Длинная цепь - Е. Емельянов
Риг предпочёл не продолжать разговор о своём позоре, поспешно сорвал ключ, висящий на крюке возле двери, после чего направился к решётке. Лицо Кнута мигом утратило задорное веселье, стало серьёзным и острым, точно скальная гряда, о которую ночами разбиваются корабли.
— Не стоит тебе здесь быть, маленький братец.
— Тебе тоже не стоит.
Риг бросил настороженный взгляд на дверь, но всё было спокойно. Он торопился и не сразу попал ключом в замочную скважину.
— Подожди, Риг, повесь ключ на место. Забери меня вся поганая дюжина, я рад тебя видеть, но я никуда не пойду с тобой, уж точно не буду сбегать украдкой, словно настоящий преступник. Если я преступил закон, то я и отвечу перед законом.
— Дорогу ярлу ты преступил, а не закон, — Риг дважды провернул ключ в замке и распахнул дверь. — И отвечать будешь перед ярлом, если не поторопишься.
Кнут бросил взгляд на открытую перед ним решётку, потом посмотрел на младшего брата и поднялся, скрестив руки на груди и возвышаясь над ним, точно гора, на добрых полторы головы.
С раздражённым вздохом Риг зашёл ему за спину, попытался сдвинуть с места, но даже две недели в заключении будто бы и капли сил у Кнута не отняли, и уж точно не убавили у него упрямства. На мгновение они словно бы вернулись в детство, когда совсем ещё маленький Риг пытался выйти из дома, а сидящий к нему спиной посреди прохода Кнут делал вид, что не замечает младшего брата и его жалких попыток, пока вся остальная семья надрывалась от смеха. Кнут всегда любил эту шутку, повторял несколько раз. Иногда довольно долго.
— Дурак! — крикнул Риг, ударив брата кулаком по могучей спине, после чего крепко зажмурив глаза и приподнял голову, постоял так немного. — Ты что, не понимаешь, что случится завтрашним утром?
Кнут пожал плечами:
— Будет суд.
— Будет представление, а не суд! Они разыграли одно, чтобы запереть тебя здесь, и завтра разыграют другое.
— Есть законы.
— Ярл плевал на законы! Сел на гору из золота, и смотрит на нас сверху вниз — ближе уже к Сонцевору и другим богам, чем к честным людям. И каждый вокруг промолчит и отведёт взгляд в ту сторону, где его монеты прозвенят.
— Закон Севера един для всех, Риг. Ты из нас умный, ты сам знаешь, что никто и никогда в Старой Земле не будет выше закона, даже ярл. Особенно ярл.
— Дурак!
Риг попытался вытянуть брата за его цепь, точно упрямого пса, но проще было в одиночку протащить корабль по суше.
— Не понимаешь? Ярл боится, что однажды ты по праву достойного потребуешь место за широким столом, а чуть позже начнёшь смотреть и на его место во главе этого стола. Он костьми ляжет, но снимет длинную цепь с твоей шеи. Сделает это, даже если придётся топор в руки взять, и руки испачкать.
Кнут снова засмеялся, как будто Риг сказал что-то необычайно остроумное, как будто не казнят его следующим днём за выдуманное преступление.
— С чего бы он стал ждать столько лет? Я не вчера первое звено получил, и ни для кого не секрет был, что в бою у меня доблести достаточно. Но Торлейфу Золотому это всегда это было безразлично. В случае нужды он себе ещё звеньев купит у бедолаг вроде Элофа Солёного, вот и вся ему с моей стороны угроза.
Кнут снова сел на своё место, подогнув ноги под себя и не переставая улыбаться.
— Ты когда врага обезоружить хочешь, ты же не по топору ему сечёшь, ты руку пытаешься задеть, что оружие держит. Риг, Торлейфу нет до меня никакого дела, и никогда не было. Но не прошло и недели с начала твоей цепи, как он стал косо смотреть в нашу сторону, видеть твоё отражение в собственной тени, — Кнут ласково похлопал по плечу младшего брата своей широкой ладонью. — Ты уж не разочаруй его, ладно?
Глава 2
Чужие люди
Риг вышел из сруба с лицом спокойным, не выражающим каких-либо эмоций. Мать ещё в детстве называла его полумертвым, переживала за то, что её младший сын ничего не чувствует, и он так и не успел сказать ей, что это не так. Чувства у него имелись, просто они были не важны.
Быстрым шагом он спустился вниз и двинулся к городу, прочь от Позорной Скалы и брата, что остался без пригляда охранников и с ключом в руках, но по-прежнему за тюремной решёткой. Дурак. Набитый благородством, упрямый, гордый дурак.
Несмотря на то, что Бринхейм был крупнейшим городом в округе, да ещё и служил последним рубежом перед Белым Краем, стен у него не было, за ненадобностью, а потому никто не помешал Ригу незаметно проскользнуть обратно. Достигнув первых домов, он замедлил шаг и, стараясь не смотреть на тех немногих людей, кого неведомые, но наверняка не самые благородные причины выгнали на улицы в столь поздний час, двинулся к питейному дому. Его узнавали, конечно, не столько за собственные дела, коих пока не было, но по делам отца и старшего брата, шептали вслед неразборчиво. Дело это было привычное, привыкать было не нужно.
Узкие улочки, скользкая грязь, приземистые дома, крепкие люди. Забавно, как Риг знал, благодаря книгам, весь мир, но в то же время никогда не покидал своего родного города, знал лишь эти узкие улочки, слякоть, приземистые дома. Крепких людей он не знал совершенно. По именам мог назвать практически каждого, но несколько человек попались ему на пути, а он не знал, как завести с ними разговор. О чем спросить? Что сказать? Не то, что бы ему этого хотелось, впрочем. Ему и так хорошо.
Питейный дом некогда был домом обычным, где старик Олаф превращал гибкую древесину в хорошие луки, и где после смерти старший его решил луки в этом доме более не делать. Вместо этого сын Олафа стал разливать медовуху и горький эль. Решил он это весьма удачно, и уже через два года расширил дом вдвое, а наливать стал и разное заморское, беря за него втридорога.
