Эйнемида I. Семена раздора. - Антон Чигинёв
Дверь отворилась, впустив маленькую седовласую женщину с вязанкой хвороста на спине, до пят закутаную в тёмно-серый балахон. Увидев посетительницу, вошедшая бросила свою ношу, всплеснула руками и радостно воскликнула:
– Кинана, девочка моя!
– Здравствуй, Эйхена. Я тоже рада тебя видеть. Я не поздно?
– Ну что ты, дорогая, ну что ты, в самый раз, – проворковала Эйхена, за руку подводя гостью к очагу. – Там уже все готовятся, сейчас мы с тобой тоже приготовимся и как раз вовремя поспеем.
Эйхена приподняла крышку котла, взяла черпаком густую бурлящую жидкость тёмно-бордового цвета, и понюхала. Помешав варево, она снова накрыла котёл и обернулась к Кинане.
– Ну вот, совсем чуть-чуть дойдёт, и начинаем, – она довольно оглядела девушку. – Какая ты уже большая стала – быстрее травинки растёшь! А ведь я помню, как тебя на ручках носила.
– Эйхена, ты это говоришь всякий раз, как меня видишь. Неужели никак не привыкнешь? В моём возрасте расти – это, как говорят философы, сообразно естественному ходу вещей.
– Эх, девочка моя, вот доживи до моих лет, посмотри, как надевают брачное покрывало те, кто недавно ходил под стол, не нагибаясь, тогда и поговорим.
– Поговорим-поговорим… Слушай, а почему ты в котле варишь? Или мой подарок не нравится? – Кинана кивнула в сторону чудесного герметического стола.
– Хорош, девочка, очень хорош подарок, как ни взгляну, нарадоваться не могу, однако кто же велию в реторте варит? На столе тонкие снадобья хорошо приготовлять, точные, с равновесием долей, с переходами, а для велии этого совсем не нужно. Из деланий одна термонеротерапея, по-простому варка, количества входящих примерные, на глазок. Такое на столе делать, всё равно, что сапоги тонкой иголкой да шёлковой ниткой чинить: дорого, долго и толку немного.
– Прости, я не догадалась, – смутилась Кинана.
– Девочка моя, не переживай, для своих лет ты в нашем искусстве разбираешься очень даже неплохо. Доживёшь до моих лет, ещё и меня, старую, чему-нибудь поучишь, – Эйхена кудахтающе рассмеялась и вдруг встрепенулась. – Однако заболтались мы, велия-то, пожалуй, готова. Подними руки вверх.
Кинана послушно подняла руки. Отбросив крышку с котла, Эйхена воздела узловатые руки над бурлящим варевом. Громовым голосом, совершенно не вязавшимся с её обликом, она произнесла:
– Ийэ Дайарэ эстема, эстенессема. Дайаро аксимос, эстемо, эстенессемо.
Едва отзвучали слова священного языка, зелье взбурлило и сменило цвет на грязно-зелёный. Эйхена кивнула, провела рукой над котлом и нараспев произнесла:
– Дайара ном онтимос, Дайара ном калахтимос, Дайара ном сенестимос, Дайара ном стевастимос. Ийэ Дайарэ, эстима, эстенессема!
Последнюю фразу ведьма выкрикнула надрывно, словно терзаясь нестерпимой болью. Жидкость снова забурлила и стала ярко-зелёной, светящейся.
– Эвкромос офо, Дайара, эстима, эстенессема! – Эйхена голыми ладонями зачерпнула из кипящего котла и обернулась к Кинане.
– Дайара ном онтихомос, Дайара ном калахтихомос, Дайара ном сенестихомос, Дайара ном стевастихомос. Ийэ Дайарэ, эстима, эстенессема! – нараспев произнесли обе. Эйхена резко выплеснула зелье на грудь девушки и принялась грубо втирать. Жидкость, даром что недавно бурлила в котле, обжигала холодом. Закончив с грудью, Эйхена снова зачерпнула из котла и стала втирать зелье в живот девушки, затем в пах и в бёдра. Обе нараспев повторяли заклинание, ритм с каждым разом ускорялся, сбившись под конец в исступлённый речитатив.
Когда содержимое котла покрыло Кинану целиком, чтение оборвалось. Эйхена посмотрела девушке в глаза, довольно кивнула и скомандовала: «На колени!». Кинана повиновалась. Собрав остаток зелья со дна, ведьма сказала:
– Прими силу Даяры!
Кинана покорно разомкнула губы и Эйхена, сложив ладони лодочкой, влила ей в рот содержимое. Жидкость оказалась одновременно терпкой, горькой и острой. Дыхание сразу же перехватило, девушка закашлялась, и вдруг почувствовала во всём теле необычную лёгкость. Не в силах сдержаться, она громко рассмеялась. Стряхнув с рук оставшиеся капли, Эйхена извлекла из сундука неподрубленный балахон грязно-зелёного цвета.
– Встань! – сказала она. Кинана поднялась, и тяжёлый колючий балахон лёг ей на плечи. Талию туго перехватила грубая верёвка
– Всё прошло удачно, – довольно кивнула ведьма. – Слава Госпоже. Эвкрохомос эхто, Дайара, эстима, эстенессема!
– Эвкрохомос эхто, Дайара, эстима, эстенессема! – повторила девушка.
– Теперь мы можем идти, – сказала Эйхена, – но сперва как та, кого ты избрала в спутницы, я должна дать тебе наставление. Помни, что путь к Посвящению, это не просто дорога. Это знак, это символ, это обет. Пройдя по нему, ты разделишь свою жизнь на то, что было до, и то, что будет после, но подумай – то же можно сказать о любом событии. Мир изменяется каждый миг, и ты изменяешься вместе с ним. Осознать, принять и слиться с этим – путь Даяры, неистовой, непокоряющейся. Не путай его с путём Тимерет неудержимой, наполняющей паруса, она ценит изменения ради самих изменений и презирает любую власть. Их иногда путают, но это разные сущности. Путь Даяры – добровольное подчинение и добровольное неповиновение, свобода выбора и решения, понимание изменений и управление ими. Посвящение и дорога к нему, это твой первый шаг на пути, здесь нет мелочей. Труд, холод, боль – это очищение через смирение и терпение, это средство отбросить всё, что не является тобой, и вступить на путь тем, что ты есть, не больше и не меньше. Думай об этом и не забывай, чему тебя учили.
– Спасибо тебе, Эйхена. Я запомню твои слова.
– Ты умная девочка, я всегда это говорила, а теперь, повернись.
Кинана повиновалась, старуха затянула ей глаза серым платком и за руку вывела из хижины.
Глава III
Тяжёлый горшок с громким звоном разбился о щит Энекла, осыпав гоплитов вокруг него глиняными осколками. Несколько человек в обычном платье, но с оружием в руках, тут же бросились в толпу.
