Юлия Вознесенская - Женский декамерон
рассказанная инженером Наташей о том, как она узнала, что умеет бегать по облакам, а также о встрече со своей первой любовью (См. соответствующую главу. — Автор.)
Как-то выпал мне тяжелый день. На работе коллеги завели какую-то гнусную интригу против одного сотрудника, и мне было противно ходить на службу. Муж ворчал, что я не умею вести хозяйство — а я и вправду хозяйка не ахти, — и потому мы все никак, мол, на кооператив не накопим. А с чего копить, когда у нас на двоих выходило двести шестьдесят рублей в месяц? Только-только до получки дожить. И так у меня было паршиво на душе, что, не сказав о том мужу, взяла я как-то на работе день отпуска и поехала на Кировские острова, чтобы хоть на зелень взглянуть и на воду, на голубое и зеленое. Это мне всегда помогало. День был ни то, ни се, под стать моему настроению. То набегали облака и даже моросил дождь, то в просвете появлялось солнце, и тогда все искрилось каплями и веселило сердце.
Забралась я в тихий уголок парка на берегу залива, туда, где почти никто не гуляет по причине отсутствия аттракционов и буфетов. А мне того и надо было, чтобы побыть одной. Нашла я какое-то сухое бревно на берегу, уселась на него и смотрю на залив, на острова, на тростники, которыми зарос берег. И вместо злости приходит ко мне печаль, а тоска и раздражение сменяются грустным спокойствием.
Сижу я в своей задумчивости на бревнышке, и вдруг мимо меня проходит высокий мужчина в синей форме гражданского летчика. Проходя, он внимательно посмотрел на меня — я это почувствовала не поднимая глаз, — и пошел дальше. «Слава Богу, — подумалось мне. — А то бы еще пристал с ухаживаниями, а мне сейчас совершенно не до этого». Только я так подумала, как вдруг он круто поворачивается и идет прямо ко мне самым решительным шагом. Я заранее хмурюсь, делаю неприветливое лицо и подбираю слова, которыми его сейчас отбрею. А он останавливается передо мной и говорит:
— Здравствуй, Наташа! Я почему-то был уверен, что встречу тебя когда-нибудь, и даже сегодня об этом думал. Не узнаешь меня?
Я поднимаю голову, вглядываюсь в лицо летчика и вдруг вижу черты давным-давно позабытого мальчишки, проступающие сквозь взрослость;
— Амиран, это ты?!
— Ну конечно!
Мы пожали друг другу руки, я пригласила его присесть рядом.
— Рассказывай, как ты живешь?
— Хорошо живу, летаю. Женился и уже двух сыновей имею. Хочу третьего. Жена красавица. Хочешь взглянуть?
— Конечно!
Показал он мне фотографию с красавицей-грузинкой и двумя прелестными карапузами.
— Ну, а ты?
— Замужем. Детей пока нет, но будут. Муж тоже красавец, но его фотографий я с собой не ношу. А как же ты узнал меня, Амиран? Неужели я так мало изменилась?
— Знаешь, когда я тебя вижу во время полета, то часто стараюсь представить себе, как ты могла измениться за эти годы? Я все боялся, что ты растолстеешь, и я тебя такой увижу, и тогда ты уже не сможешь бегать по облакам. Но ты не растолстела, спасибо тебе.
— Как это ты меня видишь во время полета, почему я по каким-то облакам бегаю?
Удивилась я, а сама думаю: «Не дай Бог, если он сейчас признаваться в любви начнет!»
А он улыбнулся и говорит.
— Знаешь, когда летишь в небе, то часто всю свою жизнь вспоминаешь, все хорошее, что в ней было, все, что любишь. Очень к этим мыслям небо располагает. Когда я лечу сквозь зарю, то почти всегда вижу свою Натэлу, как она сыновей укладывает спать, песенку им поет. Жену я каждый день вижу. А иногда вижу тех, кого любил. И тебя вот тоже, мою первую любовь.
— И как же ты меня видишь?
— А очень просто: бегает по облакам веселая озорница, рукой мне помашет, а то прыгнет с крутого облака и плывет в синеве. К самому стеклу подлетит и рожицы корчит, дразнится. Помнишь, как ты дразнилась, когда забиралась на кипарис выше меня? А когда неподалеку грозовое облако, то я вижу тебя такой, какой ты была в первый день: барахтающейся в волнах. Помнишь, как мне пришлось спасать тебя!
— Конечно, помню! Еще как ты видишь меня?
— Иногда я видел твое лицо сквозь туман, уже взрослое лицо. Только оно всегда было плохо различимо — я ведь ещё не знал, изменилась ли ты, став взрослой, или не очень? Вот теперь тебя буду видеть такую, какая ты сейчас.
— Как интересно, Амиран! Ты и в юности был романтик, а теперь вовсе в поэта превратился.
— Что ты! Какой поэт? Это же только в небе.
— И много нас там у тебя в облаках живет?
— У-у! Целый гарем. На земле я люблю одну мою Натэлу, а в небе со мной все, кого я любил, кто меня любил. И даже просто красивые девушки, которые когда-то прошлись мимо меня по улице и запомнились. Но тебя я чаще других вижу: уж очень идет той девчонке по облакам бегать! Ты себя, наверно, такой уже и не помнишь, а я почти в каждом полете тебя вижу.
Я глядела на Амирана во все глаза и удивлялась тому, что я существую еще где-то в другом мире, неведомом для себя самой.
— А та обида, которую я нанесла тебе в юности? Ты это тоже видишь?
— Ну что ты, Наташа! Какие в небе могут быть обиды?
— А если так, то не хочешь ли пойти к нам домой, познакомиться с моим мужем?
— Нет, Наташа, не хочу. Давай здесь сейчас и расстанемся. Я уже знаю, что в первом же полете увижу тебя. И догадываюсь, как: на каком-то одиноком облаке будет сидеть грустная взрослая Наташа, а потом увидит меня, улыбнется и помашет мне рукой, и поплывет дальше.
И мы расстались, и больше уже, наверное, не встретимся. Но вот что самое странное в этой истории. Домой я ехала уже совсем счастливой. И после, когда мне становится грустно, или когда одолевают разные мелочные заботы, или кто обидит, я вдруг вспоминаю эту встречу и думаю про себя: «Можете говорить мне гадости, можете обижать меня, но вы не знаете, что, может быть, именно сейчас я бегу по облакам, а кто-то следит за мной влюбленными глазами и ждет, что я помашу ему рукой». И тогда я мысленно машу рукой Амирану, и чувствую себя очень счастливой и недоступной для мелочных огорчений.
Вот какое счастье подарил мне тот забытый грузинский мальчик из моей юности.
— Я это очень хорошо понимаю, Наташа! — сказала Валентина. — Тебе такое счастье подарили, а я вот сама этому научилась. Рассказать?
— Конечно! — закричала Иришка. — Мы тоже хотим научиться всегда быть счастливыми!
— Ну, тебе-то грех жаловаться, из тебя счастье так и брызжет! — усмехнулась Эмма. — Ты для нас, неустроенных, рассказывай.
И Валентина начала свой рассказ о счастье.
История четвертая,
рассказанная номенклатурщицей Валентиной и представляющая собой хорошо проверенный рецепт счастья
Был и у меня период, когда я чувствовала себя настолько несчастной, что хоть вешайся. Это было вскоре после отъезда Кости за границу, после нашей с ним единственной ночи. Я твердо знала, что он больше никогда к нам не приедет, что ночь эта не повторится и что я сама того не хочу — но мне было очень тоскливо. И вот иду я как-то по Невскому проспекту, а там есть овощной магазин в полуподвальчике. Смотрю, оттуда по ступенькам поднимается женщина необыкновенной красоты, ну просто копия рафаэлевской Мадонны! Я даже шаг замедлила, любуясь ее лицом. Сначала-то я только лицо и видела. Но вот она поднялась на последнюю ступеньку, шагнула на тротуар, и тут я увидела, что она ростом едва ли мне по пояс, а сзади у нее горб. Я поскорей глаза опустила — и мимо? А самой так стыдно стало… Эх ты, Валюха, говоря себе, руки-ноги у тебя целы, лицом ты вполне ничего, а уж про здоровье и говорить нечего: так как же ты смеешь называть себя несчастной? Опомнись! Вот оно, настоящее-то несчастье, мимо тебя мелким шагом проковыляло…
Не могла я забыть эту горбунью с лицом Мадонны, наверно и не забуду. И как только является у меня желание похныкать на жизнь, почувствовать себя несчастной — я и вспоминаю ее.
Так вот я научилась не быть несчастной. А быть счастливой меня одна старушка научила. Вскоре после того случая я опять захандрила слегка, но, уже умея с этим бороться, пошла в Летний сад утрясать свою взбаламученную душу. А чтобы не сидеть без дела, взяла с собой незаконченное вышивание, парадную скатерть. Платье надела самое простенькое, а волосы заплела в косу и не стала делать никакой прически: не на бал ведь, а на душевную стирку собралась идти.
Прихожу в Летний сад, нахожу свободную скамеечку, сажусь и начинаю свою работу. Вышиваю, а сама себя успокаиваю: «Опомнись, успокойся! Ты же знаешь, что ты не несчастна». Немного я поуспокоилась за работой и с этими мыслями и собралась идти домой. Тут со скамейки напротив поднимается старушка, подходит ко мне и говорит:
