Нина Гаген-Торн - Memoria
Завтра совещание. Дина и он выступают с докладами, а я ему ассистирую.
Дина и Зина волнуются: народу будет много, все бородатый, солидный народ — рыбаки.
29 июля. Целый день заседали вчера. Доклады сошли удачно. Как полагается: слушали, постановили, приняли меры...
Егоров доклад меня мало интересовал. Я все наизусть знаю, по существу, а излагать он — боек, тоже знаю. Ну Дина — очень здорово выступила, я даже не ожидала. Рассказала все, что они исследовали: миграции трески. А потом деловито и важно привела данные, нужные для организации лова. Словом — здорово!
После заседания пошли в столовую. Сидим, едим палтуса, пересмеиваемся. И вдруг Егор закатил мне какую-то дикую сцену о несерьезном отношении к работе вообще и к его — в частности. Вскочил и убежал. Я пожимаю плечами: чего он бесится?
Дина и Зина переглянулись и говорят:
— Неужели вы не видите, что он ревнует? Вы нарочно дразните?
— Кого ревнует? Что за чушь!
— Не чушь. Парень явно влюблен, видит полное равнодушие и не знает, как приступиться.
— В голову не приходило! — ошеломленно сказала я.— Не может быть!
— Ну как это не может, когда явно, почему бы иначе злиться?
Подумала. Пожалуй, они правы. Но если так — надо сматываться! Ничего хорошего из совместного путешествия не выйдет. Надо придумать, как смотаться.
2 августа. Все сложилось очень удачно: приехало (опоздав на один день) ихтиологическое начальство — руководитель экспедиции. Маленький ученый старичок с седенькой бородкой. Опоздал потому, что делал доклад в Архангельске. И оказалось: нужно всем ехать на губернское совещание. Там нужны и экономические данные по тресковому промыслу, а экономики у них нет. Зато у нас с Егором — есть.
Словом, товарищ Егор Спиридонов не успел рта раскрыть, как старичок предложил нам ехать в Архангельск с докладом. А Егор ехать не может — ему пора возвращаться в Мурманск. И вышло так, что надо ехать мне и ничего возразить он не может. Это, конечно, еще Дина своего профессора настрополила, чтобы он решительно потребовал у Егора отпустить меня в Архангельск.
И вот — мы в Архангельске сегодня. Представили вес нужные данные в Областьрыбу, и Рыба их проглотила. Но предстоит еще завтра выступить на совещании.
На три дня получили командировочный паек и литеры в столовую, ходим по славному архангельскому городу, осматриваем достопримечательности. Что буду делать дальше, пока не представляю себе — денег-то нет, а теперь НЭП, жизнь строится согласно денежным знакам. Ну — буду думать после доклада в облисполкоме, там я должна добавить экономику к ихтиологическому докладу.
Зашли мы в музей, разговорились с сотрудниками. Они похвастались, что организовали при музее кустарную артель косторезов и пошивочную артель самоедских вещей из меха — торбаза*, туфли, сумочки, шитые меховыми аппликациями.
— Спрос большой, и все бы хорошо, — сказал зав. мастерской, — да нище не достать красного сукна на отделку — ну просто необходимы полоски красного сукна по швам для правильного стиля одежды, и негде взять!
— А у меня есть красный ливрейный фрак с медными пуговицами, — говорю я.
Он возликовал:
— Продайте! И пуговицы нужны на украшение!
Вот я и продала свой фрак. Надо только оформить продажу через промкооперацию.
В промкооперации случилась интересная встреча: направили меня для оформления покупки фрака в соседнюю комнату. Там сидит, смотрит на меня сероглазая женщина. Тонкие черты лица, знакомые интонации речи.
Она любопытствует:
— Кто вы? Почему у вас красный фрак с золотыми пуговицами?
Объясняю:
— Я этнограф, студентка Географического института, на практике. Отправляя нас, профессор Богораз выдал фраки как обменный фонд, они нужны народам Севера — не хватает у них красного сукна для орнаментации одежды. Денег же дали мне всего один червонец, вот и торгую фраком.
* Сапоги из оленьей шкуры.
Усмехается:
— Вы петроградка?
— Коренная.
— И я тоже.
— Вы в какой гимназии учились?
— У Стоюниной.
— И я стоюнинка.
— Да ну!!
— Только я значительно старше вас — до революции кончила, в первый год революции поступила в Петроградский университет!..
Пошли у нас разговоры про гимназию. Оказалось — у нее в классе училась Вера Гвоздева*, а в моем классе ее младшая сестра — Муха. Тут уже мы совсем почувствовали, что — родня.
Пригласила она меня вечером к себе — Пермская ул., № 5. Говорит;
— Я здесь с семьей живу — мама и трехлетняя дочка.
— Приду обязательно.
Оформила я продажу и вернулась в общежитие, где мы с Диной и Зиной получили койки. Доклад у нас завтра.
Сегодня отправились бродить по славному городу Архангельску.
Прекрасная высокая набережная вдоль Двины. Наверху — березовая аллея, книзу — заросли шиповника. Весной их заливает Двина, конечно — разлив. Через Двину и мост на остров Соломбалу ставят, только когда разлив спадет, а осенью опять снимают. На Соломбале пыхтят лесопильные заводы. Теперь — национализированные, раньше — купеческие. Таможня на берегу у пристани — петровских времен. Стены толстенные. В середине таможни — колодезь; говорят про него: бездонный; дна не могут достать. Все при государе Петре Алексеевиче заведено. Кажется, слышно еще, как ходил государь-царь Петр Алексеевич по Архангельску, в ботфортах и зеленом кафтане с красными обшлагами, -наводил торговые порядки с иноземцами.
Параллельно набережной идут проспекты до самого болота — там под деревянными мостками вода хлюпает. По
* Впоследствии Вера Федоровна Шухаева, жена художника, колымчанка, как и он.
проспекту, мимо главного собора, трамвайный путь проходит. Проспекты поперек пересекают улицы.
3 августа. Вчера вечером была *у Елены Михайловны. Дали ей комнату во втором этаже бревенчатого, крепкого дома с резными наличниками. Прежде был этот кондовый дом купеческим, а теперь — казенная жилплощадь. Огромная закопченная кухня; в ней, как алтарь, стоит русская печь. Немало было в ней перепечено рыбников и шанежек, а теперь — стоит сиротой.
Ходами-переходами деревянных лестниц я прошла во второй этаж, где получила комнату Елена Михайловна Тагер. Встретили меня маленькая светлоглазая девочка и старушка с милым питерским лицом — мама Елены Михайловны. Покивала головой, протянула мне руку, тихо сказала: — Здравствуйте! Леля за хлебом пошла, сейчас придет.
Старушка, верно, глухая — глухие всегда или орут, или очень тихо говорят.
Огляделась я: не жилище, а временное пристанище. Две железные кровати, стол, табуретки, детская кроватка у печки. И — все.
Вошла Елена Михайловна с хлебным пайком. Уселись мы чаевничать. Рассказала Елена Михайловна, что вместе со всем филологическим факультетом Питерского университета в 19-м году перебралась в Саратов. Там и был венгеровский семинар, в котором занимались Тынянов, Шкловский, Жирмунский — весь цвет современного литературоведения. Там она познакомилась с молодым поэтом Георгием Масловым. Поженились. Маслова скоро мобилизовали в армию, и он погиб где-то в Сибири на гражданской войне. У нее же родилась дочка. Мама приехала помогать. Стала Елена Михайловна работать «на голоде», который охватил Поволжье. Работала в американских аровских столовых.
— Впервые в жизни, — рассказывает, — попала в такую глушь: половина женщин по деревням — неграмотные! Темнота, нищета — невылазные! Уровень развития — как двести лет назад. Я просто не представляла себе такой дикости в двадцатом веке.
— Так это же самый угол крепостничества! — сказала я. — «Ты в царстве нищих и рабов!» На Севере — совсем другое дело! И другие деревни.
Рассказала ей о поморах. О рыбацких стойбищах и селах Зимнего берега. О Борисе Ивановиче, поющем «старины».
— Борис Иванович рассказал про одного человека — Ивана Лукича Стаду хина, у кого хранятся древние записи поморских походов. Рукопись, описывающая, как ходили поморы торговать на Мангазею. И приметы пути указаны. Написана книга эта лет триста назад — на пергаменте. Борис Иванович сам ее видел. А где теперь этот Стадухин — он не знает.
— Послушайте, — сказала Елена Михайловна,— я слышала от архангельских краеведов про какого-то Ивана Лукича. Завтра узнаю у них и все скажу вам. Вот было бы здорово!
Я простилась с Еленой Михайловной, условившись завтра после нашего доклада в облисполкоме с нею встретиться.
4 августа. Доклад был. И сошел хорошо. Дина просто здорово выступила: четко и популярно рассказала про биологию трески и необходимость, в соответствии с этой биологией, организовать лов. Я дала статистические данные о промысле, собранные с Егором.
Сразу после доклада забежала в Промкооперацию к Елене Михайловне узнать про Стадухина. Сказали ей: есть такой старичок, на Соломбале живет, в собственном доме. Пошла на Соломбалу. Искала, искала, нашла тот переулок. Соседи сказали: жил, жил здесь Иван Лукич, да уехал к дочери. «Куда?» — «А в Чердынь. В Чердыни зять его работает. Домишко в Архангельске они продали и переехали в .Чердынь. Стар Иван-то Лукич стал—не захотел один оставаться».
