Генри Филдинг - Амелия
– Наберитесь терпения, моя дорогая, и я все вам объясню. Хотя это для вас, как я вижу, неожиданность, но я, тем не менее, говорю вам сущую правду; конечно, вы вряд ли могли ожидать, что скажу вам об этом именно я, тем более с таким добрым к вам чувством, но я хочу откровенно признаться вам в том, что… Впрочем, есть ли необходимость признаваться… ведь вы, я знаю, и без того уже догадываетесь, в чем дело? Скажите мне откровенно, неужто вы не догадываетесь?
– Конечно, догадываюсь, – ответила Амелия, – и надеюсь, что догадка моя верна: мистер Аткинсон – ваш супруг.
– Да, он в самом деле мой супруг, – воскликнула миссис Беннет, – и ваше одобрение безмерно меня радует. Впрочем, говоря по совести, вы непременно должны были одобрить мой выбор, поскольку именно вы во всех отношениях содействовали тому, что я решилась на этот шаг. То, что вы о нем рассказывали, чрезвычайно расположило меня в его пользу, однако еще более сержант покорил меня тем, как он говорил о вас. Одним словом, я убедилась, что он всегда питал к вам такую преданную, искреннюю, благородную и возвышенную любовь, на которую, как я заключила, способен лишь тот, кто и сам обладает истинным благородством, добротой, скромностью, отвагой, нежностью, – одним словом, лучшими человеческими достоинствами. Простите меня, дорогая, но я не знала покоя, пока сама не стала предметом такого чувства.
– Неужели вы в самом деле думаете, – заметила с улыбкой Амелия, – что я когда-нибудь прощу вам, что вы отняли у меня такого поклонника? Ну, а если предположить, что за вашей шуткой скрывается истина, то неужели вы в самом деле полагаете, будто вам удалось подавить такое чувство?
– О, нет, милейшая миссис Бут, – возразила миссис Беннет. – Я лишь надеюсь, что мне удалось направить его в другое русло: поверьте, нет более распространенного заблуждения, нежели считать, будто мужчина, влюбленный в одну женщину, не в силах полюбить другую. Напротив, мужчина, способный любить женщину на расстоянии, полюбит еще пламенней ту, которая с ним рядом. Правда, я слыхала, как один из самых преданных на свете мужей признался в присутствии жены, что всегда пылко преклонялся перед некоей принцессой. Но ведь такого рода чувства обитают лишь в очень влюбчивых и утонченных душах и пищей им служат собственные утонченные переживания, а более существенная пища, с достаточной долей всяких тонкостей в придачу, остается все-таки жене.
Тут подали чай, и миссис Беннет, или, если вам угодно, миссис Аткинсон, предложила пригласить хозяина дома, чему Амелия, однако же, воспротивилась. Она сказала, что будет рада повидаться с ним в любое другое время, но сейчас слишком торопится, поскольку уже три часа разлучена с теми, кто ей дороже всего на свете. Не успев, однако, допить чашку чая, Амелия переменила свое решение и пожелала увидеться с мистером Аткинсоном, заметив, что ей не хотелось бы разлучать мужа с женой.
Служанка ответила, что хозяина сейчас нет дома, но не успела она договорить, как раздался сильный стук в дверь и сержант опрометью вбежал в комнату, бледный и запыхавшийся. Обратясь к Амелии, он вскричал:
– Очень сожалею, дорогая госпожа, что должен сообщить вам дурную весть, но капитан Бут…
– Что! Капитан Бут! – воскликнула Амелия, выронив из рук чашку. – С ним что-то случилось?
– Не пугайтесь, дорогая моя госпожа, – заторопился сержант. – Он, слава Богу, в добром здравии; но случилось несчастье…
– С моими детьми! Что с ними? Они здоровы?
– Да нет же, и они в добром здравии, – ответил сержант. – Прошу вас, сударыня, не пугайтесь. Я надеюсь, что все обойдется… мистера Бута арестовали, но я надеюсь, что сумею вскорости вызволить его из их проклятых лап.
– Где же он? – воскликнула Амелия. – Я сейчас же пойду к нему.
– Он просил вас не приходить, – возразил сержант. – Я уже послал к нему его стряпчего и тотчас сам к нему пойду вместе с миссис Эллисон; но только прошу вашу милость ради него и ради самих себя не ходить к нему сейчас.
– Миссис Эллисон! А причем тут миссис Эллисон? – воскликнула Амелия. – Нет, в таком случае я должна там быть и непременно отправлюсь сию же минуту.
Но тут в разговор вмешалась миссис Аткинсон и стала просить Амелию не волноваться так сильно, но успокоиться и пойти домой к детям и вызвалась сама ее проводить. В утешение она попыталась внушить Амелии, что никакая непосредственная опасность капитану сейчас не угрожает и что она сможет навестить мужа, когда пожелает; она попросила Амелию позволить сержанту возвратиться к мистеру Бету вместе с миссис Эллисон, сказав, что та может оказаться небесполезной, и присовокупив, что при некоторых обстоятельствах весьма мудро и нисколько не зазорно пользоваться услугами даже безнравственных особ.
– Но кто же, – воскликнула Амелия, собравшись немного с мыслями, – совершил этот злодейский поступок?
– Мне стыдно назвать имя этого человека, – замялся сержант. – Ведь я всегда был о нем совсем иного мнения; если бы мои собственные глаза и уши не были тому свидетелями, я никогда не смог бы этому поверить. Человека, который все это натворил, зовут доктор Гаррисон.
– Доктор Гаррисон! – воскликнула Амелия. – Что ж, в таком случае на земле больше не осталось доброты. Отныне я никому на свете не смогу довериться.
Сержант напомнил ей, что он должен, не мешкая, бежать к капитану, и если миссис Бут намерена возвратиться домой, то он охотно ее проводит. Но Амелии отнюдь не хотелось встречаться в такую минуту с миссис Эллисон, – и после некоторого размышления она решила остаться на месте, а миссис Аткинсон изъявила согласие пойти за детьми и привести их сюда, тем более что жили они совсем рядом.
На том и порешили, после чего сержант тотчас исчез; Амелия же пребывала в таком смятении, что совершенно забыла поздравить его с женитьбой.
Книга восьмая
Глава 1, которой начинается эта восьмая книга
Нам придется теперь возвратиться вспять к тем обстоятельствам, которые привели к несчастью, упоминавшемуся в конце предыдущей книги.
Отправясь утром с визитом, Амелия оставила детей на попечение мужа. Исполнением этих приятных обязанностей он и был занят примерно около часа; и вот когда он лежал, растянувшись на полу, а его малыши ползали и играли тут же возле него, кто-то изо всей силы стал колотить в дверь, и вбежавший лакей сообщил Буту, что его жена неожиданно почувствовала себя дурно и что ее отнесли в лавку детских игрушек миссис Ченивик[211]1.
Услышав тревожную весть, Бут тотчас вскочил на ноги и, оставя детей, поднявших при известии о болезни их матери отчаянный рев, под присмотром служанки, со всех ног бросился к указанному месту – вернее сказать в указанном направлении, поскольку на половине пути какой-то джентльмен, преградив ему дорогу, осведомился:
– Куда это вы так спешите, капитан?
– Кто бы вы ни были, приятель, не задавайте мне сейчас никаких вопросов.
– Вы уж меня извините, капитан, – ответствовал джентльмен, – но только у меня есть к вашей милости небольшое дело… одним словом, капитан, у меня в кармане лежит предписание взять вашу милость под стражу на основании иска, вчиненного неким доктором Гаррисоном.
– Так вы, стало быть, судебный пристав? – спросил Бут.
– Судебный исполнитель,[212] с вашего позволения, – ответил тот.
– Что ж, сударь, в таком случае пререкаться с вами бесполезно, – воскликнул Бут, – но, прошу вас, позвольте мне только зайти на минуту в лавку миссис Ченивикс… Клянусь честью, я последую за вами потом, куда вам будет угодно; видите ли, там находится моя жена… с ней случился какой-то ужасный приступ.
– Ну, если дело только в этом, – ответствовал судебный пристав, – то вам решительно не о чем беспокоиться. Ваша жена, я надеюсь, пребывает в добром здравии: уверяю вас, здесь ее нет. Вы уж простите меня, капитан, но это только небольшая военная хитрость. Bolus and virtus, quis in a hostess equirit.[213]
– Сударь, – воскликнул Бут, – я в восхищении от вашей учености и готов чуть не расцеловать вас за то, что вы только что мне сообщили. Ну, куда же прикажете мне теперь с вами идти?
– А куда хотите, сударь, куда вашей милости заблагорассудится, – отозвался судебный пристав.
– Что ж, в таком случае отправимся, пожалуй, в кофейню Брауна, – предложил арестованный.
– Нет, – возразил судебный пристав, – вот это уж не пойдет; ведь она расположена в пределах вольностей королевского двора.
– Ну, в таком случае в ближайшую таверну, – предложил Бут.
– Нет-нет, только не в таверну, – упорствовал блюститель закона, – это место ненадежное, а уж кому как не вам, капитан, знать, что ваша милость – петушок осторожный; я за вами вот уже три месяца как охочусь. Так что, сударь, уж не обессудьте, придется вам отправиться ко мне домой.
– Со всем моим удовольствием, – ответил Бут, – если только это где-нибудь поблизости.
– Нет, это не совсем рядом, – пояснил пристав, – мой дом находится, к сожалению, в Грейз-инн-Лейн,[214] но там уж, что называется, рукой подать.
