По невидимым следам - Матвей Наумович Медведев
19 декабря 1948 года в деревне Селище отмечали религиозный праздник. Молодежь устроила в одном из частных домов танцы. Неожиданно появился Пикалев. Он был, как всегда, пьян. Его сопровождали еще два таких же молодчика. Пикалев стал приставать к танцующим, мешать им, а когда его пытались призвать к порядку, утихомирить, выхватил из кармана нож и бритву, стал ими размахивать. Захлебнулся в руках музыканта баян, завизжали девчата. Началась свалка, во время которой кое-кто был избит и порезан, среди них и председатель колхоза, явившийся в дом, чтобы прекратить беспорядок.
Из другого дела явствовало, что моральное падение Пикалева непрерывно продолжалось. Он бил жену, и то, что она умерла, было в какой-то степени следствием его издевательств над нею. Из этого же дела следователь узнал и кое-что любопытное для себя, проливающее свет на взаимоотношения Пикалева и Иванова. Оказывается, встретив однажды Иванова на улице, Пикалев наставил на него заряженное ружье, взвел курок и угрожал выстрелить в упор. В другой раз, также одурев от вина, Пикалев выскочил полунагой из своего дома с ножом и кочергой, напал на шедших по улице братьев Ивановых, пытался ударить Виктора, но был обезоружен. Пикалева арестовали, судили. Это была его четвертая судимость.
Проанализировав жизненный путь Пикалева, следователь пришел к убеждению, что этот человек способен на все. Но интуиции, даже логических рассуждений, не подкрепленных конкретными фактами, недостаточно. Чтобы обвинить Пикалева в поджоге дома Ивановых, надо было иметь бесспорные доказательства, а их-то и не было.
Тем не менее следователь решил задержать Пикалева для того, чтобы, изолировав его от окружающих, допросить более тщательно. Закон позволяет производить такое задержание, но не более чем на три дня. Пикалева допросили, но никаких доказательств его виновности не получили. Спустя три дня его освободили из-под стражи. Это было 27 октября. А 29-го озарилась заревом пожара деревня Гачки. И, что самое странное, — загорелся дом, в котором жил работник милиции Семиткин, принимавший участие в первоначальном расследовании пожара в Старом Селе.
Пожар в доме Семиткиных случился тогда, когда ни его самого, ни жены не было — они находились на работе. С шестилетним внуком оставалась мать Семиткина — Анна Михайловна. Около пяти часов дня она истопила плиту, подогрела обед и закрыла трубу. Часа через два ушла к соседке, повесив на наружной двери большой замок.
У соседки собралось много женщин, было шумно и весело. Вдруг за окном послышался пронзительный крик мальчика: «Пожар!» Некоторые приняли это за шутку и продолжали сидеть за столом. Но кое-кто кинулся к окну, приник к запотелому стеклу. Нет, это не было шуткой. Горел дом Семиткиных, хороший, добротный дом, построенный в свое время на месте пепелища, оставленного фашистскими захватчиками. И вот снова здесь буйствовал огонь.
Анна Михайловна не помнила, как выбежала от соседки, как прибежала к дому. Но что она могла сделать! Первоначально загорелся хлев, крыша которого была покрыта соломой. Ветер подхватывал жарко горящие клочья, кидал их на дом. Вскоре огненная лавина обрушилась на всю постройку. Дом сгорел дотла. Семиткины лишились всего — одежды, обуви, мебели, посуды. Погибли корова, свинья…
Пожарная инспекция не обнаружила никаких следов поджога. Решили, что виновата сама Анна Михайловна. Она, дескать, не соблюдала противопожарных правил, восемнадцать недель не производила чистку дымохода. Поэтому вполне вероятно, что в тот момент, когда она разогревала обед, сажа в трубе загорелась, искры выбросило на соломенную крышу хлева. А много ли надо соломе, чтобы загореться?
Трудно спорить со специалистами в этом деле. Тем более, что Анна Михайловна и не отрицала, что дымоход в самом деле давно не чистился. Правда, никто, даже пожарные инспектора, не могли сказать утвердительно, была ли в дымоходе сажа, загорелась ли она и выбросило ли искры на соломенную крышу. Но это было вполне возможно. А раз так, то пусть Семиткина и несет ответственность.
Что же касается Пикалева, подозревавшегося в поджоге дома Иванова, то на этот раз заподозрить его в чем-либо было трудно. В момент пожара в Гачках, он, как показали очевидцы, находился у себя в Старом Селе. Елин продолжал гостить у брата, а Петр Васильев вместе со своими односельчанами прибыл на подмогу гачковцам, принимал участие в тушении пожара.
Итак, пожарный инспектор не нашел никаких данных для возбуждения уголовного дела и взвалил всю вину на Анну Михайловну. Но трудно что-либо сказать по этому поводу. У инспектора были все основания обвинять женщину: ведь соблюдать противопожарные правила действительно необходимо!
А между тем пожары в этом районе стали учащаться.
10 ноября вечером в той же деревне Старое Село загадочным образом вспыхнула крыша и одновременно загорелась перина на кровати в доме Селюгина. Правда, пожар вовремя заметили и быстро погасили, так что ущерб оказался незначительным. Настолько незначительным, что Григорий Иванович Селюгин решил никаких претензий ни к кому не предъявлять. Но на допросе у следователя все же сказал, что в поджоге подозревает гражданина Ч., с которым находился в ссоре.
— Ну, а Пикалева вы не подозреваете? — поинтересовался следователь.
— Пикалева? Нет, не подозреваю. Чего бы ради стал он мой дом поджигать? У нас с Пикалевым взаимоотношения вполне нормальные. Более того, признаюсь уж вам, товарищ следователь, незадолго до начала пожара был я у Пикалева дома, по его же приглашению, и он угощал меня вином. Все было тихо, мирно. Верно, при мне Пикалев набросился с руганью и кулаками на 14-летнего сына за то, что тот, дескать, испортил радиолу. Мальчишка убежал из дома, а я тоже, видя такое дело, взял шапку и ушел. Пикалев на меня и внимания не обратил — он был уже пьян. Нет, Пикалев поджечь дом не мог. Это определенно сделал Ч.
По словам Селюгина выходило, что злоумышленник сломал запор, проник в избу, облил керосином из лампы перину, поджег, а затем запалил и крышу.
Но не успели начать по этому делу следствие, как 11 ноября послышались тревожные звуки набатов одновременно в двух деревнях — Замошках и Должицах. Снова небо окрасили зловещие кровавые зарева.
В Замошках горел дом, принадлежавший Ефимову. Сам хозяин — Николай Семенович был на работе: о пожаре ему сообщили по телефону. Жена же — Мария Васильевна, работавшая в полеводческой бригаде совхоза, вернулась домой еще засветло, часа в четыре дня, и сразу же принялась за дела по хозяйству. Накормила и напоила скот (а в хозяйстве у Ефимовых были корова, нетель, четыре овцы, поросенок, куры), потом стала готовить ужин детям, которые пошли в совхозный
