Александр Дюма - Джузеппе Бальзамо (Записки врача). Том 2

«Да вся эта машинка будет крутиться, пока я жив!»

Когда обстоятельства благоприятствовали, окружающие старались ими воспользоваться. Однако монарх, как правило, наверстывал то, что терял в минуты хорошего расположения.

Графиня Дю Барри так хорошо знала короля, что, подобно рыбакам, изучившим море, никогда не пускалась в плавание, если ей не благоприятствовала погода.

Однако в то время, когда король приехал навестить ее в Люсьенн, он был в прекраснейшем расположении духа. Король был накануне не прав, он знал наверное, что его будут бранить. Значит, в этот день он был хорошей добычей.

Но как бы доверчива ни была дичь, на которую идет охота, у нее все-таки есть некоторый инстинкт самосохранения, и охотнику следует это иметь в виду. Впрочем, инстинкт ничего не значит, если охотник опытный!

Вот как взялась за дело графиня, имея в виду королевскую дичь, которую она собиралась заманить в свои сети.

Она была, как мы, кажется, уже говорили, в весьма смелом дезабилье вроде тех, в какие Буше одевает своих пастушек.

Вот только она была ненарумянена: король Людовик XV терпеть этого не мог.

Как только лакей доложил о его величестве, графиня набросилась на румяна и стала с остервенением натирать ими щеки.

Король еще из приемной увидал, чем занималась графиня.

– Ах, злодейка! – воскликнул он, входя. – Она красится!

– А-а, здравствуйте, сир, – проговорила графиня, не отрывая от зеркала глаз и не прерывая своего занятия, даже после того, как король поцеловал ее в шейку.

– Значит, вы меня не ждали, графиня? – спросил король.

– Почему, сир?

– Ну, раз вы так пачкаете свое личико!..

– Напротив, сир, я была уверена в том, что дня не пройдет, как я буду иметь честь увидеть ваше величество.

– Как странно вы это говорите, графиня!

– Вы находите?

– Да. Вы серьезны, как господин Руссо, когда слушает свою музыку.

– Вы правы, сир, я в самом деле должна сообщить вашему величеству нечто весьма серьезное.

– Я вижу, к чему вы клоните, графиня.

– Неужели?

– Да, сейчас начнутся упреки.

– Я – упрекать вас? Да что вы, сир!.. И за что, скажите на милость?

– За то, что я не пришел вчера вечером.

– Сир! Справедливости ради согласитесь, что у меня нет намерения отбирать ваше величество.

– Жанетта, ты сердишься.

– Нисколько, сир, меня рассердили.

– Послушайте, графиня: уверяю вас, что я не переставал о вас думать.

– Да что вы?

– И вчерашний вечер показался мне вечностью.

– Вот как? Да ведь я, сир, по-моему, ни о чем вас не спрашивала. Ваше величество проводит свои вечера там, где ему нравится, это никого не касается.

– Я был в своей семье, графиня, в семье.

– Сир, я об этом даже не узнавала.

– Почему?

– Что значит почему? Согласитесь, что с моей стороны это было бы непристойно.

– Так вы, значит, не сердитесь на меня за это? – вскричал король. – На что же вы сердитесь? Отвечайте мне по чести.

– Я на вас не сержусь, сир.

– Однако вы сказали, что вас кто-то рассердил?..

– Да, меня рассердили, сир, это правда.

– Чем же?

– Тем, что я стала чем-то вроде крайнего средства.

– Вы – «крайнее средство»? Что вы говорите?

– Да, да, я! Графиня Дю Барри! Милая Жанна, очаровательная Жанночка, соблазнительная Жаннетточка, как говорит ваше величество. Я – крайнее средство.

– В чем же это выражается?

– А в том, что мой король, мой любовник бывает у меня тогда, когда госпожа де Шуазель и госпожа де Граммон им пресытились.

– Ох, графиня!..

– Клянусь честью, хотя бы я от этого проиграла, но я скажу откровенно, что у меня на сердце. Рассказывают, что госпожа де Граммон частенько вас подстерегала у входа в спальню. А я поступлю иначе, нежели благородная герцогиня. Я стану поджидать на выходе, и как только первый же Шуазель или первая Граммон попадется мне в руки… Пусть поберегутся!

– Графиня! Графиня!

– Что же вы от меня хотите! Я дурно воспитана. Я – любовница Блеза, прекрасная бурбонка, как вы знаете.

– Графиня! Шуазели сумеют за себя отомстить.

– Ну и что же? Лишь бы они мстили так же, как я.

– Вас поднимут на смех.

– Вы правы.

– Ах!

– У меня есть одно чудесное средство, и я хочу к нему прибегнуть.

– Что вы задумали?.. – с беспокойством спросил король.

– Я просто-напросто удалюсь. Король пожал плечами.

– Вы мне не верите, сир?

– Признаюсь откровенно, нет.

– Вы просто не даете себе труда поразмыслить. Вы путаете меня с другими.

– То есть, как?

– Ну конечно! Госпожа де Шатору хотела быть для вас богиней. Госпожа де Помпадур мечтала быть королевой. Другие хотели стать богатыми, могущественными, пытались унижать придворных дам, пользуясь вашей благосклонностью. Я не страдаю ни одним из этих недостатков.

– Вы правы – А достоинств много.

– Вы и тут правы.

– Вы говорите не то, что думаете.

– Ах, графиня! Я более, чем кто бы то ни было, знаю, чего вы стоите.

– Пусть так. Послушайте: то, что я скажу, не должно поколебать вашего убеждения.

– Говорите.

– Прежде всего, я богата; мне никто не нужен.

– Вы хотите, чтобы я об этом пожалел, графиня.

– И потом, я не так спесива, как эти дамы, у меня нет таких желаний, исполнение которых тешило бы мое самолюбие. Я всегда хотела одного: любить своего поклонника, будь то мимикетер, будь то король. С той минуты, как я перестаю его любить, я ничем больше не дорожу.

– Будем надеяться, что вы еще хоть немножко мною дорожите, графиня.

– Я не договорила, сир.

– Продолжайте, графиня.

– Я хочу еще сказать вашему величеству, что я хороша собой, молода, я еще лет десять буду привлекательной; я буду не только счастливейшей женщиной, но и наиболее почитаемой с того самого дня, когда я перестану быть любовницей вашего величества. Вы улыбаетесь, сир. Я сержусь еще и потому, что вы не хотите поразмыслить над тем, что я вам говорю. Дорогой король! Когда вам и вашему народу надоедали другие ваши фаворитки и вы их прогоняли, народ вас за это превозносил, а впавшей в немилость гнушался, как в стародавние времена. Так вот, я не буду дожидаться отставки. Я уйду сама, и все об этом узнают. Я пожертвую сто тысяч ливров бедным, проведу неделю в покаянии в одном из монастырей, и не пройдет и месяца, как мое изображение украсит все церкви наравне с кающейся Магдалиной.

– Вы это серьезно, графиня? – спросил король.

– Взгляните на меня, сир, и решите сами, серьезно я говорю или нет.

– Неужели вы способны на такой мелкий поступок, Жанна? Сознаете ли вы, что тем самым вы ставите меня перед выбором?

– Нет, сир. Если бы я ставила вас перед выбором, я сказала бы вам: «Выбирайте между тем-то и тем-то».

– А вы?

– А я вам говорю: «Прощайте, сир» – вот и все. На сей раз король побледнел от гнева.

– Вы забываетесь, графиня! Берегитесь…

– Чего, сир?

– Я вас отправлю в Бастилию.

– Меня?

– Да, вас. А в Бастилии вы соскучитесь еще скорее, чем в монастыре.

– Ах, сир, – умоляюще сложив руки, пропела графиня, – неужели вы мне доставите удовольствие…

– Какое удовольствие?

– Отправить меня в Бастилию.

– Что вы сказали?

– Это будет слишком большая честь для меня.

– То есть как?

– Ну да: я втайне честолюбива и мечтаю стать столь же известной, как господин де ла Шалоте или господин де Вольтер. Для этого мне как раз не хватает Бастилии. Немножко Бастилии – и я буду счастливейшей из женщин. Это будет для меня удобным случаем написать мемуары о себе, о ваших министрах, о ваших дочерях, о вас самом и рассказать грядущим поколениям о всех добродетелях Людовика Возлюбленного. Напишите указ о заточении без суда и следствия, сир. Вот вам перо и чернила.

Она подвинула к королю письменный прибор, стоявший на круглом столике.

Оскорбленный король на минуту задумался, потом поднялся.

– Ну хорошо. Прощайте, графиня! – проговорил он.

– Лошадей! – закричала графиня. – Прощайте, сир! Король шагнул к двери.

– Шон! – позвала графиня. Явилась Шон.

– Мои вещи, дорожных лакеев и почтовую карету, – приказала она. – Живей! Живей!

– Почтовую карету? – переспросила потрясенная Шон. – Что случилось, Боже мой?

– Случилось то, дорогая, что если мы немедленно не уедем, его величество отправит нас в Бастилию Мы не должны терять ни минуты. Поторапливайся, Шон, поторапливайся.

Ее упрек поразил Людовика XV в самое сердце. Он вернулся к графине и взял ее за руку.

– Простите мне, графиня, мою резкость, – проговорил он.

– Откровенно говоря, сир, я удивляюсь, почему вы не пригрозили мне сразу виселицей.

– Графиня!..

– Ну конечно! Ведь воров приговаривают к повешению.

– И что же?

– Разве я не краду место у госпожи де Граммон?

– Графиня!

– Ах, черт побери! Вот в чем мое преступление, сир!

– Послушайте, графиня, будьте благоразумны: вы привели меня в отчаяние.

– А теперь?