Ноам Хомский - Как устроен мир
Вы заинтересованы в прибыли, но ее можно извлекать не только за счет сбыта большого количества товара на массовом рынке, частично состоящем из ваших же работников. Может быть, вам выгоднее использовать чрезвычайно дешевую, забитую рабочую силу, изготовляющую небольшие партии товара для относительно богатых людей, и одновременно зарабатывать финансовыми спекуляциями.
Корр.: Когда менеджеров транснациональных корпораций спрашивают об очень низкой оплате труда рабочих в третьем мире, они отвечают: «Раньше у этих людей вообще не было работы, а мы им ее дали», «Они осваивают профессию» и так далее. Что вы на это скажете?
Если бы они относились к этому серьезно, то пустили бы часть своих прибылей на улучшение условий труда в Индонезии. Часто ли они так поступают? Денег им хватает — ознакомьтесь с ежегодными «списками пятисот» в «Форчун».
Между прочим, я не критикую индивидуально руководителей корпораций. Если бы кто-нибудь из них пустил корпоративные средства на улучшение условий труда индонезийцев, то его в два счета выкинули бы, да еще пинками. Наверное, подобные его действия вообще оказались бы незаконными.
Руководство корпорации несет ответственность перед акционерами и должно повышать прибыли, долю на рынке, власть. Если для этого нужно платить крохи работницам, гибнущим всего за два года от невыносимых условий труда, то оно это делает — такая у него работа. Преступна сама эта работа.
Корр.: Разве управленцы не спешат отреагировать мелкими уступками? Например, соглашаются отпускать в туалет по два раза в день вместо одного...
Вот именно. Так же поступали короли и князья: делали много уступок, когда становилось трудно повелевать подданными. Можно еще вспомнить рабовладельцев.
Мелкие уступки — это лучше, чем ничего. Люди в третьем мире мучаются немного меньше, а здесь, у нас, становится ясно, что можно чего-то добиться, если постараться, и это придает людям энергии. То и другое — позитивное развитие. Рано или поздно вы начинаете спрашивать: «Зачем выпрашивать уступки? Почему власть вообще у них? Зачем нам правители?»
Корр.: Я недавно прибыл из Тринидада, там происходит «структурное регулирование». В беседе с батраками я спросил, как они добираются до работы. Они сказали, что вынуждены брать такси. Я спросил, нет ли автобусного маршрута, и услышал, что маршрут из бедной части Порт-оф-Спейна, где они живут, снят, вот им и приходится тратить немалую часть заработков на дорогу.
Так происходит повсюду. Перекладывание расходов с богатых на бедных — стандартный способ повышения «эффективности».
Вот еду я сегодня утром на работу. Вся дорога в рытвинах, огромные пробки, но пользоваться общественным транспортом тоже трудно, потому что дорога получается долгой и даже более дорогой, чем на своей машине.
Лишая людей альтернативы пользованию своим автомобилем, их принуждают покупать больше машин и больше бензина. Плохое состояние проезжей части заставляет чаще ремонтировать машины и чаще их менять. Чем больше люди ездят, тем хуже состояние среды, а борьба с болезнями, вызываемыми ее загрязнением, заставляет еще больше тратиться...
Неудобства всех этих людей увеличивают ВНП (на благо великой экономики) и высокоэффективны сточки зрения корпораций, которые всем здесь заправляют. Кто подсчитал затраты общества, вроде тех денег, которые бедные батраки в Тринидаде вынуждены платить за такси?
Корр.: В Лос-Анджелесе была очень развитая система общественного транспорта, но ее приватизировали и уничтожили.
То же самое и у нас. В начале XX века всю Новую Англию можно было пересечь на поезде...
Почему у нас получилось такое общество, где все должны ездить на машинах, жить в пригородах, отовариваться в больших торговых комплексах? В 1950-х годах правительство запустило большую программу строительства автодорог — «шоссейную систему национальной обороны». «Оборону» приплели для того, чтобы оправдать огромные затраты, но отчасти это было способом перехода от общественного транспорта, каким были электрички, к индивидуальным автомобилям, грузовикам, бензину, покрышкам (или самолетам).
Это было элементом величайшего в истории проекта социальной инженерии, начавшегося с настоящего сговора. «Дженерал моторе», «Файерстоунтайр» и «Стандард ойл оф Калифорния» попросту купили и уничтожили сеть общественного транспорта в Лос-Анджелесе, чтобы принудить людей покупать их продукцию.
С этим разбирался суд, корпорации присудили к штрафу в несколько тысяч долларов, а затем все это перешло под контроль правительства. И так повсюду. Подключились штатные и местные власти, всевозможный бизнес. Последствия колоссальны, и рыночные принципы здесь совершенно ни при чем.
Все это происходит по сию пору. В Бостоне протаскивают план разборки и приватизации части системы общественного транспорта, якобы для большей «эффективности», которую обеспечат частные тирании. Заранее ясно, ЧТО они устроят. Если вы возглавляете корпорацию, заправляющую транспортной системой, и несете ответственность за прибыль ваших акционеров, как вы поступите? Тоже избавитесь от неприбыльных маршрутов, от профсоюзов и т. п.
Корр.: Сейчас разворачивается волна протестов против потогонного производства, на котором наживаются транснациональные концерны: «Гэп», «Дисней», «Найк», «Рибок» и другие. Как вы думаете, в этих кампаниях выявляются системные проблемы?
Я одобряю такие кампании. Вряд ли конструктивен вопрос, доходят они до структурных проблем или нет: такие вопросы сильно навредили традиционной марксистской политике.
Претензии к системе возникают тогда, когда люди шаг за шагом все больше узнают о том, как устроен мир. Если осознать, что на Гаити работникам платят по паре центов в час, чтобы обогащались здешние толстосумы, то это в конце концов — быть может, даже раньше, чем кажется, — выведет на вопросы о структуре власти как таковой.
Корр.: Нынешняя экономическая система как будто торжествует, но вы говорите, что она уничтожит сама себя, ибо такова ее внутренняя логика. Вы по-прежнему так считаете?
На самом деле я говорю не совсем это. В теперешней системе присутствуют элементы, как будто обреченные на самоуничтожение. Но неясно, превратится ли весь мир в третий мир — с высочайшей концентрацией богатства, использованием ресурсов для защиты богатых, обреченностью большинства общества на невзгоды, а то и на настоящую нищету.
Вряд ли такой мир проживет долго, но доказать этого я не могу. Это как эксперимент. Ответ никому не ведом, потому что никто толком не понимает этих вещей.
Из опросов общественного мнения можно уяснить степень неприязни людей к системе. «Бизнес уик», выяснявший отношение общества к бизнесу, получил неожиданные результаты. 95 процентов отвечавших — такой цифры социологи еще не видывали — ответили, что на корпорациях лежит ответственность за сокращение прибылей в пользу их работников и сообществ, в которых они занимаются своей деятельностью. По мнению 70 процентов, у бизнеса слишком много власти, примерно такой же процент полагает, что от дерегулирования и схожих мер выиграл бизнес, а не население.
Другие опросы, проведенные примерно тогда же, свидетельствуют: более 80 процентов населения считают, что трудящиеся не могут влиять на происходящее, что экономическая система несправедлива по самой своей сути, что от правительства по большому счету мало толку, потому что оно работает на богачей.
Но ответы на вопросы социологов все равно отстают от того, чего требовали трудящиеся на востоке Массачусетса (и вообще повсюду) еще полтора века назад. Они не клянчили больше благотворительности, не довольствовались крошками с господского стола, а кричали: «Вы не вправе главенствовать! Фабрики должны принадлежать нам! Заводы — тем, кто на них трудится!»
А сегодня многие просто хотят, чтобы бизнес был к ним помилостивее, хотят, чтобы корпорации обогащались меньше, чтобы капитализм обеспечивал им больше благоденствия... Но есть и другие, жаждущие более радикальных перемен; мы не знаем, сколько их на самом деле, потому что социологи не формулируют вопросы с радикальными альтернативами, а люди еще не готовы о них размышлять.
Отношение к институциям чрезвычайно цинично. Часто этот цинизм принимает совсем антисоциальные и иррациональные формы, пропаганда и манипуляции приобретают такой размах, что люди не видят альтернативы, однако настроения, ведущие к готовности — даже к воодушевленной готовности — к альтернативам, могут легко овладеть массами.
Это заметно по их действиям — как деструктивным, вроде уличной торговли наркотиками, так и конструктивным, вроде забастовок в Южной Корее. Южнокорейские рабочие считают совершенно неприемлемым право частного собственника нанимать на места забастовщиков постоянных работников. И они правы: это противоречит всемирным стандартами прав трудящихся.
