Заблудившийся звездолёт. Семь дней чудес. - Анатолий Иванович Мошковский
Лоб его покрылся испариной.
Пропал? Но кто ж мог его взять?
Боря глянул на кроватку Костика. Брат спокойно посапывал, одеяло на его спине слегка сбилось, и виднелся краешек зелёной пижамы.
Боря сел и провёл рукой по лбу.
И вдруг ему в голову пришла шальная мысль: а что, если ночью он так сильно ворочался, что направил на себя Хитрый глаз и нечаянно нажал головой какую-то кнопку и она так повлияла на него, что приборчик стал невидимым?
Боря быстро поднял подушку — даже вмятины от приборчика не осталось.
А может, его и не было у него и всё это чистейшая фантазия? Сон? Куда бы он делся иначе?
Из кухни доносился шум воды из крана — мама готовила завтрак, а из ванной лёгкое жужжанье электробритвы — отец брился у зеркала. Боря подпёр кулаком подбородок. Как теперь быть? Что делать? Может, самые лучшие кнопки ещё не были нажаты, кнопки, которые принесли бы всё-всё, чего пока что так не хватает ему…
Боря пошёл на кухню.
— Ты что такой? Не заболел? — спросила мама.
— Какой? — вяло спросил Боря и тут же ответил: — Нет.
Нот отец вышел из ванной. Свежий, довольный, гладко выбритый.
— Ты что?
— Ничего! — Боря отвернулся от отца и пошёл в свою комнатку.
Не скажешь же им, в чём дело!
Костик сидел на кровати и одевался. Боря уставился на Костика.
Брат не смотрел на него. Он зашнуровывал туфли и, как показалось Боре, слегка улыбался. Внутри у Бори что-то сдвинулось, и он не спускал с брата глаз. Костик не поднимал лица.
— Доброе утро, — выразительно сказал Боря.
— Утро доброе. — Костик поднял голову, и по его мордашке, большеглазой и сметливой, опять пробежала подозрительная улыбка.
— Ты что? — тяжело спросил Боря.
Костик в недоумении приподнял брови.
— Улыбаешься почему? — уточнил Боря.
— Хочешь, чтобы я плакал?
— Ты ничего не находил в комнате? — напрямик спросил Боря.
— А что я мог найти? — Костик ещё более подозрительно моргнул ресницами.
— Ну что-нибудь.
— Ничего.
— Тогда иди умываться, и быстро!
Костик быстро, подозрительно быстро выбежал из комнаты. Боря запер дверь на крючок и принялся обыскивать его кровать, потом все углы, ящики, книжные полки. Приборчика нигде не было. Исчез, пропал приборчик с его глубоким, с его живым и опасным Хитрым глазом.
Не было приборчика, и всё!
Нигде не было.
В школе Боря был хмур и неразговорчив. Ребят сторонился и побаивался больше прежнего: а вдруг помнят всё, что он с ними проделывал? Нет, кажется, не помнили… Они, как и раньше, мало обращали на него внимания, точно и не было его в классе.
Одна Наташка ела его на уроках глазами, будто и не случилось ничего, и не вставали у неё кверху дыбом волосы, не вырастали громадные уши, и не превращался в огненно-красный перец её нос. Она даже улыбалась ему. Но Боря тотчас упирал глаза в парту: она-то всё забыла, а он помнил, ах как хорошо он помнил всё, что она говорила ему, как помогла Андрею прогнать его с пруда…
От кого теперь ждать помощи и спасения? Карман под пиджаком был пуст, и при резких поворотах тела ковбойка не натягивалась на груди на том месте, где лежал приборчик…
После уроков Наташка подошла к нему.
— Борь, пойдём домой вместе? — тихо и как-то сочувственно, точно он перенёс тяжёлую болезнь, спросила она.
— Мне надо ещё в магазин! — Боря выскочил из класса и ринулся домой.
И когда он вбегал в свою комнатку, ему показалось вдруг, что может произойти чудо: сейчас он откинет подушку и увидит там…
Ничего он там не увидел.
Ничего.
Боря нехотя разогрел обед, кое-как пожевал и стал ходить по пустой квартире и вздыхать. Потом сел и застыл. Ничего не хотелось делать, даже думать. Скоро в дверь позвонили — брат. Боря не тронулся с места: не хотелось вставать. В дверь снова позвонили.
«Опять забыл ключ!» — Боря бросился к двери.
И в самом деле на пороге Костик.
— Разиня! — в сердцах сказал Боря. — Бол… — и не докончил. Не хотелось больше кричать: ну забыл и забыл, подумаешь.
Костик смотрел на него и улыбался, маленький такой, а уже серьёзный. И откуда он взял, что у брата всегда хитрющие глаза? Ничего подобного. Очень ясные, добрые, верящие и в твою доброту. Но не такие наивные и жалостливые, как у Цыплёнка.
И с Борей стало что-то делаться. Что-то стало с ним не так.
— Заходи. — Он пропустил брата в коридор и запер за ним дверь, хотя раньше только открывал замок, недовольно фыркал и быстро уходил к себе.
Сейчас ему даже захотелось расспросить Костика про его жизнь. А что спрашивать, и так всё ясно. А хотелось. «Не буду», — твёрдо решил Боря и тут же спросил:
— Как дела, Кость?
— Какие? Школьные? Рисовальные?
— Все сразу.
— Плохо.
— А чего?
— Так… — Ответил, а сам смотрит прямо в глаза.
— Что так быстро прибежал?
— Скучно стало без тебя…
— Сочиняй! — сказал Боря, и что-то новое вдруг хлынуло в его душу и стало разливаться по всему телу, по всем жилам. И жечь его. И он впервые понял, как часто обижал брата, кричал на него и даже бил, выгонял его приятелей. А ведь он не плохой, и не ябедник: никогда не рассказывал маме про его проделки. Даже просить об этом его не надо!
— Идём, я покажу тебе что-то, — сказал Костик, и они пошли в свою комнатку.
Брат достал из кармана спичечный коробок, приоткрыл его и высыпал на ладошку несколько медных полустёртых монет.
— Мне Алик подарил. Смотри, вот эта времён Петра, а эта, тяжёлая, — екатерининская…
Боря слушал, и его начинал жечь странный огонь, и что-то щемило, жало, и было не по себе.
— Кто подарил тебе? — спросил Боря.
— А я уже сказал — Алик. Хорошие, правда? — Костик поднял на него глаза.
Боря не вытерпел его взгляда, отошёл к окну, раздавил о стекло нос и стал смотреть во двор. Но тут же вернулся к брату. И снова отскочил от него, от его глаз, и опять — к окну. Ну
