Шарманщик с улицы Архимеда - Игорь Генрихович Шестков
Дьявол в блюде. Как романтично!
Серебряное блюдо можно найти на триптихе Босха. На средней его части. Его держит в руке бесспинная соседка Антония в шлеме, чепце или платке поверх шлема и в шикарном платье, заканчивающемся чем-то вроде хвоста.
…
«Так в одну ночь, когда Антоний проводил время во бдении, враг посылает на него зверей. Все почти гиены, бывшие в этой пустыне, вышедши из нор, окружают его; Антоний стоял посреди них, и каждая зияла на него и угрожала ему угрызением. Уразумев в этом хитрость врага, он сказал гиенам: „Если имеете власть надо мною, то я готов быть пожран вами. А если посланы вы демонами, то не медлите и удалитесь; потому что я – раб Христов“. Едва Антоний сказал это, гиены бежали, как бы гонимые бичом слова».
Хорошо, что гиены понимали по-коптски! Вот что значит образование!
Вообще-то на триптихе Босха демонов-зверей не так уж много. За «гиену» может сойти гибридное существо, которого держит стальными рукавицами за крыло и за рог ведьма с расщепленным деревом на голове – на центральной части триптиха, в группе демонов слева от коленопреклоненного Антония. Эта высунувшая язык (и какой!) «зияющая» зверюга выглядит так, как будто она действительно готова нашего мужественного отшельника «угрызть и пожрать». Кроме нее в «пугалку» входят: две неприятные адские собачки в кафтанчиках, вышеупомянутая ведьма, вооруженная еще и луком и стрелами, туша мертвого животного (то ли птицы, то ли свиньи), бес с разбитым кувшином на голове вместо шапки (в кувшине цветы)… еще один бесенок влез в рыцарские доспехи, которые ему явно не по размеру и воинственно высунул из них лапу с коротким мечом. Кроме того, эта машина страха и соблазна снабжена шестом с колесом, на котором видны остатки казненного, а на ведьминском дереве висит змея и черная шапка колдуна.
Выше этой группы – пейзаж с горящим городком. Удивительно хорошо нарисованный. Над горящей церковью летают крылатые дьяволы.
…
«И когда не могут обольстить сердце явным и нечистым сластолюбием, тогда снова нападают иным образом, и стараются уже устрашить мечтательными привидениями, претворяясь в разные виды и принимая на себя подобие женщин, зверей, пресмыкающихся, великанов, множества воинов. Но и в таком случай не должно приходить в боязнь от этих привидений; потому что они суть ничто, и скоро исчезают, особливо, если кто оградит себя верою и крестным знамением. Впрочем, демоны дерзки и крайне бесстыдны. Если и в этом бывают они побеждены, то нападают иным еще способом: принимают на себя вид прорицателей, предсказывают, что будет чрез несколько времени; представляются или высокорослыми, достающими головою до кровли, или имеющими чрезмерную толстоту, чтобы тех, кого не могли обольстить помыслами, уловить такими призраками. Если же и в этом случае найдут, что душа ограждена сердечною верою и упованием; то приводят уже с собою князя своего.
Не убоимся его привидений; потому что и они лживы. Видимый в них свет не есть свет действительный; вернее же сказать, что демоны носят в себе начаток и образ уготованного им огня. В чем будут они гореть, тем и покушаются устрашать людей. Внезапно являются, но немедленно также и исчезают, не причиняя вреда никому из верующих, нося же с собою подобие того огня, который приимет их в себя.
Какими они нас находят, приходя к нам, такими и сами делаются в отношении к нам; и какие мысли в нас находят, такие и привидения представляют нам…»
В последнем предложении этой маленькой подборки поучений Антония, которые приводит в своем тексте Афанасий, на мой взгляд, заключена разгадка не только многих тайн Босха, но и наших с вами тайн, дорогой читатель.
Больше открыться, чем на «Искушении святого Антония», Босх просто не мог. Это не только живопись, это его живое, конструктивно воплощенное подсознание. Тут и пожар родного города, который он пережил мальчиком, тут и первая его девушка… тут и существа, которые породили его собственные комплексы… тут и их причины…
…
Существа, окружающие Антония на центральной части триптиха – как нельзя лучше подходят под общее описание нечистой силы, данное им в этом поучении.
Это мечты… привидения… подобия… разные виды.
Они суть ничто. Могут причинять боль, могут наверно и убить, если им (по Антонию) это позволит высшая сила, но запугать праведника им не под силу, как бы изощренно они ни были «сконструированы».
Все эти демоны – с ущербом. Они действительно несут в себе «начаток и образ уготованного им огня». Возможно, именно этот огонь мы так часто видим на головах босховских бесов, в частности и на голове самого, на мой взгляд, загадочного из них – стоящего рядом со святым Иоанном («Святой Иоанн на Патмосе»).
То, что происходит за спиной Антония часто называют «черной мессой». Я не так хорошо разбираюсь в подобных ритуалах, чтобы утверждать обратное. Кажется, это опять, как и на правой стороне триптиха, «подобие» или «пародия» на Евхаристию (тут надо заметить, что изобретатель Босх часто повторяется, что мы ему конечно прощаем). Справа, на остатке колонны с фризом изображены сцены поклонения евреев золотому тельцу и прожорливому демону, сидящему на «барабане»… а слева от Антония один из участников «черной мессы» – негритянка (или бес в виде «черного отрока») – держит в руках блюдо (еще одно «серебряное блюдо»), а на блюде – гадкий голый божок, напоминающий «купидона» с правой части. Божок держит в руках яйцо (смыслов – куча, толку – нуль). Одна из двух интересно одетых дам справа подает стаканчик (наверняка с чем-то весьма и весьма многозначительным) свиномордому типу в черном слева. Типу с кинжалом, собачкой на поводке, лютней под мышкой (ох, не любил Босх музыкантов), и каким-то важным значком на груди. И самое главное – с совой на голове. Не тип, а отдельная, прекрасно разработанная конструкция… кошмар Антония, кошмар Босха… греза… привидение… ничто… пшик.
Тип в черном принимает стаканчик левой рукой. Сейчас он его выпьет… и…
И ничего не произойдет.
…
«Труды его многочисленны и велики: непрестанно постился он; одежду нижнюю – волосяную и верхнюю – кожаную соблюдал до самой кончины; не смывал водою нечистот с тела; никогда не обмывал себе ног, даже и просто не погружал их в воду, кроме крайней необходимости. Никто не видел его раздетым; никто не мог видеть обнаженного Антониева тела до того времени, как Антоний скончался, и стали предавать его погребению».
Вонял наверно старичок, хоть святых выноси! Но, видимо, ему
