Эйнемида I. Семена раздора. - Антон Чигинёв
– Да, Ктесипп, ‒ юный погромщик расцвёл от внимания кумира. ‒ У проклятого изменника Хрея.
– Пойдёшь и проследишь, чтобы он всё смешал правильно.
Жрец умоляюще протянул руки к Ктесиппу.
– Нет, нет, прошу, не надо! Я всё смешаю... Нельзя при непосвящённом, я не могу... Всё, что угодно, но не это...
Бойн, не отпуская согбенного Хилона, ударил почти без замаха, и жрец со стоном повалился на бок.
– Ну что, будешь ещё спорить? – спросил Ктесипп. – Нет? Тогда быстро в храм. Пять минут!
Под улюлюканье толпы, жрец, сопровождаемый раздувающимся от важности юнцом, скрылся за дверьми храма Эретероса. Хилон отметил, что, хотя двери храма распахнуты настежь, никто не осмелился даже взойти на бело-чёрные ступени. Мало кому хотелось навлечь на себя гнев Равнодушного или его служителей. Ктесипп и его приятели либо очень смелы, либо очень глупы, осмелившись прилюдно бить и унижать жреца Подателя. Как убийцы бело-чёрные славились едва ли не больше, чем как лекари.
Вскоре в дверях храма показался Парбий. Один, с чёрным флаконом в руке.
– Готово, – провозгласил он.
– Хорошо, – кивнул Ктесипп, – а где жрец?
– Медленно делал. Пришлось поучить... – юнец презрительно пожал плечами.
«Дурак, – с отрешённым злорадством подумал Хилон, кривясь от боли в стиснутой Бойном голове. – Молодой дурак. Избил жреца Эретероса, узнал тайну бело-чёрных и гордишься этим. Твой вождь не пошёл туда сам. Успеешь ли ты проснуться, когда твоего горла коснётся чёрный серп? Впрочем, какая разница? Вряд ли многие из твоих дружков успеют отрастить бороду. Такие всегда гибнут первыми. Топливо чужого тщеславия, живое мясо, ещё более глупое, чем овцы. Тех, перед забоем, хотя бы кормят...»
– Он жив? – спросил Ктесипп, прищурившись.
– Да что ему будет? Очухается. Я куда бить знаю...
– Ну ладно. Давай сюда...
Он протянул было руку, но Молтис оказалась быстрее. Неуловимо быстрым движением она шагнула вперёд, и рука Ктесиппа сжала пустоту, а гетера, прижав чёрный флакон к груди, встала перед Хилоном.
– Что ты делаешь?! – удивился Ктесипп.
– Я сама. Бойн, отпусти его и развяжи руки!
Убийца нехотя повиновался, напоследок злобно пнув Хилона в голень. Вместо того, чтобы развязать пленника, он рывком разорвал верёвку. Стараясь держаться невозмутимо, Хилон с трудом поднялся на ноги, потирая пронзаемые тысячей ледяных иголок руки. Вокруг хлопали, стучали палками, размахивали кулаками. Харидем, Силан, и прочие вожаки партий всем видом выражали безучастность, но Хилон был готов поклясться, что их распирает злобным торжеством.
– Народ приговорил тебя к смерти, – Молтис протянула Хилону открытый сосуд. – Выпей, и умри как мужчина.
– Ни ты, шлюха, ни этот сброд не имеете права меня приговорить! Пей эту дрянь сама! Хотите убить, так не оскверняйте священное место дурным балаганом! Прикажи этому животному, – Хилон кивнул в сторону Бойна. – Пусть выполнит мясницкую работу, у него это славно выходит!
Бойн зарычал, угрожающе приближаясь, но Молтис остановила его властным жестом.
– Неужто ты трусишь, Хилон? Я была о тебе лучшего мнения. Ещё никто не отказывался от священного яда, нет позора хуже...
– Эта дрянь не священный яд, а этот сброд не священный суд! Вы все мясники, так и убивайте как мясники!
– Я ведь могу и заставить! – угрожающий голос гетеры легко перекрыл возмущённый рёв. – Тебе зальют это зелье в глотку, и ты умрёшь с позором! Твой род будет опозорен навсегда!
– Не тебе, шлюха, позорить Хилона из дома Элевтера! Посмотри на себя, разве кто-то вроде тебя может говорить о позоре?!
Внезапно он рванулся к Молтис и выхватил у неё сосуд. Бойн дёрнулся и замер в растерянности. На губах гетеры играла всё та же наглая усмешка.
– А знаешь что, Молтис?! Я выпью! Так мне не придётся видеть ваши омерзительные лица сверх необходимого!
– Хороший мальчик! – с улыбкой кивнула Молтис. – Пей, так будет лучше для всех.
Хилон обернулся к Лампроклу и, подняв чёрный сосуд, воскликнул:
– Пью за твоё здоровье, Лампрокл Прямосердечный. Больше тебя не назовут этим именем, ибо ты навеки замаран невинной кровью. Посмотри на своих приятелей – Харидема и прочих – они сегодня так необычно молчаливы. Знаешь, о чём они думают? Они думают, что останутся непричастными. Что сегодня эти мясники сделают за них все злодейства, а завтра можно будет от них избавиться и править. Нет, Лампрокл, кровь на вас всех и никому из вас от неё не отмыться. Вы будете жрать друг друга, пока в живых не останется самый большой мерзавец, проклятый людьми и богами, а Анфея не превратится в могилу.
Побледнев, Лампрокл сжал кулаки. Хилон с удовольствием подметил взгляд, брошенный Ктесиппом на Харидема и компанию. Думай, болтун, думай, и скорее вцепляйся в чью-то глотку.
– Надо было выдрать ему язык, – рыкнул Бойн, Молтис весело рассмеялась.
– Ты пьёшь, Хилон, или ещё поболтаем? – издевательски спросила она.
Хилон в последний раз окинул взглядом знакомые с детства храмы и постройки анфейской агоры. Здесь он впервые выступил перед народом и навсегда запомнил сияющие от гордости глаза отца. Здесь чествовали героев войны в Талиске, и сам Ликомион вручил ему почётное оружие. Сюда он приходил с сыном, со смехом глядя на любопытное личико изумлённого таким количеством людей ребёнка... Сглотнув подкативший к горлу комок, Хилон запрокинул флакон со смертью и одним глотком осушил его до дна.
Неожиданно приятное на вкус, медвяно-пряное зелье, слегка обжигая рот, хлынуло внутрь, и на Хилона словно накинули прозрачный купол. Он ясно видел всё, но звуки доносились приглушённо, точно издалека. «Вот оно, истинное спокойствие, что ищут последователи Феоктита – пришла на ум нежданная мысль. – Когда человек ещё жив, но уже мёртв. Только когда дела мира его более не касаются, он остаётся наедине с собой. Жаль, это знание такого рода, что его невозможно разделить ни с кем». От этого озарения Хилону стало так весело, что он даже рассмеялся про себя. Мысли путались, лица вокруг расплывались, точно некто спрыснул водой все краски, смешав их в одну. Последнее, что он увидел – женское лицо, неожиданно чёткое на фоне размазанной картины, недавно бывшей его миром.
– Спокойной ночи, Хилон, – услышал он нежный голос Молтис, прорвавшийся сквозь кокон тишины, а следом пришла тьма.
Глава XVIII
В густой предрассветной синеве, шестеро всадников въехали на двор безымянной маслодавильни, притулившейся у проезжей
