Марина Палей - Дань саламандре
Да, говорю я.
А такую-то знаете? В смысле: сякую-то?
...Меня однажды сбила машина. В момент удара я не поняла, что это, потому что предшествовавшего тому не видела. Машины, то есть, не увидела. Если бы увидела, лопнуло бы сердце. А так – не увидела и ничего не поняла. Я только помню себя – вдруг – внутри мясорубки. Ну, какого-то безостановочного металлического механизма.
Ужас заключался вот в чем. Абсолютно ничего не было понятно. Абсолютно ничего нельзя было изменить. И длилось это, разумеется, вечность.
А снаружи, для невольных свидетелей, ДТП заняло, конечно, доли секунды.
Вот точно так же – как вечность – я прожила эти доли секунды – между его вопросом и своим ответом.
Да, говорю.
Она ведь жила у вас, так?
Да, шепчу я.
Это дежурный врач, представляется наконец голос. Моя фамилия – такая-то...
Она жива?! – хочу крикнуть, но, как в кошмаре, получается шипение, не слышное даже мне. Алё, говорит дежурный врач, вас не слышно. Что с ней? – ору я (пытаюсь орать). А, с ней-то, говорит врач. Да ничего с ней. Что обычно. Зайти к нам на недельке сможете? Некоторые формальности. А куда заходить-то? с ужасом говорю я (уверенная, что сейчас мне назовут адрес травматологического отделения). Как – куда? – словно удивляется врач. Ну да: куда? – переспрашиваю я. Карандаш под рукой есть? – голос жесткий. Записывайте. Набережная Мойки, 126. А что это? – спрашиваю я (мысленно радуясь, что девочка где-то в центре города, а не...) Девушка, вы питерская? – презрительно вопрошает врач. Ну, питерская, говорю с досадой. (Терпеть не могу это носорожье менторство, притом – на ровном месте, с пол-оборота!) Слыхивали про больницу Николая Чудотворца? закономерно теплеет голос. Нет, не слыхивала (ах, какие мы коренные! аж в десятом колене!) Ну а Пряжку-то знаете? Пряжку? Мой мозг начинает отчаянно распирать стенки черепа. Ну да: вышиб дно – и вышел вон... Господи! – Вы же сказали – набережная Мойки! – подаю реплику. Правильно: адрес по Мойке, а вход-то – с набережной Пряжки, терпеливо поясняет врач. Не бывали, что ли? Горпсихбольница номер два. Нет... то есть да... говорю я – и от растерянности швыряю трубку.
Вот идиотка! Что наделала! Кто это был? Что это было? Сон, сон...
Мне кажется, я наконец просыпаюсь. Кусаю свою руку. Больно.
Но внутри больней. На порядки. На порядки! Где? Где болит? Границы (боли) – нигде, центр – везде. Определение души – и определение Вселенной совпадают... Что не странно...
Звонит телефон.
Очень громко.
– И вот еще что, – спокойно продолжает врач. – Ваша квартирантка, или, как ее там, сожительница, говорит, что вы вели... ведете дневник.
– Сказали бы уж «любовница»!! – Я поражаюсь внезапно затопившей меня ярости. – Всё-таки от слова «любовь»!!
– Не понял, – говорит врач. – Давайте не отвлекаться, хорошо?
– Ладно.
– Она рассказывала нам про ваш дневник. Это правда?
– Ну... допустим.
– А о ней там записи есть?
– Ну... допустим.
– Давайте поступим следующим образом. Для подтверждения диагноза нам необходим максимум информации. Притом самой детальной. Попробуйте перекопировать всё то, что считаете возможным нам о ней показать. Пошлите по почте на 7-е стационарное отделение – заведующему, профессору Крестовоздвиженскому Владимиру Порфирьевичу. Или занесите. Вы ведь рядом где-то живете?
– Рядом, – говорю.
– Ну вот и занесите.
– Нет, я лучше по почте пошлю.
– Как знаете. А мы тут ознакомимся, проанализируем, а вас вызовем уже в конкретный день для завершения процедуры.
– Как она там?
– Кто?
– Она.
– А! ну... как всегда. Ждем вас с визитом. Спасибо.
Глава 5
Конкретно поехавшая крыша: этиология и патогенез
Мне было совершенно ясно, что она свихнулась от горя.
И мне было также ясно: я сделаю всё, чтобы ее из психушки вызволить.
Без нее не уйду.
Однако что касается дневника... Я подумала, что эскулапам и эскулапкам жирновато будет обозревать извивы и корчи моей души. В конце концов, их интересуют голые факты. Осуществим, так сказать, сухую выжимку смысла.
Я решила сделать как бы экстракт всех видимых мне причин (перечень причин), которые, в своей совокупности, закономерно привели девочку в обитель призрения для скорбных духом.
Конечно, я ни словом не обмолвилась об ее «дружбе» с алкоголем и наркотой, потому что догадалась о том слишком поздно (в чем опять-таки видела свою вину), и главным образом потому, что эта «дружба» являлась вовсе не причиной психических сдвигов, а, по моему глубочайшему убеждению, их непосредственным проявлением (следствием).
И вот какую бумагу я в итоге составила.
«Заведующему 7-м стационарным отделением
Городской психиатрической больницы № 2,
профессору Крестовоздвиженскому
Владимиру Порфирьевичу
ЗАЯВЛЕНИЕ
Многоуважаемый профессор!
Ниже, сделав выписки из своего дневника (с содержанием которого Вы изъявили желание ознакомиться), я систематизировала реестр причин, которые, на мой взгляд, закономерно привели мою близкую подругу (ф. и. о.), к психическому расстройству.
1. Эта девушка – сирота при живых родителях. Они нисколько не участвуют (и не участвовали) в ее жизни, будучи занятыми исключительно собой и дрязгами друг с другом.
2. У нее нет братьев, сестер, каких-либо родственников или просто знакомых, которые были бы заинтересованы в ее судьбе. Она совершенно одна. После нашего с ней разлада (вина за который лежит целиком на мне) свое одиночество и заброшенность она ощутила, я уверена, с приумноженной силой.
3. Провинциальное происхождение не благоприятствовало ее развитию и привело к тому, что выбор высшего учебного заведения был сделан ею во многом наобум, по линии наименьшего сопротивления. Будущая специальность абсолютно не соответствует ее природным данным. Ей (имя) необходимо было любым путем выкарабкаться из ужасов провинции, и, я уверена, это можно понять.
4. На первом же этапе жизни в “северной столице” она (имя) столкнулась с предательством Герберта (фамилия) – человека, которого любила, – и с жестокой тиранией его матери (которая не брезговала даже и наветами самого бесстыжего свойства).
5. Ей (имя) пришлось прервать беременность, а это в ее возрасте – огромная травма. Боль, приумноженная осознанием того, что прерывание беременности в юности может иметь следствием бесплодие... (Так, по крайней мере, учат молодых пациенток в женских консультациях...)
6. Даже я в тот период, когда она жила у меня, не смогла оградить ее от бессердечия и откровенной жестокости ее знакомых, в том числе сексуальных партнеров. Последние, увы, часто появлялись произвольно, я бы даже сказала, хаотично, так как она, забытая родителями, нагло брошенная любимым мужем, оклеветанная свекровью и сделавшая аборт (кстати сказать, уже не первый, всё от того же “мужа”), совершенно разуверилась как в своей человеческой значимости, так и в привлекательности своих женских свойств... В период, когда мы встретились, она абсолютно не ценила свою личность.
7. Она ощущала абсолютную бесперспективность своей жизни – хотя бы уже и по той причине, что “выбранная специальность” ничего хорошего ей не сулила. Более того: “выбранная специальность” была чревата для нее трагедией уже изначально. Будущая работа, по определению, не могла принести ей ни морального удовлетворения, ни самореализации, ни подходящего круга общения, ни личностного развития, ни, разумеется, финансового благополучия – и всё это с учетом того, что у неё (имя) не было своего жилья. Взяться жилью в дальнейшем тоже было неоткуда.
8. Более того, специальность такого рода (учительница начальных классов средней школы) имела неизбежным последствием возвращение выпускницы снова в провинцию. Ну, это, конечно, при условии, что она не выскочила бы замуж за первого попавшегося негодяя с “верхним образованием” и “столичной пропиской”. Уверена, после первого опыта, который завершился так драматически (и негативные последствия которого для ее здоровья я наблюдала ежедневно), она долго бы еще не решилась на подобный шаг – причем особенно, я полагаю, как раз в случае “настоящей любви”.
9. Если говорить об ее здоровье – точнее, о нездоровье, – то следует подчеркнуть, что я встретила ее (имя) уже в состоянии глубокой истощенности – я имею в виду скудные ресурсы ее нервной системы, которые восстанавливались очень трудно. Теперь вижу, что они так и не восстановились. Я не знаю, каков этот человек был раньше. Но, полагаю, с неврозами не рождаются.
И в этом смысле особенно серьезной ошибкой с моей стороны было убеждать декана, чтобы он противодействовал ее уходу из института в академический отпуск. Более того, я устроила ее даже на две работы! А между тем, ей жизненно необходим был отдых, отдых и еще раз отдых. Желательно полноценный.
