Юрий Софиев - Вечный юноша
Я должен признать, что этот образ Виктором найден очень удачно. Много было в моей жизни этих костров. Но вот что следует заметить — я не разводил эти костры, я не лгал, я сам горел этим огнем, испепеляясь на жизненном ветру, этот огонь захлестывал меня.
И так — чтобы всего себя отдать(Иначе мелко все и все ничтожно),И так, чтоб мучиться и так чтоб ждать…Нет, для меня иначе невозможно.
Горе, конечно, в том, что пламя палило и другие души. Но костры, как и полагается кострам, сгорали и рассеивались пеплом. И когда я оборачиваюсь на мою судьбу, то ясно вижу, что через всю мою жизнь и по пятнам этого пепла проходят две женщины, не опаленные и всегда живые, — Ирина и ты. И как-то только с тобой и Ириной и связывается и вспоминается эта жизнь. Только два ваших образа оказываются слитыми понятиями жена-любовница — друг, то есть, самый близкий, самый любимый и необходимый человек на свете.
Ты была всему очевидица, и я знаю, как больно обжигало тебя это пламя. И по отношению к тебе, а в свое время и к Ирине, это предательство.
Но вот теперь, Лена, можно объективно сказать, что: ни у меня, ни у тебя на свете нет более близкого человека, чем каждый из нас по отношению друг к другу. И теперь, когда мы оба стоим
У края надвигающейся ночи,
Все временное и случайное развеяно ветром времени, а осталась та подлинная, настоящая близость, которая как бы скована цементом очень долгих лет.
И вот я думаю, что самым роковым в наших отношениях оказалось это недоверие, ибо именно оно помешало тебе в свое время разрубить этот гордиев узел, оставить В. и связать свою судьбу с моей.
«Сейчас прошли два года, первые трудности уже прошли, сейчас твоя жизнь должна была бы наладиться». Да, она более или менее и наладилась. Прежде всего, потому, что на родине встретили меня тепло и благожелательно, потому что мне удалось устроиться так, что я могу всей душой отдаться любимой работе, и, наконец, я привык к новым условиям жизни и не чувствую себя чужим. На все это у меня хватило сил. Но когда ты мне о новом личном счастье у границы моих 60-ти лет, ты понимаешь, родная, что это не то же самое, что освоиться в новых условиях жизни. Я не чувствую себя стариком, но на это у меня не только нет сил, но это, вероятно, просто и невозможно. Отчасти об этом я тебе писал в предыдущем письме. На этот счет не стоит строить иллюзия. Здесь одиночество, вероятно, станет неизбежным уделом. Я тебе писал, что какую-то теплоту в мою жизнь вносят некоторые приятельские отношения, но ты их, видимо, ложно истолковала.
Сейчас как-то трудно мне думать о будущем, как-то очень настойчивы стали одинокие ночные мысли о «склоне лет», все неувереннее думается о завтрашнем дне, т. к. все себя дает чувствовать и сердце, и кровеносные сосуды, и еще черт его знает что, увы, от нашего «духа» вещи вполне независимые и самостоятельные, но от которых мы всецело зависим. Усталость, одышка и прочая гадость — словом, все прелести старости. Каждый из нас может прожить еще и 10–15 лет, но и может скопытиться каждый день…
ТЕТРАДЬ XVII, 1965 год, сентябрь, октябрь-январь 1966 год
1.
Грибоедов. Сочинения. Госуд. Изд. Худ. лит. Москва-Ленинград. («Путевые письма к С.Н. Бегичеву), 1959 г., стр. 398–399.
«…На середине перехода дорога вилась вокруг горы и привела нас к реке Храме. Мы ехали по ее течению, а на склоне гора подалась влево и очистила нам вид на мост великолепный!
В диких, снегом занесенных, степях вдруг наехали на такое прекрасное произведение архитектуры, ей-богу. Утешно! И удивляет! Я долго им любовался, обозревал со всех сторон; он из кирпича; как искусно сведен и огромен……………………………………..
……………………………………………………………….В нескольких саженях от этого
моста заложен был другой; начатки из плиты много обещали; не знаю — почему так близко к этому, почему не кончен, почему так роскошно пеклись о переправе через незначительную речку, между тем на Куре, древней Цирусе Страбона, нет ничего подобного этому. Как бы то ни было, Сенаккюрпи, или, как русские его называют, «Красивый мост», свидетельствует в пользу лучшего времени если не для просвещения, потому что Бетанкур мог быть выписной, то по крайней мере царствования какого-нибудь из здешних царей или одного из Софиев, любителя изящного.
Софии — точнее Сефевиды — династия шахов Персии (1502–1736), основанная потомком шиитских имамов Измаилом I Сефевием (1499–1525).
По рассказу дяди, младшего брата отца, Аббас-кули-бека Софиева, полковника — военного юриста, «Красивый мост» построен одним из беков Софиевых — любителем архитектуры, нашим предком (будто бы?). Это мой вопрос.
Беки Софиевы или Сафиевы? Отец писал и так, и так, но обычно писал Сафиев.
Ираклий Андроников
«Лермонтов в Грузии в 1837 году».
Изд. Союза писателей Грузии.
«Заря Востока»
Тбилиси, 1958 г.
Неверная гипотеза, стр. 146.
«Хотя Ениколоков не указал ни года, ни номера газеты, откуда добывал сообщения или факты, тем не менее нам удалось выяснить, что автором сказок, о которых он говорит, был Мирза Мамед-Али Сафиев, фельетонист газеты «Закавказский вестник». Причем сказки его печатались совсем не «в ту пору», когда Лермонтов находился в Тифлисе, и даже не в 1830-х годах, а гораздо позже — в 1853–1855 годах.
Сноска: Мирза Мамед-Али Сафиев. «Мудрая царевна», «Восточная сказка». «Закавказский вестник», 1853 г. № 38; «Встреча казия с ученым вором». «Закав. вест.», 1853, № 44; «Мечеть Баба-Самеда», «Закав. Вест.», 1853, № 19; «Нечто о шахе Гюддрече», «ЗКВ», 1853, № 28; «Предрассудок», «ЗКВ», 1853,№ 10; «Мусульманская свадьба в Ленкорани», «ЗКВ», 1854, № 12; «Исповедь пилигрима, восточное сказание», «ЗКВ», 1854, № 10; «Щедрый инкогнито», «ЗКВ», 1854, № 31; «Восточные любовники», «ЗКВ», 1854, № 19 и т. д.
2.
(Газетная вырезка «Бессильная злоба агрессоров», о войне во Вьетнаме — Н.Ч.).
Один из случайных дней 1965 года.
8 сентября 65 года. «Известия».
Среди других событий — кровь.
3.
(Газетная вырезка «Преступник ходит рядом… (из полицейской хроники)», о преступности в США, — Н.Ч.).
Не мешало бы присоединить к этой веселой хронике «из милицейских отчетов Москвы» или хотя бы Алма-Аты… Увы, картина получилась бы не менее утешительная.
(Памятка «Сроки охоты» от Казглавохоты и Казохотсоюза — Н.Ч.).
4. 24/X Воскресенье.
…Слушая говор колес непрестанный,Глядя задумчиво в небо широкое.
В исполнении Надежды Андреевны Обуховой. Чудесно.
И еще И.С.Тургенев:
Как грустный взгляд люблю я осень…
«Поэтическая тетрадь» — по радио. В мою юность «Утро туманное, утро седое…» исполняла Вера Панина — цыганка. Я очень любил эту граммофонную пластинку, т. к. живую Панину никогда не слышал.
Возможно, что на другой стороне пластинки был «Уголок» — весьма пошловатый «цыганский» романс:
Дышала ночь восторгом сладострастья,Неясных дум и шорохов полна.Я вас ждала с такой безумной страстью,Я все забыла, и млела у окна.Наш уголок я убрала цветами,К вам одному неслись мечты мои…
«Утро туманное» был очень популярным романсом, и постоянно звучал в русских гостиных, но я не ошибусь, если скажу, что почти никто из слушающих не знал, чьи это стихи.
Я сам неоднократно проводил этот опрос из любопытства, почти с неизменным результатом: — Не знаю!
Сейчас из отдаленнейших углов нашей страны часто летит просьба в отдел «По просьбе слушателей» радио исполнить, или прочитать «Дорогу» Тургенева.
(Переписанное от руки стихот. Е. Евтушенко «Д. Шостаковичу», журнал «Москва»,№ 6, 1965 г., с замечаниями Ю.Софиева: «Ненужная, слабая строка», «второе рождение» — Н.Ч.).
5.
(Газетная вырезка о визите французского министра иностранных дел Кув де Мюрвиля в СССР и о том, что генерал де Голль продолжает широкомасштабную операцию сближения с Восточной Европой — Н.Ч.).
«Траги-курьезная ситуация». Деголевская международная политика в какой-то мере нас, конечно, устраивает. Независимая политика по отношению к США, доходящая до серьезных разногласий между Францией и Америкой, некоторое охлаждение с ФРГ — инцидент с признанием, конечно, косвенным, а не так как он был освещен в нашем лагере, незыблемости восточных границ, весьма обозливший немцев (Западных) и наконец явное сближение в известных границах, однако, все это вполне для нас приемлемо и желательно.
