Том 1. Стихотворения - Гумилев Николай Степанович

<1914>

«Когда, изнемогши от муки…»

Когда, изнемогши от муки, Я больше ее не люблю, Какие-то бледные руки Ложатся на душу мою. И чьи-то печальные очи Зовут меня тихо назад, Во мраке остынувшей ночи Нездешней мольбою горят. И снова, рыдая от муки, Проклявши свое бытие, Целую я бледные руки И тихие очи ее.

<1914>

Конквистадор

От дальних селений, Сквозь лес и овраги, На праздник мучений Собрались бродяги. Палач приготовил Свой молот зловещий, И запаха крови Возжаждали клещи. И пел конквистадор, Привязан у пальмы: «До области ада Изведали даль мы. Вот странные воды, Где смертный не плавал, Где, Рыцарь Невзгоды, Скитается Дьявол. А дальше не будет Ни моря, ни неба, Там служат Иуде Постыдные требы. Но пелись баллады В вечерних тавернах, Что ждет Эльдорадо Отважных и верных. Под звуки органа Твердили аббаты, Что за морем страны Так дивно богаты. И в сонных глубинах Мы видели город, Где алых рубинов Возносятся горы». А пламя клубилось, И ждал конквистадор, Чтоб в смерти открылось Ему Эльдорадо.

<1915>

Всадник

Всадник ехал по дороге, Было поздно, выли псы. Волчье солнце — месяц строгий — Лил сиянье на овсы. И внезапно за деревней Белый камень возле пня Испугал усмешкой древней Задремавшего коня. Тот метнулся: темным бредом Вдруг ворвался в душу сам Древний ужас, тот, что ведом В мире только лошадям. Дальний гул землетрясений, Пестрых тигров хищный вой И победы привидений Над живыми в час ночной. Очи круглы и кровавы, Ноздри пеною полны, Конь, как буря, топчет травы, Разрывает грудью льны. Он то стелется по шири, То слетает с диких круч И не знает, где он — в мире Или в небе между туч. Утро. Камень у дороги Робко спрягал свой оскал. Волчье солнце — месяц строгий — Освещать его устал. На селе собаки выли, Люди хмуро в церковь, шли. Конь одни пришел, весь в мыле, Господина не нашли.

<1916>

Второй год

И год второй к концу склоняется, Но так же реют знамена, И так же буйно издевается Над нашей мудростью война. Вслед за ее крылатым гением, Всегда играющим вничью, С победной музыкой и пением Войдут войска в столицу. Чью? И сосчитают ли потопленных Во время трудных переправ, Забытых на полях потоптанных И громких в летописи слав? Иль зори будущие ясные Увидят мир таким, как встарь: Огромные гвоздики красные И на гвоздиках спит дикарь; Чудовищ слышны ревы лирные, Вдруг хлещут бешено дожди, И все затягивают жирные Светло-зеленые хвощи. Не все ль равно? Пусть время катится, Мы поняли тебя, земля: Ты только хмурая привратница У входа в Божий Поля.

<1916>

«Перед ночью северной, короткой…»

Перед ночью северной, короткой И за нею — зори, словно кровь… Подошла неслышною походкой, Посмотрела на меня любовь… Отравила взглядом и дыханьем, Слаще роз дыханьем, и ушла — В белый май с его очарованьем, В лунные, слепые зеркала… У кого я попрошу совета, Как до легкой осени дожить, Чтобы это огненное лето Не могло меня испепелить? Как теперь молиться буду Богу, Плача, замирая и горя, Если я забыл мою дорогу К каменным стенам монастыря… Если взоры девушки любимой — Слаще взоров жителей высот, Краше горнего Иерусалима — Летний сад и зелень сонных вод…

<1917>

«Взгляните: вот гусары смерти!..»

Взгляните: вот гусары смерти! Игрою ратных перемен Они, отчаянные черти, Побеждены и взяты в плен. Зато бессмертные гусары — Те не сдаются никогда; Войны невзгоды и удары Для них — как воздух и вода. Ах, им опасен плен единый, Опасен и безумно люб, — Девичьей шеи лебединой, И милых рук, и алых губ.