Санин Евгений - Денарий кесаря
- Почему? В школе тоже узнали, где я, – возразил я. – Год назад сюда приезжала экскурсия из нашего города!
- Это потом! – согласилась Настя. – А тогда – здесь он не догадался тебя искать… А еще раньше, после твоего отъезда в археологическую партию явился ко мне и дал слово убить тебя, если я не поеду с ним. Ну что мне еще оставалось делать? Я и поехала. Надеялась на то, что сама, когда у меня появятся деньги, смогу устранить его. Да-да, не смотри на меня так! Как говорится, с волками жить, по-волчьи выть! И убила бы! Но он все время был начеку. А потом у нас родился сын… И вот только недавно, когда он немного подрос, я сбежала от него. Поменяла фамилию, имя, отчество, гражданство – теперь, если есть деньги, это совсем несложно, как видишь, перекрасила и вообще изменила свою внешность. И вот я здесь...
- Думаешь, он больше уже не найдет тебя?
- Надеюсь…
Настя умоляюще посмотрела на меня и, вкладывая в свои слова всю силу убеждения, всю свою любовь, с отчаянием сказала:
- Поедем со мной, а?
- Нет, – ответил я. – Завтра я умираю для мира, и даже имя у меня будет другое.
- Но почему, почему?! – простонала она. – У меня есть большой дом, скорее, даже небольшой дворец. Там будет место для твоей кельи!
- Настя, Настя! – пытался остановить ее я, но она горячечно продолжала:
- Ты не можешь жить без православного храма? Так я построю для тебя храм! И ты будешь проповедовать о Христе там, где о нем совсем ничего не знают! Разве это плохо?
- Нет, – ответил я. – Но у меня другой путь. Новым твоим соотечественникам можно для начала приобрести наши духовые книги и читать их. Прости меня, но, что бы ты сейчас ни предлагала, ты все равно не можешь мне дать больше, чем Бог!..
Наутро мы снова встретились. Уже в храме. На службе.
Увидев меня в клобуке и мантии, она низко поклонилась мне и спросила:
- Как звать-то тебя теперь?
Я не успел ответить, потому что меня начали приветствовать проходящие мимо монахи:
- Здравствуй, отче Тихоне! С постригом, отец Тихон! С началом новой жизни, отец Тихон!
- Значит, ты теперь – Тихон? – с полными слез глазами, догадалась Настя и, перед тем как уйти, прошептала: – Ну что ж, прощай…те!»
8
- Мам, здравствуй! Это я… - сказал он.
В церковном дворе Стаса остановил Григорий Иванович и протянул ему паспорт и билет:
- Держи и поезжай с Богом! Ангела Хранителя тебе в дорогу. Поклон родителям. Уверен, что все у вас будет хорошо.
- Спасибо! - обрадовался Стас, хотел сказать, что деньги за билет вышлет сразу же, оказавшись в Москве. Но Григорий Иванович не дал ему и рта раскрыть.
- Во славу Божию! – не заученно, а с особым чувством сказал он. И Стас понял, что все это сделано соседом не просто так. Может, и денег ему самому еле-еле хватало – он ведь пенсионер, и вставать ни свет ни заря не хотелось. Но он встал и купил этот билет, делая добро ближнему, как бы сделал это для Самого Христа!
Стас невольно даже порадовался за Григория Ивановича – ведь это же для его спасения, но деньги решил все-таки выслать.
В храме он с радостью увидел Соколова-старшего, который стоял, опираясь на костыли. На всякий случай позади него стояло кресло-каталка. Он хотел подойти к нему, но увидел отца Михаила и, побежав, протянул тетрадь.
- Ну что, изучил? – спросил тот.
- Да и, кажется, много понял!
- Ну, тогда иди и буди! – напутствовал его отец Михаил, и Стас во все глаза уставился на него:
- Как… вы ее тоже читали?
Священник с улыбкой взглянул на него:
- Конечно! А иначе ты думаешь, почему я не Макс, а отец Михаил?
- Тогда вы меня сразу поймете… - почувствовав, что теперь отцу Михаилу ничего не нужно долго объяснять и сбивчиво принялся умолять: - Я не хочу оставаться навсегда на мытарствах, я хочу исповедоваться – можно?
- Конечно! – разрешил тот. – Сам Господь сказал: грядущего ко Мне не изжену вон! То есть, идущего ко Мне не прогоню от Себя. Для этого и спрашивать не надо было, а сразу становиться в очередь. Вон за твоим другом!
Стас посмотрел в ту сторону, куда показывал священник и увидел стоявшего у аналоя, на котором лежали Крест и Евангелие, Ваню. Позевывая, он ждал начала исповеди.
Стас пристроился к нему и, в который раз, проверил: в кармане ли листок с грехами?
«Здесь!» – успокоился он. А то ведь уже и некогда было бы бежать за ним домой: отец Михаил вышел из алтаря, прочитал несколько молитв и кивком разрешил Ване подходить.
Тот подошел к аналою и начал перечислять свои грехи, виновато разводя руками, а потом, когда священник стал ему что-то выговаривать, оправдывался, еще больше помогая себе жестами…
Благословившись, наконец, у отца Михаила, Ваня направился к свечному ящику за записками о поминовении.
- Фу-фф! Еле допустил до причастия! – тяжело выдохнул он, поравнявшись со Стасом, и шепотом пожаловался: – Придирается ко мне отец Михаил… А ты что стоишь? Иди скорей, а то ведь уйдет!
- Вот это да! – ужаснулся Стас. – Если Ваньку еле-еле допустили, то что же будет со мной?..
Он поднялся на ступеньку, подошел к аналою и, почему-то глядя не на отца Михаила, а на небольшое распятие, на Христа, Который даже на Кресте раскрывал для него Свои объятья, не в силах ни лгать, ни изворачиваться, застыл…
Земля ушла из-под ног Стаса. Все смешалось у него в голове. Какое-то мгновение он даже не мог понять, где он, в каком веке и вообще – Никодим, Апамей, Теофил, Владимир Всеволодович, старичок-искусствовед, Викентий, Ваня, Лена, он сам – всё перемешалось… А когда вспомнил, что находится в храме, в двадцать первом веке, то не мог понять, кто перед ним – отец Тихон или отец Михаил…
Наконец, Стас словно очнулся и, не поднимая глаз, прошептал:
- Я очень грешен и не достоин причащаться. Потому что я… я… я и правда – подлец!
Выдавив из себя это, он перевел взгляд на отца Михаила и поразился.
Вместо гнева, брезгливости, осуждения и всего того, чего был он достоин после такого признания, его лицо было необычайно приветливо. А в глазах даже что-то похожее на ласку.
Тогда он достал свою записку с грехами и приготовился читать. Но отец Михаил неожиданно отобрал листок и, пробежав по нему глазами, сказал:
- Это, конечно, хорошо, что ты так старательно подготовился. Для памяти даже полезно держать такую шпаргалку. Но сейчас мне бы хотелось услышать от тебя в первую очередь то, что болит у тебя в душе, что ты осознал и возненавидел, с чем готов бороться, чтобы расстаться с ним навсегда!
Стас немного подумал – ему и память-то не нужно было напрягать – и стал говорить о том, что, сколько он помнит себя – лгал, спорил, хитрил, мстил, гордился, грубил родителям и теперь вот даже сбежал от них…
Исповедь шла так долго, что, наверное, многие в храме устали ждать. Даже Соколов-старший опустился в кресло-каталку. Но зато, когда отец Михаил опустил на его голову епитрахиль и прочитал разрешительную молитву – на душе стало так легко, что хотелось кричать и плакать от счастья. Стас сложил руки, как учил Ваня: правая ладонь на левую, чтобы благословиться у отца Михаил. Но тот вдруг спросил:
- А ты готовился к Святому Причастию?
- Да, я вычитал все положенные молитвы.
- И со всеми людьми ты в мире?
- Как это? – не понял Стас и услышал:
- Прежде чем подойти к Святой Чаше, ты должен примириться со всеми тебя огорчившими и, уж тем более, с теми, кого огорчил ты! Подумай и вспомни – нет ли у тебя таких?
- Есть… – прошептал Стас.
- Кто?
- Мои родители! Они сейчас далеко…
Он поднял глаза на отца Михаила и с надеждой сказал:
- Но я могу позвонить им и помириться с ними!..
- Так что ж ты тогда медлишь? Иди! – разрешил отец Михаил. – У меня еще несколько человек на исповедь. Так что успеешь благословиться!
Стас бросился к выходу, на ходу думая:
«Надо же, совсем как у отца Тихона! Как ему Бог помог, когда не было сил расстаться с любимой монетой, так и тут. Не смог позвонить сам, так помогает Господь!»
Выйдя из храма, он достал телефон и – словно с обрыва ныряют в ледяную реку, быстро набрал самый родной на земле номер…
- Да? – почти тут же отозвалась мама.
- Мам, здравствуй! Это я… – радуясь и в то же время, ворочая слова, словно тяжелые глыбы, сказал он и услышал в ответ сначала громкое: «Ой, Стасик! Здравствуй!» - А потом чуть потише, это мама кричала отцу: «Сережа, это – сынок!»
