Эйнемида II. Право слабого. - Антон Чигинёв
– Никогда об этом не думал, но да, пожалуй. Кажется, наши предки любили такие вещи.
– Наши предки... Таинство, – Хилон потёр лоб, вспоминая записку Тефея: «все ответы в тебе...», – Если причаститься таинству, узнаешь себя, причастишься двум – узнаешь лучше.
– Так я и сказал… Зачем тебе нужно таинство, Хилон? Ты уверен, что сам знаешь это?
– Да... И нет, – Хилон с отсутствующим видом уставился в пустую чашу. Жрец терпеливо ждал, – Я хочу получить ответы, но не знаю, как и на что...
– По крайней мере, ты знаешь, чего хочешь, – Геарон положил в рот кусочек мяса и задумчиво пожевал.
– Скоро начнётся таинство?
– Уже началось – мы ведь пьём вино, – жрец рассмеялся. – Каждый глоток вина, это таинство, способное раскрыть тебе мудрость. Давай же теперь попробуем старого леванского и позовём на наш пир главного гостя.
Он хлопнул в ладони и в комнату неслышно вошли служители. Быстро, точно по волшебству, перед пустым ложем появились странные яства: жареный ослиный окорок, запечёный ворон, пирог из цикад и язычков соловья. Яркий запах корицы – пряности богов – дразняще щекотал ноздри. Загадочно улыбаясь, жрец наполнил чаши из непримечательной изумрудно-зелёной бутылочки.
– Вино богов, – с благоговением произнёс он. – Покажем, что достойны их компании. До дна, и горе нам, если оставим хоть каплю!
Резко пахнущая жидкость, пряная и жгучая, маслянисто обволакивающая язык, комком провалилась по горлу в желудок. Воздух вышибло из лёгких, точно по спине ударили поленом. Тщетно пытаясь вдохнуть, Хилон с ужасом увидел, что Геарон вновь наполнил чаши.
– Сагвенис шумный, весёлый, конечно, нас видит, – как ни в чём не бывало сказал жрец. – Ещё не придумал, о чём хочешь спросить?
– Дай-ка подумать, – удивительное чувство полнило Хилона изнутри: неизъяснимый восторг пополам с дикой злостью. В голове то кристальная ясность, то густой туман. – Нет!
– Тогда выпьем! Узри нас, бог радующийся, и благослови своим присутствием.
Вторая чаша показалась гораздо приятнее первой, жидкость – Хилон поостерёгся бы назвать её вином – проскользнула легко. В огненной остроте почувствовался неуловимый, ни на что не похожий, восхитительно-дразнящий вкус.
– Кажется, ты готов, – удовлетворённо кивнул жрец. – Приди, горький пьяница, мы ждём тебя!
Из глубины храма зазвучал неритмичный, дикий, исступлённый гимн. Дребезжаще зазвенели кимвалы, пронзительно застонали флейты. Не понимая, что делает, Хилон налил себе и выпил ещё. Жрец расхохотался.
– Приди, Исступлённый, приди! Ийэ Саэгвеннэ, бромейн, хакелейн! Не дай нам напиться без тебя!
Появившийся из ниоткуда ветер всколыхнул ленты, пробежал по лицу, взъерошил волосы и бороду. Всё перед глазами расплывалось. Показалось, или на пустом ложе мелькнуло что-то яркое? Хилон явственно различил полное молодое лицо, улыбающееся пухлыми винно-красными губами. Глаза незнакомца сияли пурпуром.
– Да продолжится пир, – зазвучал в голове журчащий голос жреца... или кого-то другого? Рассмеявшись неведомо чему, Хилон осушил неведомо кем наполненную чашу. Пурпурные глаза без зрачков смотрели на него с одобрением.
***
Нечеловеческим усилием разлепив веки, Хилон обнаружил Алкеада за странным занятием. Сидя на камне и что-то насвистывая под нос, леванец, одетый лишь в зелёный хитон, помешивал бурлящую жидкость в закопчёном котелке. Задумываться о происходящем было некогда: носа достиг тяжёлый, духовитый запах варёного мяса. Внутренности тут же скрутило, в горле появился отвратительный железный привкус. С ужасом думая, не был ли отравлен снова, Хилон кое-как встал на колени и тяжело, надрывно опорожнил желудок под удачно подвернувшийся куст.
