Константин - Сто девять (116) Глава 12
появятся достаточно грозные родственнички.
- Да уж получше, чем провести остаток дней в Тауэр-Крит, - фыркнул я.
Гном протянул мне целебный напиток. И дождавшись, когда я сделаю осто-
рожный глоток, спросил:
- Скажи, а что в твоем понятии - несправедливость?
Нахмурившись, я недоверчиво уставился на наставника. Невзирая на его
бороду и массивную шевелюру, уловить отражавшиеся на его лице эмоции
было не так-то сложно. Он спрашивал абсолютно серьезно: ни единого наме-
ка на шутку или издевательство.
Заметив мое замешательство, механикус попытался пояснить:
- Пойми, меня не интересуют твои рассуждения о голоде или бесконечных
войнах. Расскажи, как она коснулась именно тебя, а некого-то другого?
Задумавшись, я отставил в сторону чашу и, покосившись на вторую пло-
щадку, где неугомонные труженики грузили очередную партию запрещенно-
го товара, вкрадчиво произнес:
- Мой бывший учитель… он был виртуозом, и всегда мечтал создать что-то
необыкновенное. Такое, чем смог бы пользоваться каждый из нас.
- Он хороший механикус? – спросил гном.
- Думаю, что да, - кивнул я. – Иначе он никогда не создал бы целых семь
изобретений и каждое из них такое неповторимое, что даже бывалые экспер-
ты диву давались, увидев столь сложную машинерию.
Белый Хвост, понимающе кивнул.
- В чем жетут несправедливость?
- Понимаете, он никак не мог испытать свои творение. Вроде бы все хорошо,
но как только доходило до экспертов, обязательно случалась какая-то за-
ковырка. - Мой голос приобрел нотки обреченности, словно страшная зако-
номерность преследовала не только виртуоза, но и меня самого. – И сколько
мы не бились- у нас ничего не получалось. Столько лет и все без толку! Су-
щая несправедливость…
- Согласен, - откликнулся гном. – Только это ведь не конец истории, не так
ли?
Я не стал отнекиваться и рассказал о том, как последнее творение мистера
Босвела стало причиной моих несчастий и насколько легко виртуоз расстался
со своим учеником.
Закончив повествование, я ощутил вставший в горле ком, и если бы мне
пришлось рассказать еще какую-нибудь историю из своей, полной не спра-
ведливости жизни, я наверняка бы разрыдался прямо на глазах наставника.
Гном долго молчал, попивая душистый отвар, а когда чаша опустела, под-
мигнул мне и словно заговорщик, оглянувшись по сторонам, сказал:
- Поздравляю, Сти. С сегодняшнего дня, ты можешь именовать себя лихо-
деем.
Я хотел вспылить, вступив в жаркий спор, но под воздействием отвара,
укротившего мою прыть, я лишь нахмурил брови и вопросительно уставился
на механикуса. Тот в свою очередь, не спешил с объяснениями, видимо же-
лая услышать от меня хотя бы один вопрос. Но вместо этого я твердо заявил.
- Я никогда не нарушу закон. Условия «Пароменика» должны соблюдаться
неукоснительно, иначе любой механизм придет в негодность! – повторил я
заученную в приюте первую фазу создания. - Пускай это делают другие, но
только не я!
- На твоем месте я не стал бы делать столь скоропалительные выводы,
- А разве есть другой выход? – удивился я. – Закон и придуман для того, что-
бы его соблюдали. Иначе не будет никакого созидания, а сплошной хаос.
Задумчиво почесав бороду своим механическим имплантатом, гном что
прикинул, а затем, резко вскочив с места, подхватил меня под руку и пота-
щил к крылоплану.
- Дик, готовь «Пташку» к полету…
Я успел заметить недовольное выражение гоблинской морды – скорее всего
он уже точил на меня зуб, обвиняя во всех смертных грехах.
В отличии от серокожего, вечно брюзжащий Дик мгновенно отреагировал на
приказ механикуса. Оказавшись в противоположной части ангара, он
воспользовался тягачом – специальной повозкой способной с легкостью
перемещать многофунтовые громадины и выкатил на взлетную полосу нечто
большое, плотно стянутое защитный чехлом.
- Что стряслось? – послышался сонный голос Ти.
Одарив меня лучезарной улыбкой, девушка подошла к гному и, прижав-
шись к его плечу, преданно посмотрела в глаза.
- Хочу принять в нашу команду еще одного недовольного, - кивнул в мою
сторону механикус.
- Ты уверен? – отчего-то усомнилась Ти.
- Как никогда в жизни, - громогласно заявил гном, и одним махом сорвал с
крылоплана чехол.
Отблеск солнечных лучей отразился от начищенной до блеска обшивки
«Пташки». Не успев ахнуть, я молча наблюдал как фонарь,8издав несколько
легких щелчков, отъезжает назад и открывает нашему взору удобные летные
кресла из дорогой красной кожи пустынного трапера.
- Ну что встал? Запрыгивай! – скомандовал гном.
Я ловко вскарабкался на крыло и погрузился в достаточно узкое, неудобное
пространство, где от силы мог пошевелить плечами и слегка вытянуть вперед
руки. Ти и Белый хвост последовали за мной. Фонарь щелкнул, окончательно
8 Остекленная кабина крылоплана
лишив меня свежего воздуха. И тут я запаниковал. Легкий мандраж перед
первым в моей жизни воздушным приключением, наверное, был вполне
обычной реакцией, но я отчего-то решил, что скорый полет не сулит мне ни-
чего хорошего.
Пристегнув ремни, которые с легкостью зафиксировались внутри крепле-
ний расположенных по бокам кресла, я глубоко вздохнул, чтобы успокоить-
ся, а вместо этого еще больше ощутил нехватку воздуха. Мне словно надава-
ли на горло, заставив мгновенно разорвать ворот рубахи. Стало немного лег-
че, и только. Нагретый, тяжелый воздух, казалось, медленно проникает в
меня, словно горячий кисель, неприятно обжигая внутренности.
Следующий приступ паники произошёл, когда с наружи послышался нарас-
тающий гул разгоняющихся двигателей. Находясь в ангаре и наблюдая за вз-
летом крылоплана, я обычно ощущал лишь легкую вибрацию и неприятное
онемение, будто находился в кузнечном цехе, где непрерывно слышны удары
молота о наковальню. А здесь, внутри этого трепещущего и пыхающего па-
ром монстра, все выглядело совсем иначе. Звук рождался у самого сердца и,
сковывая тело цепями непреодолимого, оглушающего страха, вырывался на
волю одним непередаваемым гулом. В нем сочеталось все: треск, свист, вой,
жужжание и еще сотни составляющих, природу которых определить я был не
в состоянии.
Набрав нужные обороты, крылоплан осторожно оторвался от земли и нена-
долго завис, немного покачиваясь как на волнах и пытаясь нащупать такое
хлипкое равновесие. Я понимал, что мы уже вне твердой опоры и постепенно
удаляемся от поверхности ангара, а подо мной существует лишь хлипкое
днище крылоплана, с которым не может ничего случиться. Но страх уверял в
обратном. И складывалось ошибочное впечатление, что я просто вишу, как
груша, готовая вот-вот сорваться с ветки и упасть, разбившись вдребезги.
Чувствуя выступивший на висках пот, я не стал больше прислушиваться к
собственным ощущениям и, закрыв глаза, стал следить за происходящим при
помощи ушей.
Протяжный скрежет плохо смазанных цепей возвестил меня о приближение
к стеклянному куполу. Механизм нехотя откликнулся и, совершив цикл, за-
тих, открыв нам ворота для взлета. Гул немного поубавился и сделался более
привычным, немного расслабив натянутые нервы. На несколько секунд кры-
лоплан вновь завис, развернулся. В глаза, даже сквозь сомкнутые веки уда-
рил яркий свет.
- Как себя чувствуешь? – раздался приглушенный голос механикуса.
- Нормально! – стараясь переорать звуковой кокон, мгновенно отреагировал
я.
- Это только начало, - утешил меня гном.
Резкий свист стрелой пронзил мое тело, пригвоздив к спинке кресла, словно я
попал под тяжеленный пресс. Меня стало мутить, кровь прилила к голове.
Ощущая навалившуюся усталость, я лишь через несколько минут попытался
оторвать голову от подголовника и на удивление у меня это получилось. В
один миг тело стало легким, почти невесомым. Открыв сначала один глаз,
потом другой, и повернув голову, я обомлел. Мы находились где-то между
бескрайними небесными просторами и тонкой, почти не различимой линей
горизонта. Облака, будто мягкая перина стелились под крылом, лаская бле-
стящий фюзеляж крылоплана. Неописуемая красота была повсюду – сверху,
с боков, на расстоянии вытянутой руки. Великолепное буйство палитры, от
аквамаринового до темно-лазурного. Мы словно не парили, а плыли среди
кобальтовой синевы невидимых волн, покоряясь мощным воздушным пото-
кам. Непередаваемое ощущение захлестнуло меня с головой, окончательно
избавив от тревоги и волнения.
Представив себя свободной птицей, я попытался дышать полной грудью,
