Позывной "Камчатка" - Александр Зубенко
- Степана тоже не видел? – бросила ему вслед Соня, когда Стебелёк закрывал уже дверь.
- Важина?
- Да.
- Вот чёрт! – остановился он, словно наткнулся на что-то твёрдое. – А ведь и точно, бес его возьми. О Степане-то я и забыл. – Почесал киркой капюшон там, где должен быть затылок, шумно втянул воздух и скрылся снаружи.
Соня с Николаем остались в тишине одни.
Несколько минут молчали, переваривая происшедшее. Девушка попробовала настроить преемник, но всё было напрасно. Николай провалился в глубокий сон. Голова уже не кровоточила, Соня вколола ему «успокоительное»: пусть подремлет хотя бы полчаса. Затем направилась на кухню.
- А бульон я всё-таки сварю. Мальчикам необходимо.
********
…Лёша-стебелёк уже второй час лазил среди всеобщей разрухи. Фарад помогал ему лаем, когда необходимо было вытащить из-под обломков что-нибудь уцелевшее, оставшееся после прохождения оползня. Таким образом, они сообща нашли обрывок парки Игната-шамана, часть разорванного комбинезона профессора Розанова и один из унтов Степана Важина. Это было всё, что им удалось обнаружить. Самих хозяев одежды не было. Их поглотила сель, сквозным потоком забрав с собой в образовавшийся желоб. Стебелёк дважды спускался на несколько метров вниз, рискуя оборваться на верёвках, освещая шахтёрским фонарём бездонную пропасть. Кричал, звал по именам, бил ломом в железный обрубок вездеходной гусеницы. Самого тягача не было видно, он был погребён вместе с останками перемешанных внутренностей животных. Валялись обломанные рога оленей, развороченные тушки всевозможных грызунов, ободранные шкуры волков, рысей и медведей. Лёша насчитал четырёх убитых снежных баранов и более десятка росомах. Количество погибшей птицы не поддавалось счёту. Двор был усеян сплошным ковром развороченного мяса. Здесь делать было нечего. Им срочно необходимо было покинуть станцию, причём, как можно скорее. Гейзеры били из-под земли, растопив снег и превратив его в сплошные потоки горячей грязи. Кругом ключами вырывались струи пара, иные из которых достигали полусотни метров высоты. Всё шипело, пузырилось, двигалось, вздымалось, опадало и оседало. Скоро начнётся повальное разложение, и дышать будет невозможно. Поэтому, когда он обследовал последние метры и свалил в кучу всё необходимое для будущего похода, то не стал заходить в столовую, справедливо рассудив, что может разбудить ещё неокрепшего Николая. Легче, да, собственно, и быстрее было забраться на холм за разрушенной водокачкой, чтобы осмотреть местность и оценить урон пронёсшейся катастрофы. Их станция находилась как раз на мысе, отделённая небольшими холмами. Свистнув Фарада, Стебелёк поднялся на возвышенность. Восточный берег обрывался скалами метров на сорок, а кое-где и более. Края утёсов были рваными, Берингово море, самое большое и глубокое из окраинных морей России предстало перед ними во всей своей грандиозности. Внизу всюду торчали заглаженные волнами скалы – отлив шёл быстро. Кружевная полоса прибоя после катастрофы отодвинулась от берега метров на двести. Между скалами и этой полосой стояла тихая вода с лениво ворочавшимися водорослями.
И вот тут-то произошло то необъяснимое, что заставило обоих, Стебелька и Фарада, замереть на месте.
Парень ожидал увидеть всё что угодно: разруху, последствия шторма, туши погибших котиков и сивучей, повальный мор и изменение ландшафта, но то, что предстало перед ним, не поддавалось никакой научной логике.
Гавкнул испуганно Фарад. И было отчего.
…Прямо под ними, в совершенно нетронутой штормом гавани, между двумя скалами-близнецами мирно и неслышно покачивались… два парусных судна времён XVIII века.
Лёша протёр глаза и уставился на непонятное зрелище. Отчего-то нервно засосало под ложечкой. Он повернулся к Фараду, словно отыскивая ответ в его глазах. Его удивило не сама оснастка кораблей, хотя и тут можно было сразу впасть в настоящий ступор. Дело в том, что к мысу Сивучий никогда и нигде, во все времена, сколько он себя помнил на станции, к побережью не приставали корабли.
Никакие.
Никогда.
Ни в каком районе мыса.
То, что он сейчас увидел внизу с вершины холма, было самым настоящим абсурдом.
Корабли! С паровыми котлами и парусами, безвольно висящими на мачтах в безветренную погоду, словно и не было только что пронёсшегося шторма небывалой силы.
- Ты что-нибудь понимаешь, умная собака? – обратился он к Фараду, словно перед ним был собеседник.
Внизу спустили трап, Лёша отчётливо это видел. За дальность расстояния названия кораблей прочитать было невозможно, зато хорошо видны были люди, сновавшие у шлюпок, причаливших к берегу. То, что эти шлюпки были не из его времён, говорило хотя бы то, что они были на обыкновенных вёслах, без моторов.
Стебелёк обвёл взглядом побережье. Никаких следов шторма и катастрофы: всё спокойно, мирно и тихо. Обернулся, бросив взгляд за спину. Там по-прежнему всё шипело, пузырилось, клубилось парами исторгающейся из недр воды. Снова сопоставил с увиденным внизу под собой. Контраст был изумительным. Будто чья-то невидимая и гигантская рука строго посередине взяла и обрезала ножницами два совершенно противоположных ландшафта: сзади – с пронёсшейся катастрофой, впереди – с тихим и умиротворяющим безветрием. А он стоял посередине этой невидимой условной границы. Стоял, и с бестолковым выражением лица смотрел на высадку экипажа, который уже вытаскивал шлюпки на песчаную отмель.
Откуда?
Откуда, чёрт подери, здесь на мысе Сивучем, в богом забытом месте, без причалов и даже мостика, без каких-либо приспособлений и построек для швартовки хотя бы мелких баркасов, могли оказаться два столь внушительных корабля, оснащённых парусами из явно прошлых времён кораблестроения? Это что, галлюцинация?
- У меня поехала крыша? – обратился он к собаке. Фарад, казалось, тоже не понимал происходящего. Верный пёс лежал, припав брюхом к земле, и глухо урчал, выказывая нешуточную тревогу. – У нас обоих крыша поехала? – уточнил Стебелёк. – Ты видишь то же, что и я?
Между тем к берегу пристала ещё одна шлюпка. Теперь их было четыре – по две с каждого судна.
- Похоже, это самые настоящие шхуны, - поделился он вслух с Фарадом. – И, причём, из далёких времён. Такие строили в Охотске на корабельных верфях, когда прадеды и прапрадеды моей возлюбленной работали в береговых доках. Это, братец мой, бес его возьми, не то бригантины, не то какие-нибудь каравеллы, похожие на испанские галеоны, ни больше, ни меньше!
Он наблюдал за матросами в чудных одеяниях, высыпавших на берег с пустыми бочонками, очевидно, для пополнения воды. Кто-то тащил ящики с инструментами, кто-то разводил костёр. Несколько офицеров в старинном обмундировании прохаживались по берегу, разглядывая его в подзорные трубы.
- Ты понял? У них трубы! – воскликнул Лёша. – Под-зор-ны-е!
И тут же, почесав затылок,
