Николай Болдырев - Жертвоприношение Андрея Тарковского
Но, оказывается, их мнение не имеет для Вас значения...
Мы с Вами во вполне дружеской атмосфере разработали программу работы над окончательным вариантом картины, все Ваши предложения были мною учтены, мы заверили друг друга в обоюдном удовлетворении, связанном с этим последним этапом работы над фильмом, что было засвидетельствовано в документах, подписанных как Вами, так и мной, как вдруг, к моему глубочайшему недоумению, я узнаю о том, что Вы, если я не ошибаюсь, аннулируете документы о приеме фильма...
Теперь о последнем ударе в цепи неприятностей и раздуваемых придирок к фильму - списке поправок, которые дал мне ГРК (репертуарная комиссия. - Н.Б.).
Вы, конечно, знакомы с ним. И надеюсь, что Вы понимаетe, что грозит фильму при условии их выполнения. Они просто делают картину бессмысленной. Они губят картину - и угодно...
Я не буду перечислять их. Я только попытаюсь сформулировать беспрецедентность этого списка поправок.
О пресловутом "натурализме", извините за напоминание
Был "Броненосец "Потемкин"" с червями в мясе, коляской с младенцем, с вытекающим глазом женщины, раненной на одесской лестнице, с инвалидом, прыгающим по ее ступе-
.. Был фильм "Они защищали Родину" - там ребенка бросают под танк Существует много фильмов, в которых гибнут люди разными способами. Так почему же в тех фильмах это можно, а в моем нельзя?!
Вспомним "Землю" Довженко со сценой с обнаженной женщиной в избе. Сцену из фильма "Тени забытых предков" с обнаженной. Опять - там можно - мне же нет. Хотя я не знаю ни одного зрителя, который не был бы тронут целомудрием и красотой этого очень важного для нашего фильма эпизода.
Идея нашей картины выстраивается эмоционально, не умозрительно. Поэтому все его компоненты не случайны! Они - звенья неразрывной цепи. Гуманизм нашего фильма выражается не лобово. Он - результат конфликта трагического со светлым, гармоничным. Без этого конфликта гуманизм не доказуем, а риторичен и художественно неубедителен, мертв.
Обратный, неверный подход к анализу нашего фильма подобен требованиям созерцающего мозаичное панно изъять из него черные кусочки, которые якобы оскорбляют его вкус, для того чтобы "исправить" произведение. Но если их изъять - рухнет замысел, ибо кусочки эти по закону контраста оттеняют светлые, чистых тонов детали целого.
Потом - эпоха. История рубежа XIV-XV веков пестрит бесконечными напоминаниями о жестокостях, измене, междуусобицах. Только на этом фоне мы могли взяться за решение тех трагических конфликтов, которые выражены в "Рублеве". Но ведь то, что есть в нем, - капля в море по сравнению с истинной картиной того времени. Мы лишь иногда прибегаем к необходимости напомнить зрителю о мрачности той эпохи. Стоит только перелистать исторические труды!..
Нет слов, чтобы выразить Вам то чувство затравленности и безысходности, причиной которого явился этот нелепый список поправок, призванный разрушить все, что мы сделали с таким трудом за два года. Тенденциозность этого документа настолько очевидна, что, кроме недоумения, никакого другого чувства вызвать не может...
Я имею смелость назвать себя художником. Более того, советским художником. Мною руководит зависимость моих замыслов от самой жизни, что касается и проблем, и формы. Я стараюсь искать. Это всегда трудно и чревато конфликтами и неприятностями. Это не дает возможности тихонько жить в тепленькой и уютной квартирке. Это требует от меня мужества. И я постараюсь не обмануть Ваших надежд в этом смысле. Но без Вашей помощи мне будет трудно. Дело приняло слишком неприятный оборот в том смысле, что дружественная полемика по поводу картины приняла форму - простите за повторение - организованной травли".
А вот письмо, спустя семь месяцев, генеральному директору "Мосфильма" В. Сурину, в котором ситуация подана более укрупненно, в деталях, с близкого расстояния. "Вот опять дошли до меня сведения об открытом партсобрании, на котором Вы склоняли мое имя. Грустно и обидно это слышать.
Странно, что, зная о том, что на собрании будет упоминаться "Рублев", никто не удосужился пригласить меня на него.
Мне кажется, я нашел бы, что ответить на поставленные вопросы в мой адрес.
Вы, если я в курсе дела, говорили о моей неблагодарности в адрес студии, которая так много для меня сделала. А что, собственно говоря, сделала для меня студия? Дала возможность за 7 (!) лет снять две картины?! Не цинично ли это звучит? Студия не отстаивала интересы автора "Иванова детства", нелепо и безграмотно обвиненного в пацифизме (что и Вы повторяли в некоторых своих выступлениях). Не помогала продвижению сценария об "Андрее Рублеве". На это ушло тоже несколько лет. Зарезала смету, рассчитанную 1400 тыс., ровно на 400 000, которых потом и не хватило. Толкнула группу на заведомый перерасход и обвинила ее в дурном хозяйствовании, намереваясь вычесть из постановочных нашей группы 20%.
Восторженно участвовала на обсуждении "Рублева" в Комитете, на Коллегии и несколько раз на студии, а затем отказалась от ранее сделанных поздравлений, не считаясь даже с приличием. (Элементарным приличием.) Сейчас я остался в одиночестве, ибо струсили и продали свою точку зрения все, кто ранее рукоплескал фильму. И Вы в том числе. Вы-то, будучи опытным руководителем, не рукоплескали, правда...
И теперь Вы толкаете меня на свидание с начальством ЦК одного (!).
Как будто сценарий не был утвержден ни в объединении, ни в Генеральной редакции, ни в Комитете. Как будто фильм не был принят ни в объединении, ни на студии, ни в Комитете (трижды!) и не присуждена ему 1-я категория.
Все поправки Романова и главреперткома мною выполнены с удвоенным гаком (смотрите соответствующие документы у т. Огородниковой Т.Г.).
Как будто не Вы с М.И. Воробьевой вычеркнули эпизод Куликовской битвы.
Меня очень удивляет и оскорбляет позиция со стороны студии в оценке и практических выводах по поводу моего фильма. И не только моего, но и Вашего также фильма.
Ведь я понимаю, студии удобнее своей картиной назвать фильм благополучный, а фильм Тарковского далеко не благополучный, поэтому Тарковский сам должен о нем заботиться, как будто Тарковский частный предприниматель.
Я до сих пор убежден: во-первых, что при оценке его одним (известным Вам человеком) произошла какая-то ошибка.
Во-вторых, что ошибка эта - результат особой подготовки этого просмотра в руководстве недоброжелательными людьми. (Вы же понимаете - кто "за" - пассивен, противники же активны и очень скромны!)
В-третьих, что студия и Вы недостаточно, мягко выражаясь, последовательны в оценке фильма.
Вы на собрании говорили о каких-то поправках, которые якобы со мной были согласованы, но которые я не сделал. Если это так (я повторяю, меня не было на собрании), то это абсолютная неправда.
Сейчас Вы меня бросаете и настаиваете на встрече в ЦК. Мало того, что это некрасиво в связи с вышесказанным и подтвержденным мнением собравшихся в Вашем кабинете писателей и режиссеров, вы не хотите даже удовлетворить элементарную просьбу предоставить мне стенограмму обсуждения в Комитете "Рублева". Простите, это уже за гранью моего понимания. Как автор фильма я просто требую эту стенограмму и считаю, что я должен ее иметь. Во всяком случае. голеньким в ЦК я не пойду.
Я еще раз прошу предоставить мне эту стенограмму.
Вы говорите, что существуют и отрицательные мнения начальства о "Рублеве". Ну и что же? В свое время Толстой ругал Шекспира и Вагнера. Но ни тот, ни другой не стал от этого бездарнее, чем хотелось графу Льву Николаевичу. Примеров таких тьма.
Далее. Мне уже опять не дают возможности работать. Я не думаю, что мои хронические простои - результат заботы о Тарковском. Уж если я пойду в ЦК, то, наверное, скорее для того, чтобы утрясти этот вопрос, связанный с конституционным понятием права на труд.
А Вы удивляетесь, почему я работаю худруком в Одессе!*
* В годы безработицы Тарковский выезжал работать в Одессу и Кишинев.
Поистине святая простота.
Да, для того, Владимир Николаевич, чтобы "кушать" и кормить семью. Вам почему-то непонятно. Даже если из этих семи лет я работал два года, то пять я не работал. Простая, весьма простая арифметика!
Вы коммунист. Вы учите нас принципиальности, но мы ведь тоже не дети, и нам часто бросаются в глаза некоторые неувязки. И мы на них реагируем. И у нас складывается отношение к окружающей реальности. Обыкновенная "обратная связь".
Ведь правда же, некоторые обстоятельства выглядят несколько странно, мягко говоря.
Т.Г. Огородникова передаст Вам две заявки. Будьте добры проглядеть их и ответить на возможность их постановки. А то у меня возникает чувство, что мне специально не дают работать. А Вы говорите о какой-то заботе и помощи.
Сейчас (на днях) я ложусь в больницу** с горьким чувством.
** На заседании бюро худсовета "Мосфильма" еще в мае 1967 года, где опять "разбирали" Тарковского, А.Г Хмелик, участвуя в общей дискуссии, говорил: "Мы упрекаем его, что он нехорошо себя ведет, что он никуда не появляется, не отвечает и т.д. Тарковский вел себя идеальнейшим образом в течение довольно долгого времени. Он являлся куда угодно, прошел Десятки кругов. Его буквально уходили, так что пришлось положить в больницу. Человеку 34 года, а он - развалина. Возможно это? По-моему, тоже Невозможно". Его поддержал М.И. Ромм: "Он действительно очень ранимый человек, и картина эта сделана на пределе его сил..."
