По невидимым следам - Матвей Наумович Медведев
В начале 1943 года Зейдель передал Воронцову в распоряжение русской контрразведывательной группы, входившей в разведывательный отряд 18-й армии и подчинявшейся непосредственно Зейделю. Возглавлял эту группу некто Соколов, он же Крюков. Это был высокий человек, лет пятидесяти, с длинным и худым лицом.
Соколов побеседовал с Веркой и сказал гнусавым голосом:
— Будешь переманивать на нашу сторону людей.
Он так и произнес: «На нашу сторону». Под «нашими» он подразумевал фашистских захватчиков.
Соколов стал сотрудничать с гитлеровцами еще в декабре 1941 года, добровольно надев немецкую военную форму. Его заместителем был Алексей Белин. В отличие от Соколова, получившего от гитлеровцев звание обер-лейтенанта, Белин был всего-навсего унтер-офицером. Но зато фашисты наградили его медалью «За усердие».
Предатели служили оккупантам, как верные псы. Они были активными помощниками гестаповцев и порой усердствовали не меньше их. Им надлежало выявлять подпольные патриотические группы и отдельных лиц, настроенных антифашистски. Работа была тяжелая, нервная. Можно было не только легко впасть в немилость у гитлеровцев, потерять их расположение, лишиться щедрого по тем временам пайка, но и получить пулю в лоб из партизанской винтовки.
Целыми днями Соколов, Белин и еще несколько предателей рыскали по округе, старательно выполняя задания своих хозяев. Домой возвращались поздно ночью, злые, раздраженные. На столе появлялись бутыли с самогоном или немецким «шнапсом», миски с салом и огурцами. Предатели пили, закусывали и жаловались друг другу на свою нелегкую судьбу, на то, что бороться с партизанами день ото дня становится все труднее.
Белин нередко шел ночевать к Воронцовой. Этот маленький, похотливый человечек с потными, липкими ладонями за время оккупации сменил несколько жен. С Веркой он вступил в сожительство чуть ли не с первого дня ее появления в отряде Соколова. Он приходил к ней, ложился, не снимая сапог, на кровать и приказывал:
— Ну-ка, поставь любимую.
Верка заводила старый патефон, и звуки танго вырывались наружу сквозь неплотно прикрытые рамы. «Утомленное солнце нежно с морем прощалось…» — дребезжало на весь двор.
Соколов давал Воронцовой задания. В частности, требовал установить, кто ходит к местным сапожникам. Все сапожники находились у гестаповцев на подозрении. У сапожников, как известно, бывает много разных людей. В сапожной мастерской легче всего устроить явку. Поди разберись, кто сюда пришел. Может быть, просто заказчик, а может быть, и партизан.
Один из сапожников жил в Загвоздке напротив кладбища. Верка приходила сюда, садилась между могилами и наблюдала за домом. Или же брала сынишку сестры и шла на улицу, где жил сапожник, делала вид, что гуляет с ребенком. А сама косила глазом на дверь, смотрела, кто входит и выходит, запоминала. О нескольких посетителях-мужчинах доложила Соколову и Белину. Мужчин арестовали.
К другому сапожнику Воронцова явилась лично под видом заказчицы. Но мастер встретил ее нелюбезно. Видно, заподозрил что-то или знал, кто она такая. Кончилось тем, что он ее просто-напросто выставил за дверь.
Зато к третьему сапожнику ей удалось войти в доверие. Верка сказала, что хочет заказать сапожки. Мастер снял мерку, но заявил, что работу выполнит не скоро — много заказов. Верке же это было только на руку. Она еще раза два-три заходила сюда, будто бы узнать, готовы ли сапожки. А сама выведывала, кто здесь бывает. Трое посетителей показались ей подозрительными. Она сообщила о них Белину. Этого было достаточно. Мужчин вскоре арестовали, и что с ними стало — никто не знал. Не знала и Верка. Впрочем, это ее не интересовало.
Как-то раз к Воронцовой прибежала знакомая — Фаина Агеева. Зашептала, жарко дыша в ухо:
— А у меня в квартире — немцы-летчики и с ними русская девушка. Выпить хотят, повеселиться.
— Что за девушка? Откуда?
— Понятия не имею. Летчиков тех знаю, они бывали у меня не раз, а вот девушка — незнакомая. Ее немцы привели. Пойдем, посидишь для компании.
— Не могу. У меня Белин.
— А ты ему ничего не говори. Иди переоденься. Я тут подожду.
Верка вошла в соседнюю комнату, где на кровати лежал, отдыхая, Белин.
— Лешка, у Фаины — незнакомая девка. Может, из леса. Сходи посмотри.
Белин, как услышал про лес, живо соскочил с кровати. Надел пиджак.
Через час вернулся запыхавшийся:
— Девка-то… диверсантка, оказывается. Железнодорожное полотно взорвать собиралась. С немцами нарочно спуталась. Для отвода глаз. Чемоданчик ее нашли, а в нем — карты…
— Где она сейчас?
— Где ж ей быть? В полиции, конечно. Шнапсу у тебя не осталось?
На другой день Верке пришлось выполнять еще одно «ответственное» поручение. Ее посадили в камеру, где находилась арестованная. Девушка оказалась маленькой, худенькой, на вид лет двадцати, не больше. Воронцовой удалось выведать от нее только то, что пришла она в Гатчину не одна, а с подругой. Где подруга, так и не сказала, несмотря на все усилия Верки выведать от нее еще какие-либо сведения.
Через некоторое время Верку выпустили из камеры и по грязному коридору повели в кабинет к начальнику полиции. Там толпился народ. Тут же был и Белин. Он сказал, обращаясь к Воронцовой:
— Ты свободна.
Потом вышел с ней в коридор. Здесь Воронцова сообщила ему все, что удалось выведать от девушки.
— Хорошо, ступай теперь домой. Жди меня.
Предательская деятельность Воронцовой в Гатчине завершилась слежкой за Артуром Кавкадзе и выдачей его гестаповцам. Это случилось уже незадолго до наступления Советской Армии и бегства фашистов.
Кавкадзе-Петросян также работал по сапожному делу. Он мог сшить и хромовые сапоги, и полуботинки, и лакированные женские туфли. Словом, был мастером на все руки.
Воронцова донесла на него и обвинила в связи с партизанами.
Кавкадзе действительно был связан с ними. Двое из них — армянин Сергей и русский Евгений Корзун время от времени приходили в Гатчину за продуктами. Встречались с Кавкадзе, получали от него нужные сведения.
В конце 1943 года они, как всегда, пришли из леса и остановились у Федосьи Никитичны Семушниковой. Тетя Феня постирала им белье. Партизаны помылись, переоделись. Затем Сергей куда-то ушел, а Евгений прилег на диван — отдохнуть. Вдруг раздался оглушительный стук в ворота. Евгений вскочил, подошел к окну. Вечер был лунный. Двор, улица — все было ярко освещено. Евгений увидел, что дом окружен гестаповцами.
— Пойди, хозяюшка, отопри, — сказал он тете Фене спокойно.
Та пошла и вдруг услышала в доме выстрел. Это Евгений, не желая сдаваться фашистам, выстрелил в себя из пистолета. Когда гитлеровцы ворвались с руганью в комнату, Евгений был уже мертв. Он сидел, откинувшись на диване, и висок у него
