Саладин. Султан Юсуф и его крестоносцы - Сергей Анатольевич Смирнов

- Деньги, разумеется, предназначены Аллахом тому Юсуфу, который ныне владеет Мабиджем, - справедливо заметил султан Юсуф и отправил казну в Дамаск.

Вскоре он начал тяжелую осаду мощной цитадели Азаз, тень которой даже в полдень покрывала целый фарсах северной дороги. Гюмуштекин очень страшился падения этой крепости, ведь в этом случае Халеб оказывался во вражеском кольце. Поэтому он не только пообещал ассасинам двойное вознаграждение за убийство султана, но даже решился устроить внезапный налет на войско Салах ад-Дина.

Неожиданный набег случился прямо во время одного из приступов. На этот раз Гюмуштекин действовал так же, как султан, если не считать завершающего маневра. Тысячный отряд сирийских всадников прилетел налегке, напал с тыла, нанес войску султана чувствительный урон, и сразу же помчался восвояси. Салах ад-Дин не поскупился и бросил им вдогонку две тысячи туркмен, однако успеха погоня не имела. Видно, Гюмуштекин отобрал для своих всадников самых быстроногих коней. Удалось захватить в плен только одного воина и то лишь потому, что его конь оступился и упал.

Султан поддался безудержной ярости.

- Этот турок, засевший в Халебе, - дорожный грабитель! - бушевал он, взмахивая саблей, как раньше любил делать его покойный дядя Ширку. - Негодяй и вор! И его разбойников надо казнить, как обыкновенных воров!

И он приказал отрубить пленнику правую руку, как поступают по законам Ислама с ворами.

- Малик! - подал тогда свой голос Имад ад-Дин аль-Исфахани, ставший личным катибом султана после того, как аль-Фадиль, по велению господина, с головой погрузился в дела и нужды Египта. - О твоем благородстве уже ходят легенды. Осмелюсь заметить, что гнев - не лучший везирь. Отрубив руку этому воину, ты несомненно опозоришь Гюмуштекина. Но оскорбишь честь всех воинов, которым когда-либо придется противостоять твоему войску. Они захотят доказать, чего стоят в действительности, и будут сражаться с удвоенной силой. Разве это полезно для нас?

Салах ад-Дин прислушался к совету катиба и отпустил пленника. За это Гюмуштекин щедро отблагодарил султана. Спустя два дня его едва не настигло позолоченное ассасинское жало.

Султан находился в шатре, в окружении эмиров и военачальников, когда за пологом вдруг раздался сдавленный стон, и в шатер ворвался воин в одежде мамлюка. В его руке сверкнул кинжал. Бросок ассасина был столь стремительным, что никто не успел даже на треть вытянуть саблю из ножен, а убийца уже перепрыгнул через окружавших султана людей и нанес ему удар прямо в голову. Слава Аллаху, под тюрбаном был надет кольчужный шлем, поскольку султан собирался сразу после совета выйти под стены крепости и самолично руководить новым приступом. Острие рассекло кожу, но застряло в узком и очень прочном стальном кольце. Ассасин успел взмахнуть рукой еще раз, но один из военачальников бросился на него, перехватил кинжал прямо за острие и вывернул убийце руку, сильно поранив свою. Султан же выхватил саблю и воткнул ее в живот нападавшему.

В эти мгновения в шатер ворвалось еще несколько убийц, одетых мамлюками. Закипела битва, в сравнении с которой даже недавнее сражение с двадцатитысячной армией показалось Салах ад-Дину всего лишь занятной игрой в поло. Кровь заливала ему глаза. Он различал только блеск сабель, мелькание одежд и лишь по наитию пытался защититься от новых ударов.

Осажденные замерли на стенах города, не понимая, что происходит внизу. Звон ожесточенной битвы доносился теперь до них от самого султанского шатра, и к шатру со всех сторон сбегались воины.

Несмотря на новую неудачу, ассасины вновь получили свою вожделенную награду - смерть.

В той схватке погиб храбрый племянник султана, Назир ад-Дин, недавно отличившийся в сражении с правителем Мосула. Были ранены еще двое родственников султана и несколько эмиров. Все ковры были залиты кровью.

Не сразу султан попал острием своей сабли в ножны.

- Шайтан силен. Шайтан силен на твоих землях, атабек! - бормотал он, пока лекарь перевязывал ему голову.

Дознание показало, что лже-мамлюки служили в войске уже третий месяц и во время приступов показали себя храбрыми воинами. Именно по этой причине у стражей шатра не возникло никаких подозрений, когда убийцы приблизились к ним.

- Всемогущий Аллах предупредил меня, что нельзя злоупотреблять даже милосердием, - сказал султан своему катибу, глядя, как из шатра вытаскивают окровавленные ковры.

- Осмелюсь полагать, малик, что Всемогущий Аллах предупреждает тебя также и о другом, - с присущей ему осторожностью, отвечал ал-Исфахани. - О том, к т о теперь является самым опасным твоим врагом.

Салах ад-Дин сжал правую руку в кулак, чувствуя, что в ней никак не может уняться дрожь.

- Враг побывал в моем шатре, Имад, - с грустной усмешкой заметил он. - Ты хочешь сказать, что главного врага сначала надо найти в своем сердце?

Катиб растерялся и попытался оправдаться:

- Ассасины вездесущи, малик. Я хотел сказать, что уже нельзя пренебрегать Синаном, не замечать этого проклятого еретика. Он подобрался к нам, как шакал, он дышит нам в спины. И он опасней всех Зенгидов и их приспешников, вместе взятых. Придется повернуться к нему лицом. Остается или наказать его, или... заплатить ему больше, чем заплатил Гюмуштекин.

Султан сдвинул брови.

- ...но второе означает уподобиться бесчестному человеку, - добавил катиб.

- Ты прав, Имад. Ты всегда прав, - кивнул Салах ад-Дин.- Слушать тебя одно удовольствие. Что сам себе не успел сказать, скажешь ты. Значит, ты считаешь, что нужен мир.

- Полагаю, теперь мир необходим. Время Зенгидов еще не прошло, вот о чем, я полагаю, предупреждает нас Всемогущий Аллах. А пока нет мира с Зенгидами, необходимо воздвигнуть крепость в твоем собственном шатре, малик.

И вновь султан послушался своего верного катиба. По его велению, из прочного ливанского кедра была построена маленькая цитадель, чем-то, увы, напоминавшая золотую клетку, в которой некогда показывался перед своими подданными халиф Египта. В этой