Восемь летчиков или хозяин Байкала - Александр Зубенко
Теперь их двое… Ничто больше не держит их в этой трагической точке проклятого треугольника. Нужно будет – он потащит Сашу на спине, только бы поскорее покинуть это зловещее место. А к могиле девушки они ещё вернутся. Люду придётся закопать под деревом, установив на холмике самодельный небольшой крест – другого выхода попросту не было. При первой же возможности, более подготовленные и снаряжённые, в составе экспедиции уже на правительственном уровне, они вернутся с Сашей сюда и перезахоронят тело любимой девушки либо в Нижнеангарске, либо в Звёздном городке близ Байконура, рядом со своим погибшим мужем.
Ещё есть родной город её детства – Ленинград…
…Вот уже два часа они шли по этой тропе, проложенной дикими козами и кабанами, в кромешной темноте, порой вынужденные ждать очередной вспышки молнии, чтобы увидеть, куда сделать следующий шаг. Сквозь полог густой листвы обречённо хлестал мощный ливень. Фонарики не работали – по необъяснимым причинам у них внезапно сели аккумуляторы. Крутая звериная тропа превратилась в стремительный грязевой поток и закончилась отвесной скалой вулканической породы. В красновато-чёрном камне была вымыта когда-то водой естественная пещера, которая расширялась под землёй в природный амфитеатр, сверху перекрытый нагромождением гнилой листвы. Дождевая вода стекала с крыши сплошным потоком, образуя своеобразный водяной занавес, похожий на каскад водопада.
Сюда они и пробрались почти ползком, уставшие, голодные, мокрые, и совершенно потерявшие силы.
Ранее, утром, они молчаливо похоронили Люду, и Семён едва ли не силком потащил Сашу за собой, ни минуты не собираясь оставаться на месте; пришлось даже врезать в челюсть, чтоб его друг хоть ненадолго отключился. Довольно долго Семён нёс его на себе, обвешанный оставшимися сумками, а когда Саша пришёл в себя, разразилась гроза и хлынула нескончаемая пелена ливня. На счастье, Саша слушался, однако продолжал молчать весь день: движения его были апатичные и автоматические, на рефлекторном уровне. Он шёл за Семёном, не видя, куда и зачем идёт. Бедняга полностью абстрагировался от внешнего мира. Ружьё висело у него через плечо, там же находился и рюкзак, но он, похоже, совсем не замечал груза за спиной. У Семёна кроме двух спортивных сумок была ещё одна – со спальными мешками. Остальное они оставили у самодельного креста на холмике.
Вот и всё.
Они бежали!
Теперь, забравшись в пещеру, оба друга могли кратковременно передохнуть и хоть что-то перекусить. Бивень мамонта и копьё они оставили нетронутыми у могилы, поклявшись над холмиком, что вернутся назад и заберут всё с собой, в том числе и тело Люды.
Саша не реагировал абсолютно ни на что. Теперь ему требовалось время прийти в себя, и Семён это, разумеется, прекрасно понимал. Собрав внутри пещеры кое-какой сухой валежник, он развёл небольшой костёр, раздел Сашу, разделся сам, и повесил одежду сушиться так, чтобы она к утру была готова к их дальнейшему продвижению (читайте – к бегству).
Куда?
А это уже одному Богу известно.
Или Хозяину Байкала.
Не одно и то же, собственно говоря?
Семён сидел и смотрел на своего отрешившегося друга.
Губы Саши беспрестанно шевелились в немом разговоре с самим собой. По ним можно было прочесть одно лишь слово:
- Люда… Людочка моя.
Он плакал.
…А на другой стороне вулканической скалы, метрах в сорока от пещеры, в кустах, в середине концентрических кругов лежал четвёртый лётчик.
Мёртвый.
В той же самой позе. В той же самой одежде. С тем же самым планшетом.
Но они его не видели…
Глава 9: 40тысяч лет до нашей эры. Палеолит
********
Николай Губа, он же бывший фотограф экспедиции, он же убийца, он же любитель капканов и с недавнего времени выживший из ума маньяк, разговаривающий внутри себя с неизвестным потусторонним голосом, присел на поваленное вихрем дерево, зажмурился и обхватил голову руками от внезапно нахлынувшего панического страха. Только что он оставил труп девки под деревом у догоравшего костра, как вдруг – бац! Закружилось, завертелось, засверкало всеми цветами спектра – и… вот он здесь.
Где?
От ужаса перед неизвестностью он впал в настоящий ступор, дрожа всеми конечностями тела, едва не рухнул, опираясь лишь на ствол ружья, перевёрнутого прикладом к земле.
Озера как не бывало. Оно только что находилось у него перед ногами – теперь его нет.
Во рту пересохло, и к горлу подкатил комок величиною с воздушный шар. Тотальная паника сковала всё тело и, сжав винтовку добела скрюченными пальцами, он принялся озираться кругом. Героем он был лишь в тех случаях, когда вытаскивал из капканов покалеченную дичь или душил беззащитную девушку; сейчас же, надо полагать, он превратился в настоящего убогого труса, без какой-либо едва полезной идеи в воспалённом от страха мозгу. То, что он увидел в первые же секунды после своей материализации, повергло его в панический шок. Он ещё не до конца пришёл в себя, однако хватило одного беглого взгляда, что он… не на Байкале.
Во-первых, разумеется, не было никакого озера.
Во-вторых, температура. Она была настолько низкой по отношению к той, в которой он перед этим находился, что не только дрожь от страха била его, но ещё и от внезапного холода. Здесь был мороз!
Он находился… в ЗИМЕ.
Настоящая зима, со снегом и довольно ощутимым морозом окружала его со всех сторон. Снег был на ветвях, снег был на верхушках деревьев, снег был под ногами, отчего ступни его в армейских ботинках начинали слегка мёрзнуть. Пар вырывался изо рта при каждом выдохе, а пальцы, сжимавшие винтовку, теперь ощутимо покалывали. Ещё несколько минут, и он замёрзнет окончательно. Он не узнавал ни деревьев, ни местности, ни даже неба над головой. Оно было какое-то… не своё. Не земное. Точнее, земное, однако… незнакомое.
«Где я?»
…Голос безнадёжно молчал.
Гроссмейстер покинул его. Покинул его разум, его тело, его мозг. Воспользовался им как манекеном, как пустым ходячим сосудом, как безвольным роботом во плоти – и исчез бесповоротно.
Эту мысль Губа обрёл тотчас же. Его попросту кинули.
Фотограф даже всхлипнул.
Так вот, что привлекло его внимание в незнакомом небе:
Звёзды!
Они были не его времени.
Не байкальскими.
Он двинулся вперёд, наугад, сквозь покрытые инеем кусты, поскольку оставаться на месте было равносильно медленному, но
