Макс Лукадо - И Ангелы Молчали
ожидает падение.
Сбросьте-ка скорость. Если Бог заповедал нечто, значит вам это нужно. Если Христос дал вам пример, значит вы в этом
нуждаетесь. Бог по-прежнему посылает вам манну. Доверьтесь Ему. Выделите день, чтобы сказать «нет» работе и «да» —
тому, чтобы поклоняться Богу.
И еще кое-что.
Одна из достопримечательностей Лондона — Чаринг Кросс*. Находящееся почти в самом центре города, это место
служит ориентиром для тех, кто потерялся в лабиринте улиц.
Однажды маленькая девочка потерялась в этом огромном городе. Всхлипывая, она объяснила обнаружившему ее
полисмену, что не помнит дороги домой. Он спросил, знает ли она свой адрес. Она не знала. Помнит ли свой номер
телефона? Тоже нет. Но когда он спросил, знает ли она хоть что-нибудь, ее лицо вдруг просияло.
«Я знаю Крест, — сказала она. — Покажите мне, где Крест, и оттуда я смогу найти дорогу домой».
Вы тоже сможете. Всегда смотрите на Крест, стоящий на горизонте, и вы найдете дорогу домой. В этом —
предназначение вашего дня покоя: отдохнуть физически, но, прежде всего, взглянуть на все в правильном свете. Это день, когда вы можете взять нужный курс, который приведет вас домой.
Пожалуйста, сделайте это. Протяните руку, возьмите руку вашего Отца и скажите то же, что некогда сказала мне
Андреа: «Я не знаю, где я нахожусь. Я не знаю дороги домой. Но Ты знаешь, и этого достаточно».
Глава 6
ЛЮБОВЬ РИСКУЮЩАЯ
Мария же, взяв фунт нардового чистого драгоценного мира,
помазала ноги Иисуса и отерла волосами своими ноги Его;
и дом наполнился благоуханием от мира.
Ин. 12:3
У Ловкача Эдди было все.
Имя этого ловкого адвоката было широко известно в двадцатые годы, прославившиеся разгулом преступности.
Близкий друг самого Аль Капоне, он распоряжался на собачьих бегах, которые устраивал знаменитый гангстер. Он
разработал простой и действенный способ достижения победы: семерых собак перед забегом нужно было слегка
перекормить, а самому потом поставить на восьмую.
Богатство. Положение. Манеры. У Ловкача Эдди было все.
Тогда почему же он решил явиться с повинной в полицию? Почему он решил дать показания против Аль Капоне? Что
им двигало? Неужели он не знал о том, что идет на верную смерть, выступая свидетелем на процессе против мафии?
Он знал, на что идет, но, тем не менее, сделал это.
Ради чего? Что могли дать ему государство и общество — такого, чего у него не было? Он обладал деньгами, властью, престижем... Так что же заставило его пойти на это?
Он открыл свой секрет. Его сын. Эдди провел всю свою жизнь с негодяями и преступниками. Ему опостылела
атмосфера преступного мира, преследующий его повсюду запах подземелья. Он хотел, чтобы жизнь его сына была другой.
Он хотел, чтобы у его сына было имя. А для того, чтобы дать сыну свое имя, ему прежде нужно было очистить это имя. Эдди
был готов к ожидавшим его опасностям, ведь он хотел, чтобы жизнь его сына могла начаться с чистого листа. Ловкачу Эдди
так и не довелось увидеть осуществления своей мечты. После его выступления в суде гангстеры отомстили ему. Два
выстрела из дробовика заставили его умолкнуть навсегда.
Так был ли смысл во всем этом?
Для его сына — был. Сын Ловкача Эдди прожил жизнь, достойную жертвы своего отца, и его имя теперь известно
далеко за пределами Соединенных Штатов.
Но, прежде чем говорить о его сыне, давайте поговорим о самой идее любви рискующей. Любви, которая отдает себя
всецело, без оглядки. Непоколебимой любви, память о которой никогда не умирает. Любви, которая жертвует собой.
Любовь неожиданная, удивляющая и пробуждающая. Любовь, которая завоевывает сердца и оставляет в них
неизгладимый отпечаток. Любовь, деяния которой не забудутся никогда.
Подвиг такой любви был совершен и в последнюю неделю жизни Христа. Это проявление преданности, которое
никогда не забудется. Удивительная нежность, но проявленная не Самим Иисусом, а по отношению к Нему.
Христос в кругу друзей. Они сидят за столом. Гродок, в котором они находятся, — Вифания, а дом принадлежит
Симону.
Вообще-то, раньше его звали Симоном Прокаженным. Теперь его уже так не зовут. Теперь он просто Симон. Мы не
знаем, когда именно Христос исцелил его. Но мы можем представить себе, каким он был до исцеления. Опущенные плечи.
Беспалые кисти покрытых коростой рук. Гноящаяся спина, прикрытая лохмотьями. Полуистлевшая тряпка, закрывающая
лицо, сквозь прорези которой просвечивают два глаза, полные отчаяния.
Но все это — до того, как к нему прикоснулся Христос. Быть может, Симон был исцелен после Нагорной проповеди? А
может быть, он был одним из десяти прокаженных, которых очистил Иисус, — тем самым, который вернулся, чтобы
поблагодарить Его? Возможно, он был среди четырех тысяч, которым Христос помог в Вифсаиде. А может, — одним из
сотен тех, о ком авторам Евангелий просто не удалось написать.
Мы не знаем этого. Но нам известно, что Христос с учениками был на ужине в его доме.
Вроде бы ничего особенного, но для Иисуса это, должно быть, имело большое значение. Фарисеи уже обсуждают, как
убить Его. Пройдет немного времени — они и Лазаря объявят соучастником. Возможно, скоро всех Его друзей начнут
искать. Требуется немало мужества, чтобы принять у себя в доме человека, почти объявленного преступником.
Но для того, чтобы коснуться рукой ран на теле прокаженного, мужества требуется еще больше.
Симон не забыл, что сделал Христос. Он просто не мог этого забыть. Ведь вместо бесформенного куска плоти у него
теперь был палец, за который могла держаться дочурка. Там, где раньше зияли гноящиеся язвы, теперь была обычная
кожа, которой он мог ощущать прикосновение рук жены. И вместо часов изгнания и одиночества были часы радости.
Такие, как теперь: дом, полный друзей, накрытый стол.
Нет, Симон не забыл. Симон знал, что такое глядеть смерти в лицо. Он знал, что значит— не иметь дома, который ты
можешь назвать своим, и что значит, когда тебя не понимают. Он хотел, чтобы Иисус знал: если когда-нибудь Он
проголодается или Ему понадобится место, где Он мог бы приклонить голову, в Вифании есть дом, в котором Ему всегда
будут рады.
В других домах Он не найдет такого гостеприимства, как у Симона. До конца недели Ему предстоит побывать в доме
первосвященника — самом красивом в Иерусалиме. Три кладовых на заднем дворе и прекрасный вид, открывающийся на
долину. Но Христос не будет любоваться этим видом. Все, что Он увидит, — это лжесвидетели, все, что Он услышит и
ощутит, — это их ложь и пощечины.
Нет, Он не найдет гостеприимства в доме у первосвященника.
До конца недели Он также побывает во дворце Ирода. Изысканные покои. Множество слуг. Возможно, фрукты и вино
на столе. Но ничего из этого Ирод не предложит Христу. Ирод захочет увидеть фокус, цирковой номер. «Ну-ка, покажи мне
какое-нибудь чудо, деревенщина», — станет шутить он, а стража будет одобрительно хихикать.
До конца недели Христос побывает в доме Пилата. Редкая возможность предстать перед сидящим в кресле
прокуратором всея Иудеи. Это большая честь. Это должно стать историческим моментом — но не станет. Напротив, о нем
постараются забыть. У Пилата будет возможность совершить величайший в мире акт милосердия — но он не сделает
этого. Сам Бог будет стоять перед ним, и Пилат не увидит Его.
Невозможно удержаться от вопроса: «А что, если бы?..» Что, если бы Пилат защитил невиновного? Что, если бы Ирод
стал просить Христа о помощи, а не о развлечениях? Что, если бы первосвященника истина интересовала так же сильно, как и его собственное положение? Что, если бы один из них отказался угождать толпе, обратился бы ко Христу и выступил
на Его стороне?
Но никто не сделал этого. Слишком высокую ступень на общественной лестнице занимали эти люди, слишком
болезненным могло оказаться падение.
А Симон решился на такой поступок. Полная надежды любовь готова ухватиться за малейшую возможность. И Симон
воспользовался этой возможностью. Он решил хорошо угостить Иисуса. Не так уж много смог он поставить на стол, но все
же — больше, чем обычно. И когда священники обвиняли Его, и когда солдаты наотмашь били Его по лицу, возможно, Он
вспоминал о сделанном Симоном — и это воспоминание придавало Ему сил.
Возможно, Он вспоминал и о том, что сделала Мария. А может быть, Он все еще ощущал запах благовонного мира.
Все-таки это был целый фунт мира — привезенного из далеких стран, густого, способного на многие дни пропитать одежду
