Андрей Колганов - Жернова истории - часть 1
— Вика, ты не понимаешь… Они же тебя съедят… И меня съедят, если я буду тебя поддерживать…
— Кто – они? — требовательным голосом пытаюсь выяснить "грязные подробности".
— Да все! Все! Они как узнали, что тебя прочат на начальника КРУ, так как с цепи сорвались. Боятся тебя. И их покровители тоже не хотят тебя видеть на этом месте. Мне Стомоняков под большим секретом рассказывал – его Ягода вызывал, и прямо ему объяснил: этого козла в огород пускать нельзя. Извини за "козла", но это он тебя так называл. И учти – я тебе этого не говорил! — уже не зашептал, а зашипел Александр Антонович, схватив меня за лацканы костюма, и тут же отпустив, испугавшись, что этот жест будет замечен кем-нибудь со стороны.
Так… Кое-что становится понятным. Старый знакомый прорезался. Наверняка у него многие из коллегии на крючке, за всякие мелкие и не очень мелкие грешки, а кто-то, возможно, и общие дела с ним крутит. Вот он их натравил. Ну ладно, это еще мы будем посмотреть… ("Здавайтесь мне на шестный слово. А там… мы будем посмотреть" — вспомнились мне почему строчки из известной агитки Демьяна бедного "Манифест барона Врангеля").
Однако насчет "посмотреть" — это я погорячился. Состоявшийся вскоре разговор с Леонидом Борисовичем расставил все точки над i.
На прием к Красину отправляюсь на следующий же день, — пока он снова не уехал во Францию, — чтобы покончить с неопределенностью своего положения в наркомате. Ведь за то время, когда мне пришлось исполнять обязанности заместителя наркома, вместо ушедшего в Наркомфин Фрумкина, на пост начальника отдела экспорта назначили другого человека. Теперь же Фрумкин вернулся на прежнюю должность, а я, таким образом, остался лишь членом коллегии НКВТ без определенных обязанностей.
Леониду Борисовичу не надо долго объяснять цель моего визита, и, поздоровавшись, он сразу берет быка за рога:
— Прямо и не знаю, что с вами делать. Надо бы как-то вас прикрыть от всего этого… — размышляет он вслух.
— От чего прикрывать-то? — вопрос вполне закономерный. Надо же выяснить, наконец, насколько далеко зашла интрига.
— Ну, вы, наверное, не хуже меня знаете, кому вы дорогу перешли, — вскидывает на меня глаза нарком. — Такая буря поднялась наверху… Все, что я могу для вас сделать – это запрятать подальше, пока тут "вихри враждебные" не улягутся, — с едва заметной иронией в голосе цитирует он слова "Варшавянки". — Лучше всего, Виктор Валентинович, уехать вам куда-нибудь за границу, и сидеть там тише воды, ниже травы. У нас, кажется, в Италии образуется местечко. Горчакова, хотя Сергей Григорьевич и дельный работник, судя по всему, придется на торгпредстве сменить. ЦКК, имея поручение Политбюро – с подачи Литвинова и Чичерина, будь они неладны, — требует убрать старых царских чиновников с ответственных постов в торгпредствах. Да у Литвинова с Лежавой на Горчакова вдобавок и персональный зуб есть еще с 1920 года, когда они безуспешно пытались сорвать его назначение в Польшу. Так вот вас как раз на его место и определим. А ему я что-нибудь подыщу у себя во Франции. — Красин снова вопросительно глянул на меня.
Торгпред в Италии? Некоторые мои недруги дорого бы дали, чтобы заполучить для себя такое местечко. Но мне-то оно зачем? У меня все начинания здесь, все на Москву завязано…
— Спасибо, Леонид Борисович, но мне крайне желательно остаться в Москве, — решительно отвечаю наркому.
— Зря. Ей-богу, зря. — Видно, что Красин не на шутку расстроен. — В банке со здешними пауками вам не ужиться… — Он ненадолго замолчал, потом с горечью проговорил, тихо, почти под нос:
— Наше несчастье в том, что нам в нашем аппарате приходится работать с людьми, никогда больше полтинника в кармане не имевшими. Как только такой человек увидит сто рублей – обязательно положит в карман. А эти… большие ребята… пользуются такими проходимцами вовсю для собственной выгоды. — Леонид Борисович задумался, и после затянувшейся паузы обратился ко мне:
— Если категорически не хотите ехать за границу, найдите себе местечко здесь, но такое, где вы будете вдали от этой братии и, желательно, под чьим-нибудь прикрытием. Правда, зная ваш прямолинейный характер, сомневаюсь, что вы подобным прикрытием сумели обзавестись. Но в любом случае оставаться в наркомате не советую. Решительно не советую!
— А чего мне бояться? — возмущаюсь непритворно, потому что жду от Красина не нагнетания абстрактных страхов, а чего-то более конкретного.
— Да поймите же! — нарком (и, кстати, член ЦК) почти вспылил. — Вас не будут выживать столь прямолинейно, как этот дурак Гуковский в эстонском торгпредстве, который думал, что одного доноса в ВЧК будет достаточно, чтобы убрать вас со своей дороги. Нет, вам будут строить хитрые каверзы, гадить исподтишка, распускать слухи за вашей спиной, и, в конце концов, замарают в какой-нибудь грязной истории. О, эти могут! На это они очень даже способны! Тут деятели покрупнее калибром, чем те, с кем вы сталкивались прежде, и концы они прячут хитрее, чем хорошо вам известный Квятковский из АРКОСа, который, похоже, зарвался настолько, что песенка его спета… — Красин, похоже, исчерпал запас своих эмоций и с усталым видом умолк, уставившись куда-то в одну точку. Однако, не дав мне вставить слово, он вновь заговорил:
— У вас есть две, много – три недели. Пока я здесь, они вряд ли учудят что-то серьезное. Но самое позднее к началу декабря мне нужно снова быть во Франции, а в мое отсутствие их уже ничто не будет сдерживать. И учтите, я даже толком не догадываюсь, кто же именно из них первым решится ударить вас в спину, и какую поддержку притом сумеет привлечь. Слишком уж обширные у каждого из них связи. — Теперь красинский вопросительный взгляд, в упор уставленный на меня, требовательно ждал какого-то ответа.
Ну, что же, если перевести всю эту дипломатию на простой человеческий язык, то Леонид Борисович предупреждает, что мои недруги не успокоятся, пока не вышвырнут меня из наркомата, желательно – с позором, а сам он умывает руки. Что же делать? Наплевать, и начать войну на измор – кто кого пересидит? Дураку ясно, что они – меня, просто потому, что у них возможности больше. А героически погибнуть, запутавшись в сетях бюрократических интриг, мне как-то не улыбается. Значит, придется последовать совету своего наркома и спасаться бегством. Предложения мне вроде бы делались…
— Ладно, Леонид Борисович, полагаю, вы поопытнее меня в делах такого рода, и лучше чуете, куда наверху ветер дует. Напишу заявление по собственному желанию. — С этими моими словами на лице Красина недвусмысленно проступает облегчение. — Две недели отработаю, передам дела, и избавлю наркомат от нового издания "Титаномахии".
Тут же, не откладывая, беру чистый лист бумаги из небольшой стопки на столе, вынимаю ручку из чернильного прибора и аккуратно вывожу прошение об отставке.
Хватило одной недели, чтобы понять – от участи безработного, мне, может быть, и удастся избавиться, но лишь ценой превращения в мелкого канцеляриста. И то не факт.
Котовский прямо сказал – был бы ты военный, было бы полегче. Но все равно, никаких свободных ставок в Управлении снабжения РККА сейчас нет. Может быть, будет какая-то разовая работа, если удастся пристроить меня в очередную комиссию по закупкам. А самое большее, на что можно рассчитывать – что, возможно, освободится место рядового сотрудника или переводчика в одном из инженерных отделов Берлинского или Римского торгпредства. Большая радость! Красин вон итальянское торгпредство возглавить предлагал – но ведь из-за границы мои замыслы реализовать будет практически невозможно.
Пойти к Трилиссеру? Помнится, в прошлую нашу встречу он был прямо-таки преисполнен красноречия, горя желанием заполучить меня к себе… в качестве внештатного консультанта. То есть без ставки и, соответственно, без зарплаты. Так, что-нибудь из своих фондов обещал подкидывать время от времени. Да и сама мысль устроиться к нему пришла мне в голову скорее от отчаяния, — не сразу сообразил, что в этом случае сам суну голову в пасть, ибо над Трилиссером начальник кто? Правильно, Ягода. А оно мне надо?
Все, что смог пообещать мне Михаил Евграфович Лагутин – время от времени снабжать меня работенкой по переводу документов или составлению обзоров иностранной прессы для Исполкома Коминтерна.
Разговор с Лазарем Шацкиным тоже особых результатов не дал. Он сейчас формально никаких руководящих постов не занимал – учился. Совет он мне, впрочем, дал:
— Слушай, а поговори с Дзержинским. Мировой мужик! Думаю, с ним можно будет сговориться о работе в ВСНХ.
— Так прямо пойти и поговорить? — тут уж не надо изображать скепсис в голосе, он прямо из меня так и сочится.
— Конечно! — комсомольский вожак полон энтузиазма. Видимо, Феликс Эдмундович и вправду ему сильно приглянулся. — Запишись на прием, и все дела!
