Владимир Белобров - Арап Петра Великого два

-- Энто да. -- Вздохнул Ганнибал и посмотрел в подзорную трубу. -Платком

машет. Посмотрите Петр Алексеевич. -- Он передал царю трубу.

Царь долго смотрел в трубу, покуда у него не начал слезиться глаз.

-- Один ты, арап, остался. -- Вздохнул он.

-- Дак, я мыслю, государь, энто вы нарочно нового негра в Петербург

выписали? Для симметрии своеобразной?

-- Какого негра?

-- Вы, государь, сулпризец мне сделать хочете, посему не признаетесь. Да

токмо я сегодня ночью вашего ефиопа в коридоре зрил.

-- Да ты о чем это, Ганнибалка? -- удивился царь.

-- Как об чем? Видел я сегодня ночью вашего ефиопа во дворце. Побег я

Занзибала звать для знакомства, а черномазый скрылся.

-- Тебе это, видать приснилось! Никаких я негров не выписывал.

-- Где ж приснилось? Когда я его, лопни мои глза, прямо как вас наблюдал.

Ростом примерно с Меншикова, в руке носок шерстяной держал. Мерзнет,

видать, с непривычки.

-- Рехнулся ты маленько, как я погляжу. Энто все в бабах твоих причина.

Ночью спать надо, а не по коридорам шастать. Ладно, пошли отсель.

ГЛАВА15

ЧЕРТ -- СООБЩНИК ЕФИОПА.

Петр зашел в кабинет и склонился над картой.

В дверь постучали.

-- Да-да! -- Крикнул Петр, не оборачиваясь.

Вошел Ромодановский с перевязанной головой.

-- Здравия желаю, государь.

-- Здорово, князь-кесарь. -- Петр исподлобья посмотрел на Ромодановского. -

Чего с башкой?

-- Так что, государь, не знаю как и начать. -- Ромодановсий потупился. -- ...

А токмо ограбили нынче ночью злодеи твою, Петр Алексеевич, государственную

казну.

-- Ни хрена себе! -- Вскинулся царь. -- А ты куда смотрел, подлец?!

-- Дак я и смотреть никуда не мог, потому как злодеи энти, зная, что я им

воспрепятствовать стану, первым делов меня оглушили и к кровати узлами

прикрутили. Чуть не окочурился. Не вели казнить, государь, а сперва

выслушай.

-- Говори, собака!

-- Вчерась я как чувствовал беду -- почивать улегси, ан не спится мне. Лежу,

с боку на бок поворачиваюсь. Два раза подымался квасу выпить. Потом уже

задремал тревожно. И видится мне в тую пору сон премерзкий: иду я по

пустыне и будто бы я слон. Иду, значит, хоботом груши сымаю и жру. Как

вдруг, скачет навстречу соловая амператрицина лошадь, а на ней генерал

Брюс восседает. Стал я его грушею с хобота кормить, так ентот Брюс грушу

проглотил, а хобот мой узлом перетянул. Стал я задыхаться и проснулся.

Вижу -- черт передо мною скалится. На лбу у него рога с аршин, а морда

волосьями черными обросла, аки у пуделя. Я было хотел его перекрестить, да

токмо аспид ловчее оказалси -- копытом меня по лбу переделал. Очнулся я под

утро к кровати узлами прикрученный, на лбу шишка болит. Еле жив. Начал я

от боли стонать -- сын проснулся и меня отвязал. Глядь -- нога босая, носка

с ключами нету. А другой носок на месте. Вот, государь.

-- Ты что, рыло, носки мне тычешь? Велено тебе было казну стеречь, а не

носки!

-- Дак я и рассказываю, государь. Я как пропажу носка обнаружил, так сразу,

как есть в исподнем, в казну и побег. Прибегаю -- точно -- дверь настежь и в

казне нехватка. Я сына там оставил, чтоб остальное не растащили, а сам к

вам.

-- Так. -- Царь выбил трубку. -- Зови своих сатрапов и Меншикова зови.

Через четверть часа все былы в сборе, последним пришел Ушаков со товарищи.

Петр расхаживал из угла в угол, покусывая трубку. Вошедшие нервно

топтались на ковре.

-- Ну что, все на месте? -- Строго спросил царь.

-- Так точно, государь. Все. -- Отрапортовал Ромодановский.

-- Тогда расскажи всем, холера, как ты мою государственную казну просрал.

Ромодановский утер платком вспотевший лоб и принялся рассказывать:

-- ... и носок у меня с ключом стащили. -- Заключил он. -- А черт ентот

шириной морды примерно... -- он обвел всех взглядом, -- ... примерно с

Меншикова будет...

-- Постой, постой! -- перебил его царь, -- Носок, говоришь, шерстяной?!

Сказывал мне Ганнибалка сегодня утром, быдто ентой ночью зрил он во дворце

ефиопа какого-то. И имелся у оного ефиопа носок шерстяной в руке. Я его

ишо на смех поднял.

-- Так, наверное, Ганнибалка твой казну и нарезал! -- Выступил вперед

Меншиков. -- а таперича выворачивается на мнимых ефиопов. Предупреждал я

тебя, хер Питер, насчет твоих асмодеев, а ты не верил! Собакою меня ишо

называл!.. Точно говорю, мин херц, Ганнибал казну обчистил! А деньги с

Занзибалом в Ипонию сплавил! Тю-тю, мин херц, таперича наши денежки!

-- Но-но, собака! -- Крикнул царь, -- Наши денежки! Тут твово ничего нету!

Тут все мое!

-- Какая разница! Я ж не об ентом, мин херц. Я ж об отечестве пекусь. Вели,

сей момент Ганнибала схватить, пока и ентот в Ипонию, к свиньям не утек!

Слышь, Ушаков, -- обернулся он, -- беги со товарищи вязать Ганнибала живее!

-- К--у--уда! -- царь покраснел. -- Закрой, Алексашка рот, -- воняет! Ты что,

жопа, раскомандовался?! Иль мнишь чего о себе?! Ну-ка иди сюда -- я тебя

палкой стукну!

Меншиков спрятался за спины:

-- За что, мин херц обижаешься? -- крикнул оттуда он, -- Я ж как лучше хотел.

Для тебя ж стараюсь!

-- Эй, Ушаков! -- Сказал Петр. -- Позови сюда Ганнибала. Токмо не говори за

какой надобностию.

Скоро пришел Ганнибал.

-- Звали, государь?

Петр оглядел его с ног до головы.

-- Ну-ка расскажи всем, Ганнибалка, ишо раз, кого ты сегодня ночью во

дворце видел?

-- Дык я и говорю, видел сегодня ночью земляка-ефиопа с шерстяным носком в

руке.

-- Ты поподробнее расскажи -- какой он был?

-- Знамо какой, -- брюнет, навроде нас с Занзибалом. Носок в руке держал

шерстяной.

-- Такой? -- Ромодановский вытащил из кармана носок и показал Ганнибалу.

-- Он. -- подтвердил Ганнибал. -- Так вы что, Федор Юрьевич, тоже негра

зрили?

-- Угу...-- тот запихал носок обратно в карман.

-- Что, князь-кесарь, -- погляди внимательно -- не похож ли Ганнибал на

твоего давешнего черта?

-- Да нет, государь, я того хорошо запомнил. На всю жизнь. -- Он потер

шишку, -- у того рога на голове были. И морда раза в полтора толще. И

ростом с Меншикова.

-- Чего ты все на меня киваешь?! -- Крикнул из-за спин Меншиков.-- Чуть что -

Меншиков. Ты лучше скажи, может ентот черт на Занзибала похожий был?

-- А че тут говорить? Ганнибал с Занзибалом на одно лицо. А черт совсем

другой.

-- Что случилось-то? -- Спросил Ганнибал.

-- Нынче ночью, -- ответил царь, -- какой-то черт снял с Ромодановского носок

с ключом и казну государственную обчистил.

-- Ну и дела! -- Присвистнул Ганибал. -- Выходит, это я ночью на лихоимца

наткнулся? Знал бы я наперед -- что енто вор, ему б от меня не уйтить!

-- Брешет он, мин херц! -- Заорал Меншиков. -- Энто они, ефиопы, казну

обчистили! Сердцем чую! Хватай его, мин херц! Говорил я про заговор

ефиопов! Мыслю я, что ихний сообщник во дворце обретается! Вели, мин херц,

облаву учинить, а Ганнибала в колодки и пытать нещадно!

-- Ах ты гадина! -- Охнул Ганнибал. -- Это я-то вор?! Это я-то у мово

государя казну спер? -- Он набросился на Меншикова, и, повалив на пол, стал

тузить кулаками. -- Получай, гундосый! Давно ты уже напрашиваешься!

Ушаков со товарищи с трудом растащили их по углам.

-- Ну что, Алексашка, допрыгался? -- сказал царь. -- Не будешь впредь людей

оговаривать, не разобравшись.

По этому делу было учинено следствие, которое, правду сказать, так ничем и

не закончилось. Никакого ефиопа во дворце, обаружено не было. Да и носок

князя-кесаря бесследно пропал. В дверь государственной казны врезали новый

замок.

ЭПИЛОГ

Прошло еще два года.

Однажды секретной почтой в Петербург пришло шифрованное письмо из Америки

от Занзибала. Письмо это, однако, по русской безалаберности было

доставлено не по адресу. Оно долго гуляло по рукам и попало наконец к

князю Меншикову. Меншиков расшифровал его. В письме говорилось вот что:

"Здравствуй, государь Петр Алексеевич.

Пишет тебе из далекой Америки твой верный слуга Занзибал Петрович Пушкин.

С Божией помощью добрался я до Америки. Доехали благополучно, ежели не

считать, что в Ледовитом океане пятеро матросов заболели северным сиянием

и покидались в беспамятстве за борт. В остальном же обошлось без

приключениев. Зело согревала меня в дороге енотова шуба с твово плеча. На

полпути вышли запасы солонины, по сему занялись временно промыслом морских

котиков и питались остатний путь морской кошатиной, нешто морские бродяги.

А когда огибали берег Ипонский, то пальнули по нам ипонцы с пушки и

разнесли ядром грот-мачту, которая на палубу опрокинувшись, придавила

собою мичмана Ерохина Федора, Данилова сына, кой застрадал через енто

расстройством в желудке и семь ден пил горькую для восстановления