Будни самогонщика Гоши - 2. Мир и нир - Анатолий Евгеньевич Матвиенко
Меня несло. Тормоза отключились как на старом УАЗе с вытекшей гидравлической жидкостью. Я, окружённый огромным войском врага, диктовал условия и даже убеждал хана помогать мне. Если он хоть на йоту почувствует мою слабину…
Что врал – он чувствовал. Но не мог понять, насколько я вру и в чём. Его сын бы кинулся, махая кривой саблей. Погиб бы, с ним десятки степняков. Мы с воинами Нирага и хрымами тоже легли бы вверх брюхом. Хана Хурбрука такой расклад не устроил.
Бобик свирепо тявкнул в спины уходящим. Совершенно согласен с собакой. Невежливо вот так – не попрощавшись.
Радоваться было рано. В своих рядах старый хан собрал совет – вызвал десятников. Странная, конечно, форма демократии. Что-то тёрли, решали… А у меня палец чесался. Шагов двести до них, с одного рожка выкошу всю верхушку воинства. Или почти всю, надеюсь – пули не застрянут в зимних шкурах и в слое грязи на немытых телах. ППС – он всё же больше для ближнего боя.
Наконец, приволокли тушку шамана. Харабрук, лишённый отцовской сдержанности, пихнул мёртвого сапогом. Тот не пошевелился. Стало быть – вправду отдал концы.
- Биб! А слетай-ка к ним, поразнюхай.
Помощник порхал долго. Я хотел убедиться: степняки не просто сделали вид, что уходят, а и правда – слиняли. Тем более, до вечера обдирали трупы. В общем, я разрешил разобрать нашу фортификацию только глубоко заполночь. Могли и тут ночевать. Но никто не роптал на ночной переход. И воинам, и хрымам, и мне не хотелось находиться здесь лишнюю минуту: в компании ограбленных жмуров и по соседству с двумя сотнями хана Хурбрука. Лишь Бобику всё равно.
Когда рассвело, сделали короткий привал и двинули дальше. На пределе выносливости кхаров.
Хан не преследовал. Но группа всадников, около десятка, постоянно маячила сзади. Сопровождали, наблюдали. С-суки…
В зимней степи на психику давило всё: низкое свинцовое небо без единого просвета, безжалостный ветер, секущий по лицу, однообразный ландшафт, до безобразия ровный. Лишь изредка встречались неглубокие ложбины и плоские холмы.
И дозор степняков на хвосте.
И постоянное сознание, что где-то, совсем недалеко, их может скрываться пара сотен. Или больше, могло подойти подкрепление. Они, если не будут жевать сопли как в первый раз, могут передумать и напасть быстрее, чем мы станем в кольцо. К тому же здесь нет десятков коровьих трупов, из которых сооружалась хлипкая баррикада.
Короче, задница. На все триста шестьдесят градусов.
Я давно забил на «экологический» строй – цепью вместо колонны. Хрен тебе, Тенгрун, а не экология.
К вечеру полил дождь, моментально замерзающий на земле, на одежде, на шкурах быков и телегах. Райское место!
Не унывал только Биб. Только он в этом хаосе и однообразии видел направление на ближайшую рощу Веруна – наш путеводный маяк.
Он же – мой прибор ночного видения. В электронном давно село питание. Биб даёт картинку не хуже.
Так привык, что уже не обойдусь без него. Мне утратить Биба – печальнее, чем пятнадцатилетней девице потерять смартфон. С ним – аккаунты в тик-токе, инсте и телеграмме. Похнычет, ей новый купят. Мне вряд ли дадут нового друга, да и к нынешнему привязался. Без него поход был бы возможен только в один конец, и этот конец совсем не тот, о котором мечталось бы.
Остановились, когда стемнело совсем. Идти дальше – кхары падут без отдыха, их надо поить-кормить.
Я слез с Бурёнки с хрустом, ломая ледяную корку, ей обросли полы, рукава, сапоги. Спустить штаны, чтоб облегчиться – тот же хруст. Скормил коровке все остатки хлеба, погладил по морде. Шершавый язык благодарно прошёлся мне по лицу. Грустный её глаз блеснул во тьме, словно вопрошая: ну сколько ещё? Ответил: завтра выйдем к реке ниже глейства по течению, чтоб обойти изгородь, там легче будет… Пообещал ей дома целый каравай.
Хватился – Бобика нет. Правда, вскоре тот примчался, сжимая в зубах какую-ту зверушку, в полумраке не рассмотреть – что это было. Оприходовал мигом и разлёгся прямо на ледяной земле. Думаю, и в Антарктиде не пропал бы – жрал пингвинов в три горла, пока пингвины не кончились бы.
Нираг расставил воинов, нападения ждали в любую минуту, невидимым стражем носился Биб – на пределе удаления от меня.
Я устроился на жёсткой подстилке. Раскрыв доху, притянул к себе Бобика, прижался к его тёплой огромной туше. Пёс лизнул меня языком, в отличие от кхара – нежным, сразу умыв всё лицо. Потом устроился удобнее и совсем по-человечески засопел во сне. Только этот звук напоминал мне нашу с Мюи спаленку в замке, широкую кровать и собачью тушу на коврике у ног… Остальное вокруг – чужое и враждебное.
Проснулся от дикого вопля и ощущения холода. Выходит, пёс меня бросил и слинял.
- Биб! Что произошло?
- Сам не знаю, хозяин. Степняков нет.
Снаружи увидел Нирага с факелом в руке, пяток его воинов с мечами, обращёнными к телеге с серебром. Около неё – пять бездыханных тел… Нет, одно ещё шевелится и постанывает, а над ним возвышается Бобик, вся морда в кровище, кровь с клыков капает, из утробы – рычание, в глазах: «убью-ю, не подходи!!!»
- Глей! Твоя зверюга взбесилась, - сдавленным голосом сообщил мой сотник. – Он порвал насмерть всю ночную стражу.
Что-то не клеилось в его версии.
Я шагнул ближе. При виде хозяина пёс успокоился и сдал назад, ляжками к телеге.
- Нираг! Посвети ближе. Не бзди, не тронет.
Я осмотрел трупы. У четверых горло не разорвано, а аккуратно перерезано. Нираг тоже врубился. Ну не способна ни одна собака взять нож, чтобы располосовать шею мужикам. А если и может, то только двуногая.
Всё ещё живой воин лишился кисти руки, она валялась рядом, сжимая нож.
- Фарт! Ты что натворил! – заорал на него сотник, ничуть не смущаясь, что тот умирает.
- Да… не… прости…
- Те четверо тоже хороши, - возмутился я. - Дрыхли как твари, оттого Фарт их легко порезал во сне. А ты, Нираг? Тоже проспал? Когда последний раз проверял посты?
На этом пришлось притормозить. Нельзя распекать сотника при десятниках и рядовых. Хоть он и облажался, мне нужен
