Искусство и наука - Джон Рескин
И действительно, с первого взгляда это кажется так; в том отрывке из этики, который я предложил вам сегодня рассмотреть, вполне ясно говорится об этом. Существует много различного рода phronesis, при помощи которых животное познает все нужное для его личного блага; и человек подобно всем остальным созданиям имеет свое отдельное phronesis, которое подсказывает ему, чего искать и что делать для сохранения своей жизни; но помимо всех этих форм благоразумия греческий мудрец утверждает, что существует мудрость, задачи которой неизменны и вечны, методы непреклонны, а заключения всеобщи; и этой мудрости нет дела до вещей, составляющих счастье человека, так как она исключительно занята предметами более возвышенными. Так что мы называем Анаксагора, Фалеса и подобных им людей мудрыми, но не благоразумными, так как они ничего не знают из того, что выгодно лично им, но ведают предметы возвышенные, дивные, трудные и божественные.
24. Теперь перейдем к вопросу, очевидно, близко касающемуся вас. Мы по настоящее время считаем себя особенно благоразумной нацией, так как заботимся только о предметах, выгодных для нас, предоставляя другим народам познавать предметы возвышенные, дивные, божественные или прекрасные; в нашем чрезмерном благоразумии мы в настоящий момент отказываемся от покупки, может быть, даже самой интересной в мире картины Рафаэля и, безусловно, одного из самых дивных произведений, когда-либо созданных мудрым искусством человека, отказываемся купить за двадцать пять тысяч фунтов и в то же время дебатируем вопрос о том, не должны ли мы уплатить триста миллионов штрафа американцам за то, что продали небольшой фрегат капитану Семмесу[25]. Позвольте мне вместо тысяч свести это на десятки фунтов; тогда факты яснее представятся вам.
Из миллиона людей едва ли найдется один понимающий значение миллиона; и в этом кроется одна из причин, почему нация всегда готова позволить своим министрам потратить миллион или два на пушку, если они могут доказать, что сберегли десять с половиной копеек на веревках. Итак, вот в каком отношении представятся нам эти факты, если мы заменим тысячи – фунтами; вам предлагают «Рождество» Рафаэля за двадцать пять фунтов, и вы не соглашаетесь дать этой суммы; и в то же время предполагается, что вы вынуждены будете заплатить триста тысяч фунтов за то, что вы в качестве забияки продали корабль капитану Семмесу. Я не говорю, что вы их заплатите. Тем не менее ваше теперешнее положение унизительно, вы просите прощение, и вот тот результат, к которому вы пришли, поступая согласно не с божественной мудростью, а с так называемым вами практическим благоразумием.
25. Вы, может быть, подумаете, что я искажаю понятие Аристотеля о здравом смысле или благоразумии, смешивая его с обычным английским понятием, и что Аристотель не считал бы phronetic, или благоразумным поступком, продажу кораблей или оружия людям, с которыми или против которых у нас не хватает смелости воевать.
Допустим вы правы; но в таком случае нам необходимо ясно определить то значение, какое Аристотель придает этому понятию. Возьмите тот пример, который я привел в прошлой лекции относительно того, как представители литературы, науки и искусства с различных точек зрения отнесутся к грозе, разразившейся у храмов Пестума.
Человек науки подумает, говорили мы, о происхождении электричества; художник – об освещении туч блеском молнии, а мыслитель – о ее отношении к могуществу Зевса и Посейдона. И вот перед вами episteme, techne и nous[26], а какова же роль phronesis’a?
Phronesis распускает свой зонтик и спешит домой. По крайней мере, так поступает phronesis Аристотеля, не имея никакого отношения к дивным вещам. Но уверены ли вы, что phronesis Аристотеля истинный? Разве не может быть здравого смысла, который как и искусства, и науки, руководим был бы мудростью? Возьмемте пример более обыденный.
26. Предположим, что две молодые леди (я предполагаю, что их нет на моей лекции и что мы можем между собой говорить о них все, что хотим; а хотим мы всегда думать, что молодые леди благоразумнее, но не мудрее нас), итак, предположим, что две молодые девушки в зимнюю ночь отправляются на обсерваторию и что одной из них так хочется посмотреть на звезды, что она нисколько не беспокоится тем, простудится ли она или нет; но другая благоразумна, заботится о своем здоровье и смотрит на звезды, лишь поскольку ей не грозит опасность простудиться. По мнению Аристотеля, только первая из них, собственно говоря, заслуживала бы названия мудрой, а вторая была бы лишь благоразумной. Но, чтоб правильно судить, мы должны предположить, что обе они действовали при совершенно одинаковых условиях. Предположите, что обе они одинаково желают любоваться звездами; в таком случае тот факт, что одна из них останавливается, когда дольше любоваться опасно для ее здоровья, – указывает не на то, что она менее мудра, т. е. менее заинтересована в превосходных и дивных вещах, а что она больше владеет собой и потому способна помнить о том, что другая упускает из виду. Она также мудра и более чутка. Но представьте себе, что две девушки эти различны по своим природным наклонностям, что одна из них обладает более пылким воображением и сильнее увлекается этими превосходными и дивными вещами, так что самообладание вполне достаточное, чтоб заставить ее подругу, менее заинтересованную звездами, перестать любоваться ими, не в состоянии заставить ее, сильно заинтересованную звездами, оторваться от созерцания их; и вы бы сказали, что обе девушки одинаково разумны, но простудившаяся более мудра.
27. Пойдем дальше в нашем примере и вернемся к первому случаю, когда обе девушки одинаково желают любоваться звездами; предположим, что обе одинаково умеют сдерживаться, и, если б не было у них других побудительных причин, они одиноко любовались бы звездами и одновременно перестали наслаждаться их зрелищем; но вот одна из них более внимательна к своим близким, и, хотя лично она не побоялась бы простудиться, однако не решилась бы на это из опасения доставить лишние беспокойства матери. В силу этого чувства она первая покинет обсерваторию; но вправе ли мы сказать, что она только более благоразумна, а не более мудра, чем ее подруга? Это уважение к чувствам других, это понимание своих обязанностей по отношению к ним гораздо выше любви к звездам. Это умение постичь путем нашего воображения не огненных шаров и пространственных расстояний, а чувств живых
