Оленья кавалерия. Очерки о русских первопроходцах - Волынец Алексей Николаевич
По поверьям аборигенов Чукотки, направления путешествий в потустороннем мире зависели от формы гриба. «Если мухоморы с острой шляпкой, то к верхним людям будешь в гости ходить, если плоские, то со зверями будешь общаться», – уже в конце XX века записали этнографы устные предания маленького народа чуванцев, потомков чукчей и юкагиров, ныне живущих в Анадырском районе Чукотки.
Владимир Богораз описал и настоящие мухоморные «запои», замечая, что на второй день после употребления опьянение наступает, даже если съесть всего один гриб. «Таким способом закоренелые наркоманы поддерживают состояние опьянения день за днем», – рассказывает этнограф.
Как и всякое опьянение, общение с «духом-мухомором» неизбежно заканчивается тяжким похмельем. Вот как его описывал Владимир Богораз: «По пробуждении наступает общая слабость и тяжелая головная боль, сопровождаемая тошнотой и часто жестокой рвотой».
«Здравию своему весьма вредительно…»
Удивительно, но документы XVIII столетия сохранили для нас многие ужасы грибной наркомании. Если злоупотребление водкой было привычно и не вызывало удивления, то опьянение мухоморами, по примеру камчатских и чукотских аборигенов, для русских очевидцев казалось страшным. Степан Крашенинников, проведя на Камчатке почти пять лет в 1737–1741 годах, описал некоторые особенно вопиющие случаи.
«Всё, что пьяные от мухомора делают, здравию своему весьма вредительно, и ежели бы их не сберегали, то б многие от того умирали», – пишет Крашенинников и приводит примеры. Так секретарь майора Павлуцкого, возглавлявшего походы против чукчей (см. главы 16–17), наевшись мухоморов, много часов «на одной ноге вертелся до тех пор, покамест хмель не вышел». Но большинство случаев были не анекдотичными, а трагическими.
«Денщику господина подполковника Мерлина, – описывает Крашенинников, – пьяному от мухомора приказывал мухомор, чтоб он удавился, и оной бы без сумнения удавился, ежели бы людей на ту пору не прилучилось. Служивому Василью Пашкову велел мухомор у себя яйца раздавить, послушав его оный дни в три и умер. Обретающемуся при мне толмачу Михаилу Лепнихину, которого мухомором напоили, велел мухомор брюхо у себя перерезать, но как того ему сделать не допустили, то приказывал ему мухомор, чтоб из дому он скрался и ушел бы в лес, от чего его также удержали из избы вышедшего».
Как видим, попытки пьяного суицида – повеситься или разрезать себе живот – пресекли окружающие люди. А вот «служивому» Василию Пашкову, крупному по камчатским меркам чиновнику, руководившему Большерецким острогом, очень не повезло – выжив в многочисленных схватках с аборигенами, которых он нещадно грабил, «служивый» мучительно умер, страшно покалечив себя в мухоморном опьянении.
По свидетельству Степана Крашенинникова, Василий Пашков ранее неоднократно употреблял мухомор в качестве допинга – «едал мухомор умеренно, когда ему в дальней путь итти надлежало, и таким образом проходил он знатное расстояние без всякого устатку». Но перед смертью Пашков съел слишком много грибов (как писал Крашенинников, «для пьянства едят до десяти грибов»). Вероятно, «приказчик Большерецкого острога» Пашков объелся мухоморами со страху, так как к тому времени находился под следствием за незаконные поборы с местного населения.
Вообще документы XVIII века полны сведениями о злоупотреблениях пьянящим грибом среди русских «служивых». Виноградное вино и хлебная водка на Чукотке или Камчатке были редкостью и страшно дороги, в отличие от доступного и бесплатного мухомора, пьянящий эффект которого после общения с аборигенами давно не был секретом. Так, в 1773 году из Анадырского острога ушла в Якутск привычная для тех времён и мест жалоба: «Секунд-майор Баранов командирован будучи в Гижигинскую крепость, сказался больным, а после открылось, что он в дороге ел мухомор…»
«Сладкая трава» для горького вина
Русские первопроходцы, впервые попавшие на земли Дальнего Востока более трёх веков назад, хотя и быстро научились от аборигенов пьянящим свойствам мухомора, но конечно же предпочитали более привычный алкоголь. Однако ни виноград, ни пшеница на крайнем северо-востоке Евразии не росли. Виноградное вино в то время было очень дорогим даже в европейской части России. Не дешевой была и водка – когда казаки Владимира Атласова шли покорять Камчатку, в Москве ведро «хлебного вина», как тогда называли водку, стоило 80 копеек. При том, что жалованье сибирских казаков равнялось 5 рублям в год.
Даже если алкоголь и попадал к востоку от реки Лены, он, с учётом сложности транспортировки и изначальной цены, становился крайне дорог и недоступен большинству русских первопроходцев. Не было у них и достаточного количества зерна, чтобы самостоятельно гнать водку на месте. Стоимость зерна при доставке его через всю Сибирь на берега Охотского моря взлетала почти в 100 раз. Если к западу от Урала в конце XVII века пуд ржи стоил около 10 копеек, то в Якутске – уже 5 рублей, а попав на Колыму или Анадырь, его цена вырастала до 10 рублей.
Одним словом, первые русские обитатели Дальнего Востока остались без алкоголя, которого порой требовали стрессы опасных походов и суровой природы и который было не заменить никакими мухоморами. Приехавший в 1740 году на Камчатку сотрудник Петербургской академии наук Георг Стеллер писал, что казаки «пытались гнать водку из различных ягодных растений и даже из гнилой рыбы».
Решением алкогольной проблемы стал местный вид обычного борщевика, повсеместно растущего на Камчатке и побережье Охотского моря. Ещё первооткрыватель Камчатки атаман Атласов заметил, что ительмены в качестве лакомства употребляют в пищу некую «сладкую траву», которую «рвут и кожуру счищают, а средину сушат на солнце, и как высохнет, станет бела и вкусом сладка, что сахар». Камчатские аборигены называли это растение «аунгч» или «кат» – современная наука именует его «Борщевик шерстистый» (Heracleum lanatum).
Именно этот подвид обычного борщевика и стал сырьём для первой водки, полученной на Дальнем Востоке. Растение с ядовитой кожурой, но богатое природными сахарами, при брожении дало алкоголь. Появившаяся в начале XVIII столетия технология была простой. Нарезанные листья и стебли камчатского борщевика заливали в бочке тёплой водой – на два пуда «сладкой травы» требовалось 4 ведра воды. К ним добавляли ягоды жимолости и дрожжи из прокисшей муки. После брожения и перегонки получалось примерно ведро «травяного вина», как называли тогда на Камчатке водку из борщевика.
Известно, что впервые такой напиток сделали казаки в 1732 году в Большерецком остроге – ныне это давно заброшенное село в Усть-Большерецком районе на самом юго-западе Камчатки. В качестве трубки в первом самогонном аппарате Дальнего Востока камчатские казаки, по свидетельству Степана Крашенинникова, использовали ружейный ствол…
Альтернативы «травяному вину» не было, и уже спустя четыре года эта специфическая водка официально продавалась в острогах на Камчатке, Чукотке, Колыме и побережье Охотского моря по цене 20 рублей за ведро. Однако никто таких огромных денег не платил, предпочитая выменивать алкоголь на собольи меха и другие дары местной природы. В середине XVIII века камчатские казаки охотно отдавали нарты с упряжкой хороших ездовых собак за одно ведро такой водки.
«Пьющие эту водку очень быстро хмелеют…»
Вскоре камчатские казаки даже выяснили, что борщевик, растущий на восточном берегу полуострова у Тихого океана, даёт гораздо больше «травяного вина», чем борщевик, собранный на западе Камчатки, у берегов Охотского моря. Выяснилась и коварная особенность такой водки, обусловленная ядовитым сырьём.
«Эта водка, между прочим, весьма нежна, – писал в середине XVIII века Георг Стеллер, – и, следовательно, чрезвычайно вредна для здоровья… Пьющие эту водку очень быстро хмелеют и, придя в состояние опьянения, становятся безумными и буйными; лица их при этом синеют, тот же, кто выпьет ее хотя бы немного чашек, мучается затем всю ночь самыми странными и несуразными фантазиями и сновидениями, а на следующий день становится таким робким, опечаленным и беспокойным, как если бы он совершил величайшее преступление».
