Фантазии Баранкина. Поэма в двух книгах - Валерий Владимирович Медведев
— Ну, что он чокнутый… извините, конечно… а по-научному… псих…
— С приветом, в общем! — сказал кто-то из ребят за моей спиной.
— А вы в детстве не болели нервными болезнями? — спросила Вера моего отца.
— Нет, — сказал отец, печально глядя на меня.
— А ваш Юрий не болел?
— При мне не болел, — сказал отец, — но я часто и надолго уезжал в командировки… Я фининспектор… Может, он без меня болел?
— Иванов, — спросила меня Люда Голованова, — ты в детстве не болел детскими болезнями?
— Я никогда ничем не болел, — сказал я.
— Это тоже симптом, — сказала Голованова. — Они всегда говорят, что они вполне здоровы…
— Кто они? — спросил отец Голованову.
— Ну они… — ответила Голованова.
— А я с этим диагнозом был тогда не согласен! — сказал вдруг Зайцев. — И сейчас тоже. По-моему, Иванов никакой не псих, а обыкновенный, рядовой гений… Он мне хоть и враг, я всё равно так про него скажу: он со мной три раза дрался…
— Четыре, — поправил я Зайцева.
— Четыре, — согласился Зайцев. — Три раза из-за того, что я прикоснулся к его портфелю, и один раз — из-за книги — я хотел посмотреть картинки в книге «Кукла госпожи Барк»… И всё-таки мне кажется, что Иванов — это самобытная и даже выдающаяся железная личность, просто незаурядный тип…
— Именно тип! — крикнула Гранина.
«А этот Зайцев в людях разбирается!.. — подумал я. — Не то что другие».
— Да он же противный! — сказала Филимонова.
— Ну и что? — ответил Зайцев. — Бывают приятные незаурядные личности, а Иванов — неприятный.
— Ты говори по существу его поступков, — сказал Маслов.
— Я и по существу скажу… Атомы железа-57, как известно, существуют в двух видах. Есть возбуждённые, радиоактивные атомы, испускающие гамма-лучи, и есть обычные атомы железа, невозбуждённые. Так вот, Иванов, по-моему, возбуждённый и активный человек.
— Это ты точно сказал, — согласился Маслов. — Только ивановская возбуждённость и активность слишком дорого всем обходится.
— Потому что у Юрия Иванова в голове произошёл информационный взрыв. К сожалению, этот взрыв оказался неуправляемым. Поэтому оказалось столько раненных этим взрывом, — сказал Зайцев.
Все зашумели. Даже кто именно и что именно говорил, нельзя было разобрать. Слышалось только: «У него в голове произошёл информационный взрыв. И из него это осколки вылетают…», «Взрыв!.. А ты слышал этот взрыв?..», «Слышал!.. А в нас вот уже третью неделю осколки информации летят…», «А это что — все раненые?! Раненые — здоровые!»
— Пострадавшие от информационного взрыва в голове Иванова, высказывайтесь!
— Он мне сказал: «Ты когда на меня смотришь, у тебя глаза какие-то большие становятся. Ты щитовидку, говорит, проверь».
— Он жестокий к людям… У него любимая поговорка: «Всех бы вас к пираньям во время отлива!»
— И ругается на каком-то непонятном языке.
— Высокомерный…
— Просто зазнайка, — сказала Лена Марченко. — Воображает, что он один всё знает, а другие ничего не знают. Строит из себя сверхчеловека…
— Глупости всё это, — сказала Голованова, обращаясь к моему отцу. — Последний диагноз наш такой: Юрий Иванов — не Юрий Иванов, одним словом, ваш сын — не ваш сын.
— А кто же он? — спросил отец.
— Он инопланетянин… Вашего сына они похитили, а вместо него подослали двойника вашего сына! Может быть, у этих наших братьев по разуму, с одной стороны, так высоко развита техника, что они могут создавать двойника человека, а с другой стороны, эти братья, может, не такие уж братья и уж не по такому разуму, если судить по Юрию Иванову, то есть, я имею в виду не его разум, а его поведение, а может, у них на планете все себя так ведут!.. Поэтому мы, — сказала Голованова, — предлагаем устроить завтра же Юрию медицинскую экспертизу!.. Если вы, конечно, не возражаете… У Веры папа профессор-психолог, он с космонавтами занимается… Мы уже с ним договорились, сделаем ему все анализы — крови, ну и всякие другие, которые нам всё разъяснят!
— Я не возражаю против экспертизы, — сказал отец, — но он, мой сын, уже одного гипнотизёра усыпил, поэтому я боюсь, как бы он с врачом космонавтов что-нибудь не сотворил.
— А ты, Иванов, не против экспертизы?
— Хоть две! — сказал, я громко и даже обрадованно. Лучшего подарка, чем экспертиза, мне никто не мог придумать. Тем более, что мне уже было пора и самому пройти психологический практикум у хорошего профессора. Кстати, под хорошим предлогом пройти тренировочку. А я-то думал, как мне попасть к профессору, который с космонавтами занимается, а тут он мне сам, можно сказать, в руки лезет.
— Значит, завтра, — сказала Голованова. — Тут у меня записано.
— Только имейте в виду, что у меня завтра от пятнадцати ноль-ноль до шестнадцати ноль-ноль будет… В общем, я буду занят.
После этой фразы отец, ребята и все девчонки как-то по-особенному переглянулись, пошептались между собой, пошептались потом с моим отцом. А Голованова сказала:
— Хорошо, Иванов, хорошо. У профессора как раз приём кончается в четыре, так что ты, Иванов, после четырёх — прямо к врачу.
— Только ты, Иванов, дай… Юрий! — сказал отец низким голосом, — только ты дай в присутствии всех ребят честное слово, что ты придёшь!
— Честное слово, — сказал я.
— Запиши адрес поликлиники, — сказала Голованова. — Улица…
Но адрес поликлиники узнать в эту минуту мне не удалось. Голос Головановой покрыл оглушительный взрыв и звон разбитого стекла, раздавшийся где-то в районе кухни. Все вздрогнули, как по команде… кроме меня, конечно. Через секунду там же раздался второй взрыв. И все вздрогнули ещё раз. Я продолжал сидеть совершенно спокойно, только сердце у меня чуть-чуть заныло от нехорошего предчувствия. Вскочив со стула, отец поспешно выскочил из комнаты. Ребята все как сумасшедшие опрометью бросились вслед за отцом. Самым последним поднялся я и неторопливо проследовал на кухню.
Наша белоснежная, как операционная палата, кухня представляла собой страшное зрелище. Потолок, стены и все шкафы были заляпаны красными пятнами. А возле больших, стоящих на газовой плите бутылей в луже на полу плавали раздавленные ягоды чёрной смородины и осколки стекла. Посредине кухни валялось горлышко бутылки, закупоренное
