Изгой - Дмитрий Шатров
Хотелось надеяться, что долетят.
— Господа, прошу за мной, — обратился к нам офицер и направился к левому борту.
Там уже стояли матросы из экипажа. Чесали затылки. Оболочка спассредства лежала на палубе шлюпа мокрой медузой. Из пары пробоин с шипением вырывался летучий агент.
* * *
— И что теперь делать? — растерянно пролепетал Дмитрий.
— Снимать штаны и бегать, — процедил адъютант, зло плюнул на палубу и развернулся на пятке. — Я в бар. Вы со мной, господа?
Бухать сейчас — последнее дело. Я предпочёл оставаться в трезвом рассудке и, естественно, отказался. Менделеев дёрнулся было, но посмотрел на меня и тоже покачал головой.
— Что делать будем, Мишель? — повторил он вопрос, когда наш случайный попутчик ушёл.
Я ещё раньше заметил за приятелем такую черту — терялся он в критических ситуациях. Но у каждого свои недостатки, тем более что теперь у него есть я.
В принципе, ничего страшного не случилось. Дирижабль не самолёт, высоту теряет, но плавно. Так что посадка будет относительно мягкой…
Со стороны кормы прилетел громкий хлопок, пол ухнул вниз, нас кинуло на перила.
— Да ёкарный бабай, — ругнулся я, восстановив равновесие, и запустил «Панораму».
Причину долго искать не пришлось.
Грозовой фронт укатил сильно вперёд, ливень сменился мелкой моросью и уже не сдерживал пламя. А штатные средства пожаротушения израсходовали ещё до того. Огонь, разгоревшийся под порывами ветра, теперь перекинулся и жрал обшивку внутренних капсул. Хлопок — это лопнула крайняя. Та, что у самой кормы.
«Сколько их там, Лебедев говорил? Десять? — подумал я, припоминая рассказ капитан-лейтенанта. — Значит, девять осталось…»
Восемь уже. Раздался новый хлопок и дирижабль заметно просел.
Офицер, приняв решение безо всяких Даров, погнал матросов на палубу шлюпа. Под короткие фразы команд и сочные матюки, те принялись чинить оболочку. Но успеют ли? Шансы были, но небольшие. «Весы» показали всего тридцать процентов.
— Пошли, — бросил я, увлекая Димыча за собой.
— Куда?
— В капитанскую рубку.
Здесь оставаться бессмысленно — будем только мешать. Чем там поможем? Я пока тоже не знал, на месте посмотрим.
* * *
Мостик выглядел так, словно через него огненные носороги прошли. Окна выбиты, штурвал сломан, стены щербились обгоревшей щепой. С улицы задувал ветер вперемешку с дождём. Под ногами скользил пол, покрытый слоем воды. Воды подозрительно красной. Запах частично повыветрился, но в нос ещё шибало копотью, горелой плотью и кровью.
В углу лежали три тела, заботливо накрытые кителями. Некогда кипенно-белыми с золотом. Теперь же сильно замаранных алым и чёрным.
Менделеев увидел, сглотнул и, прижав руку ко рту, выбежал в коридор. Через секунду оттуда послышались характерные звуки.
На полу, прислонившись к стене, сидел рулевой, весь в бинтах и кровавых потёках. Второй офицер, с перемотанной головой, ковырялся в приборах. Капитан-лейтенант Павел Лебедев стоял к нам спиной и на кого-то орал по внутренней связи:
— Михалыч, делай что хочешь, но вертикальную тягу дай!!!
— Хрр…прр…сск…мть…
— Да хоть насухо выжми, но компенсируй!
Похоже, Лебедев теперь — капитан «Уриила».
— Паш, ты уже в курсе, что дирижабль горит? — без обиняков спросил я, решив, что этикет сейчас лишний.
— В курсе, — на автомате буркнул он, вдруг вздрогнул и, обернувшись, воскликнул: — Какого беса… Графиня… Что с ней⁈
Какая из них, он не уточнил, но это и так было ясно. Не заметить, что капитан-лейтенант неровно дышал к фиолетовой рыжей, мог только слепой.
— Нормально всё с ней. Улетела. Вместе с сестрой, — успокоил его я и, не удержавшись, добавил: — Ну и видок у тебя.
Видок у него был действительно ещё тот. Мундир в подпалинах. Волосы, наверное, сгорели даже в носу. Правая половина лица запеклась волдырями. Правая же рука — забинтованная — висела поперёк груди на косынке.
— А вы почему всё ещё здесь? — прервал он мои наблюдения.
— Рейс отменили, — хмыкнул я, но, побоявшись, что такого юмора здесь не поймут, тут же поправился: — Ждём, пока второй шлюп не починят. Обшивку при обстреле пробило.
— Не успеют, — мрачно покачал головой Лебедев. — Мы раньше сядем.
— Сядем? — я покосился на разбитый штурвал — Или упадём.
— Надеюсь, что сядем, — процедил Лебедев, но без особой уверенности.
* * *
Надежды умирают последними.
Новый хлопок возвестил о лопнувшей седьмой оболочке. Следом рванула шестая. Пожар разгорался. Дирижабль нырнул вниз, да так резво, что ноги оторвались от пола. И я на миг воспарил в невесомости. Похоже, двойной запас прочности у нас кончился.
— Вшш… брр… — ожила трубка внутренней связи. — пжжррр… прршшш… пятый ккттр… мммть ттт адище…
— Приказываю покинуть пост, — отозвался Лебедев, разобрав смысл в шипящем потоке. — Уходи, Михалыч, ты сделал всё, что мог.
— Делайте же что-нибудь!
В рубку заскочил бледный как полотно Менделеев.
— Не подскажете, что? — язвительно уточнил капитан-лейтенант.
— Ну, рулите! Сажайте! У вас же остались передние… эти, как там их…
Дмитрий вместо слов помахал руками, словно цыплёнок.
— Ходовой тяги нет, рули высоты бесполезны, — покачал головой Лебедев и, нагнувшись к трубке внутренней связи, отдал приказ: — Всем постам. Приготовиться к жёсткой посадке.
С этим он выпрямился, развернулся к окну и застыл с горделивой осанкой. Как истинный капитан гибнущего корабля.
* * *
Как здесь готовятся к жёсткой посадке, я понятия не имел, поэтому решил сделать по-своему. Цапнул Димыча за шиворот, вытащил в коридор и задвинул в угол, сказав, чтобы крепче держался. А сам вцепился в косяк и принялся дожидаться финала.
«Панорамой» я видел, что огонь уже сожрал треть внешней обшивки. Внутри оболочки бушевало адское пекло.
«Интересно, мы быстрее сгорим? Или всё-таки разобьёмся?»
Весы показали тридцать за первое, двадцать пять за второе, но и удачный исход был не полностью нулевой. Результат колебался в диапазоне от тридцати пяти до пятнадцати. Короче, как повезёт.
Мы уже больше снижались, чем летели вперёд. Дирижабль несло боком. Небо за нами марал густой дымный шлейф. Альтиметр — он, как это ни странно, работал — давал обратный отсчёт.
Внизу раскинулся горный ландшафт. Скалистые кряжи с лесистыми склонами. Котловины, ущелья, извилины рек. В моём прежнем мире всё это великолепие носило название Сихотэ-Алинь. Здесь — Дикие Земли. Но я не помнил,
