Громов: Хозяин теней. 2 - Екатерина Насута
Прыг-скок и в мозги.
Смешно.
Смешок вырывается из горла.
— Савка… — Метелька уже рядом и держит. — Сидеть.
— Я… мне надо… не надо. Еремея… кого-нибудь… если вздумаю идти… по голове дай… меня… тянет…
Посмотреть.
На колёса. Всегда ж интересно было, как они крутятся. И почему стучат. Если круглые, то ведь гладенько должны. А они стучат. Тук-тук-тук… ещё монетку сунуть можно, её тогда расплющит.
А человека, говорят, режет.
Я стискиваю зубы и заставляю себя сесть. Тянет скинуть Метелькины руки и откуда-то знаю, что если не удержусь, то Метелька меня не остановит. Что он слабый. Если… если ножичек вытащить, то можно незаметно в бочину вогнать. Я ж умею. С той, с прошлой, жизни знаю, куда бить, чтоб тихо и… а ему-то чего за жизнь цепляться?
Всё одно война большая.
И Громовых не станет. И никого не станет… а мучиться? Стоит ли…
Тук-тук-тук.
— Метелька… оружие… забери. У меня. Всё, какое есть, — я пытаюсь сосредоточиться на дерьмовом дыхании, да только мысли то и дело соскальзывают.
Теперь крутится, что можно и без оружия.
Ударить по горлу. Резко. И бежать. Надо лишь до двери, дёрнуть и выскочить. А там подпереть чем. И хватит, пока открою…
— И сядь. Подальше.
— Что тут у вас… — голос Еремея ненадолго возвращает в реальность.
— Вот…
— Убери его, — говорю сипло. — Убить хочется… и наружу. Под колёса.
Холодная рука стискивает шею и сознание ускользает. Последнее, что вижу, выпуклые глаза Тени, в которых чудится беспокойство.
Она ж тварь.
Как она может обо мне беспокоится?
Возвращаюсь.
Или… нет?
Я в теле, только тело это, точно мешок с костями, в котором едва-едва жизнь теплится. И на этот раз всё. Отбегался, Громов. Чуда не случилось.
Я чувствую.
Всё чувствую. Иглы, что вошли в вены, и лекарство, которое медленно вливается в кровь. Мышцы рассыпающиеся. Заразу… ну да, вот и она.
Гнию.
Заживо.
Нога… да, похоже, ступню пришлось отнять, но не помогло. Хрен бы… в лёгких тоже муть какая-то. Сердце будто склизкою плёнкой обёрнуто. И сдохнуть бы. Без опухоли, без… просто тихо взять и сдохнуть. Так нет же, не пускает.
Зато что-то пикает.
И в лёгкие вкачивают воздух. Ну да, и дышать заставят, и всё остальное. Медицина наша и без целителей могуча. Но сейчас как никогда понимаю Савку. Дерьмово жить, когда уже не хочешь, а уйти не позволяют.
Гуманизм?
Такой вот, с оттенком неизбежности.
Ладно, хватит ныть.
Шевелиться? Сил нет. Да и на хрена? Врачи прибегут? И… отцепят от всего? Вряд ли. Да и вообще ничего-то не изменится. Значит, смысла нет.
Ни в чём нет.
Тук-тук… нет, это не колёса, это у меня эхо оттуда. Да уж… надеюсь, Еремей правильно всё понял. И вот что это было?
Здесь хотя бы думается легче.
Определённо, легче.
Я всё же открыл глаза. Ночь. Палата. Кажется, другая. Да, другая. Окна нет. Плевать. Давай, Громов… нить есть? Есть. Никуда не делась. И потянуть… стоит ли?
Не спеши.
Подумай. Там от тебя пользы нет. Одна шиза, своя ли, приобретенная, — разницы никакой. А тут ты хотя бы мозгами воспользоваться можешь. Итак, что есть? Магическое перенапряжение или истощение, или как оно? Имело место. Это все признавали. Стало быть, явление, если не частое, то в принципе известное.
Логично?
Определённо.
Допустим, это как у нас надрыв… там, мышц или связок. Или другая спортивная травма. Главное, что травма на мозги не давит. А вот то истощение… давит? Если Еремей сразу предположил про петлю, стало быть давит. И Марина, помнится, ссылалась, что я неадекватный. Причём её слушали. Следовательно, как минимум прецеденты имели место быть.
Мысли успокаивали.
Да что там мысли, я наслаждался самой способностью думать, вот так ровненько и худо-бедно последовательно, без срывов на желание самоубиться или попутно прибить кого. Как там… я мыслю, значит… так, мудрости отложим.
Допустим, у меня сорвало крышу от этого перенапряжения.
Или не только?
Будь перенапряжение таким страшным, это заметили бы… тот же Михаил Владимирович чайком отделался и бубликом, и ни слова не сказал, что меня стоило изолировать. Значит, не только оно.
Что ещё?
Савка?
Савка, который был, но потом постепенно начал пропадать? Уходить, уступая мне тело и сознание. И… и дошёл до крайности? Могли ли суицидальные мысли принадлежать ему?
Вполне.
А тело?
Я распоряжался им, как собственным, но ведь изначально оно принадлежало Савке?
Добавим сюда то, что говорил императорский целитель и получим… да херню получим, если в сумме. Как там? Смешалось всё в доме Облонских. Смешалось и треснуло под нагрузкой. Просто трещинки вышли незаметненькие, на которые ни целитель, никто другой внимания не обратили. Им бы затянуться, зарасти, а они наоборот, дальше пошли.
Твою же ж…
И главное, сейчас, со стороны, я понимаю, что вести меня начало давно. Только там, пока я был в Савкином теле, не замечал. Ну да, логично. Самому себе диагноз сложно поставить.
Но теперь…
Теперь главный вопрос, а, собственно, чего дальше-то делать? И смогу ли я вообще сделать хоть что-то?
Что-то пикнуло.
И нить между нами натянулась, выдёргивая меня вовне.
…тук-тук-тук…
Заткните этого дятла.
Нет. Поезд. Надо остановить. Звук идёт от земли, усиливаясь, разливаясь по вагону. И разве не понимают они, как опасен этот звук? Он пробирается в тело и то трясётся, рассыпаясь.
Спокойно.
Никто ещё от езды в поезде не рассыпался.
Приступ паники удаётся погасить усилием воли. Пока она есть. Дышать. Осознать себя в пространстве. Тело вот оно. Лежит. И кажется, не само по себе. Ноги стянуты… какая падла… спокойно.
Приступ ярости тоже давлю.
Еремей.
Отлично. Понял всё правильно. Он вообще, как птица Говорун, отличается умом и сообразительностью.
Тук-тук.
Кто тут? А никого… никого нет дома. Смешно.
До колик просто обхохочешься. Вдох и выдох. Вдох и выдох. И отрешиться от звука. В целом от всего отрешиться. Попробуй не думать минуту о белом голубоглазом медведе. Шутка из того мира. А в этом я ещё жив. Но тоже состояние дерьмовое.
— В себя не приходит? — голос вовне.
— И лучше, чтоб не приходил, — а это уже Еремей. Его рука лежит на шее. Хорошо так лежит.
