Артур Хейли - Перегрузка
– Это был… Я попала в аварию.
– Но кто оставил все в таком виде? Врач?
– Я не обращалась к врачу, – сказала Иветта. Она была готова заплакать, но сдержалась. – Они бы мне не позволили.
– Кто не позволил? – Нэнси почувствовала, что злится. – Бердсон? Девушка кивнула:
– И Георгос.
– Кто такой этот Георгос? И почему они не отвезли тебя к врачу? – Нэнси сжала здоровую руку Иветты. – Девочка, я хочу помочь тебе! Я это смогу. Еще можно что-то сделать с рукой. Время еще есть.
Девушка покачала головой. Лицо и глаза ее стали такими же, как раньше, – пустыми, скучными.
– Ну, скажи мне, – умоляла Нэнси. – Скажи мне, что все это значит?
Иветта вздохнула. Затем внезапно нагнулась к полу и подняла потрепанную коричневую сумочку. Открыв ее, она вынула две магнитофонные кассеты, положила их на стол и пододвинула к Нэнси.
– Там все, – сказала Иветта. Затем одним движением она осушила остатки своего пива и поднялась, чтобы уйти.
– Эй! – запротестовала Нэнси. – Не уходи пока! Мы ведь только начали. Послушай, почему бы тебе не рассказать мне, что там, на этих кассетах? Мы бы поговорили об этом.
– Там все, – повторила девушка.
– Да, но… – Нэнси обнаружила, что говорить уже не с кем.
Мгновением позже входная дверь открылась, впустив немного солнечного света, – это ушла Иветта.
Наверное, догонять ее уже не было никакого смысла. Нэнси с любопытством осмотрела кассеты. Это были дешевые кассеты, которые можно купить по доллару или около того за целую упаковку. Ни одна кассета не была надписана, только на разных сторонах стояли карандашные отметки 1, 2, 3, 4. Ладно, она послушает их дома на своем магнитофоне сегодня вечером, хорошо бы найти на них что-то стоящее. Она была разочарована, что не получила никакой определенной информации от Иветты.
Нэнси допила свое пиво, заплатила за него и ушла.
Через полчаса она уже была в редакции и погрузилась в рутинную работу.
Глава 3
Когда Иветта сказала Нэнси Молино “я больше не боюсь”, она сказала правду. Вчера Иветта приняла решение, которое освободило ее от забот о срочных делах, освободило от, всех сомнений, тревог, страданий. Исчез всеохватывающий страх, с которым она жила месяцами, – страх ареста и пожизненного заключения.
Вчерашнее решение было простым. Как только она передаст пленки этой негритянке, которая работает на газету и знает, что с ними делать, Иветта покончит с собой. Сегодня утром, в последний раз покидая дом на Крокер-стрит, она захватила с собой средство для этого.
И вот она отдала пленки, те пленки, которые тщательно и терпеливо готовила и которые обвиняли Георгоса и Дейви Бердсона, разоблачали их дела и планы и раскрывали сценарий убийств и разрушений, намеченных на эту ночь или, точнее, на три часа утра завтрашнего дня в отеле “Христофор Колумб”. Георгос не подозревал, что ей известно об этом, а она знала обо всем.
Теперь, когда все было сделано, она испытывала ощущение покоя.
Наконец покой.
Прошло много времени с тех пор, когда она в последний раз испытывала это чувство. С Георгосом такого не было, хотя сначала волнение, которое она ощущала от того, что она его женщина, от его умных речей, от участия в его важных делах, заставляло ее считать, что все остальное не имеет значения. Только позже, намного позже, когда было уже слишком поздно, чтобы что-то изменить, она начала задавать себе вопрос, не болен ли Георгос, не превратились ли его талант и университетская подготовка в какое-то.., как бы это сказать.., извращение.
Теперь она была по-настоящему уверена, что так оно и есть: Георгос болен, а может быть, он сумасшедший И все же Иветта подумала, что продолжает беспокоиться о Георгосе даже теперь, когда она сделала то, что должна была сделать.
И что бы ни случилось с ним, она желала, чтобы ему не пришлось очень страдать, хотя знала, что все может произойти после того, как эта негритянка прослушает сегодня те пленки и все расскажет полиции. Однако в отношении того, что произойдет с Дейви Бердсоном, Иветта ничуть не волновалась, ей было наплевать. Она не любила его, никогда не любила. Он был скупой и жестокий и никогда не проявлял ни капли доброты, как Георгос.
Бердсона могут убить уже сегодня, или он будет гнить в тюрьме до конца своих дней. Это ее не беспокоило, наоборот, она даже надеялась, что одно из двух непременно случится. Иветта винила Бердсона во многом плохом, что произошло с ней и Георгосом. Идея с отелем “Христофор Колумб” принадлежала Бердсону. На пленках это тоже было зафиксировано.
Потом она сообразила, что никогда не узнает о судьбе Бердсона или Георгоса, потому что будет мертва.
О Боже, ей же только двадцать два! Она едва начала жить и не хотела умирать. Но она также не собиралась провести остаток жизни в тюрьме. Даже смерть была лучше, чем это.
Иветта продолжала идти. Она знала, куда направляется и зачем. Дорога должна занять примерно полчаса, а там она осуществит задуманное…
Это произошло менее четырех месяцев назад, через неделю после той ночи на холме возле Милфилда, где Георгос убил двух охранников. Именно тогда она поняла, в какую историю попала. Это было убийство. Она была виновна в убийстве так же, как и Георгос.
Сначала она не поверила, услышав от него об этом. Она подумала, что он просто хочет напугать ее, когда на обратной дороге из Милфилда в город он предупредил: “Ты так же замешана в этом, как и я. Ты была там, а это все равно как если бы ты сама пырнула ножом или выстрелила из пистолета. Что мне суждено, то и тебе”.
***А через несколько дней она прочитала в газете о процессе в Калифорнии над тремя настоящими убийцами. Эти трое ворвались в здание, и их предводитель выстрелил и убил ночного сторожа. Хотя двое других были без оружия и не участвовали активно в убийстве, всех троих признали виновными и приговорили к одинаковому наказанию – пожизненному заключению без права освобождения. Именно тогда Иветта поняла, что Георгос говорил правду, и с тех пор ее отчаяние все росло.
Она знала, что пути назад нет; что случилось, не переиграешь. Знала и не могла принять это умом.
Иногда ночами, лежа рядом с Георгосом в темноте этого мрачного дома на Крокер-стрит, она мысленно рисовала картины своего возвращения на ферму в Канзасе, где она родилась и где прошло ее детство. По сравнению с тем, что было теперь, те дни казались светлыми и беззаботными.
На самом же деле и там было одно дерьмо. Ферма располагалась на двадцати акрах каменистой земли. Отец Иветты, угрюмый, сварливый и вздорный человек, с трудом зарабатывал на пропитание для семьи из шести человек и на платежи за ссуду. Этот дом никогда не был обителью тепла и любви. Жестокие драки между родителями были нормой, которую перенимали дети. Мать ее постоянно жаловалась на жизнь и нередко давала понять, что Иветта, самая младшая в семье, не была желанным ребенком и что лучше было сделать аборт.
Иветта, следуя примеру двух своих братьев и сестры, покинула дом сразу, как только стала достаточно взрослой, и никогда больше туда не возвращалась. Она не имела представления, где теперь ее семья, умерли ли родители, и говорила себе, что ей это безразлично. Правда, Иветте все же было любопытно, узнают ли о ее смерти родители, братья или сестра и тронет ли их это хоть как-нибудь.
Конечно, думала Иветта, в том, что случилось с ней с тех пор, проще всего винить те ранние годы, но это было бы несправедливо и неверно. Приехав на Запад, несмотря на свое минимальное образование, она сразу же устроилась продавщицей в небольшом магазине в отделе детской одежды и полюбила свою работу. Ей нравилось помогать выбирать одежду для малышей, тогда она чувствовала, что и сама хотела бы когда-нибудь иметь детей, только она не стала бы обращаться с ними так, как обращались с ней в родительском доме.
Но случилось так, что на ее пути оказался Георгос. Девушка, с которой она работала, взяла ее как-то на политический митинг левых. Потом Иветта была еще на нескольких подобных митингах, и там она встретила Георгоса… О Боже, что толку вспоминать об этом!
Иветта хорошо осознавала, что к некоторым вещам у нее не было способностей. Она всегда испытывала трудности в оценке различных фактов, и в маленькой деревенской школе, которую она посещала до шестнадцати лет, учителя давали понять, что считают ее просто дубиной. Вот, вероятно, почему, когда Георгос уговаривал ее бросить работу и уйти с ним в подполье, чтобы сформировать организацию “Друзья свободы”, Иветта до конца не представляла себе, во что она втягивается. В то время все воспринималось как невинное развлечение. Это “развлечение” дорого обошлось ей в жизни.
Мысль о том, что она, как Георгос, Уэйд, Ют и Феликс, превратилась в преступника, которого разыскивают, ужаснула Иветту. Что с ней сделают, если поймают? Иветта думала о Патти Херст, о том, как ей пришлось страдать, а ведь она была жертвой во имя Христа. Насколько же хуже придется ей, Иветте?
