Спецотдел - Андрей Волковский
Подселенец наивно полагал, что можно будет пересидеть тут фазу активных поисков, а потом податься на другой конец страны, и начать жизнь Кирилла с нуля. Пришлось рассказать ему о базах данных пропавших и разыскиваемых полицией, о камерах, системе распознавания лиц и повальном увлечении съёмками на телефон. Фридрих и восхищался достижениями прогресса, и ворчал на то, что в его время всё было иначе. Ворчал больше, и Кирилл отметил: вот они, признаки грядущего регресса. Тот, кто отказывается воспринимать новое, не принесёт миру ничего хорошего. Будущее за прогрессом, за инновациями!
«Люди не меняются, — возразил Фридрих. — Да, условия жизни другие, но люди — всё те же. Глупые, безвольные, зависимые, завистливые и жестокие. Ими так же легко управлять, как и в середине прошлого века. Как и веками до того».
«Я не такой».
«Да, поэтому ты избранный», — подселенец хихикнул, и Кирилл невольно задумался, кого ещё одерживало это существо?
«О, ты не поверишь!..» — самодовольно заявил Фридрих.
Но Кирилл не стал уточнять. Это прошлое. А сейчас Фридрих в нём.
Новая волна дурноты заставила Кирилла вздрогнуть.
К нему подошёл Старый и сочувственно спросил хриплым пропитым голосом:
— Чё, страдаешь, парень? Эх, нежный ты. Мы ту тушёнку за милую душу сожрали.
— Бывает! Отстань ты от человека, — подал голос Тапыч. — Тяжко ему. Давай-ка лучше до Ромашки сходим. Может, у ней таблетки какие завалялись?
Ромашка, как уже выяснил Кирилл, была сожительницей Тапычева то ли друга, то ли двоюродного брата, Толика. Добродушная полная женщина работала уборщицей в трёх магазинах и иногда подкармливала сомнительных приятелей Толика.
— А и пойдём давай, да, — согласился Старый. — Может, и нам чего горячительного перепадёт?
— Мы тебе, парень, свежей еды принесём, если Ромашка угостит, — заверил Тапыч.
Скоро соседи Кирилла ушли, а голос в голове вдруг сказал:
«Кстати, тебе нужна своя Ромашка!»
«Зачем мне уборщица?..» — озадачился Кирилл, но тут же понял, что имеет в виду подселенец.
Добросердечная женщина, которая будет поить, кормить и содержать, не задавая лишних вопросов. От такой перспективы замутило сильнее, чем от интоксикации.
«Да-да, влюблённая девушка или сердобольная старушка, которая о тебе позаботится. Раз сам не можешь. Я тебе помогу взять её под контроль».
«Звучит отвратительно».
«Почему? Использовать людей — это совершенно естественно. Вы и сами сплошь и рядом так делаете. Если выбирать с умом, то все будут довольны, вот увидишь».
Фридрих помолчал, ожидая возражений, но Кирилл предпочёл сосредоточиться на головной боли.
«Что ж, тогда план такой: идём знакомиться с девушками».
«Ты меня видел? Какие девушки после месяца в коллекторе?»
«Если будешь достаточно милым и жалобным, то тебя пригласят домой, там и примешь душ».
От-вра-ти-тель-но!
Почему-то все варианты, предлагаемые подселенецем, оказывались один другого хуже. У них явно разные представления о возможных целях и приемлемых средствах.
«Не будь ребёнком: ты же знаешь, что нельзя принимать только те решения, которые тебе нравятся, — раздражённо заметил Фридрих. — Пора выходить из подполья. Скоро месяц, как ты сбежал, а люди любят памятные даты: вдруг двадцатого апреля возьмут и напомнят о тебе? Или рейд устроят? Да и к здешней жизни ты мало приспособлен».
«И что потом? Ну вот найдём мы девушку — что дальше?»
«Тебе нужны новые документы. С новым паспортом начать новую жизнь будет проще. Можно перебраться через границу…»
«Её сейчас получше охраняют, чем в твоё время», — хмыкнул Кирилл.
«И всё же можно и взятку дать, и договориться, и убить кого-нибудь… Варианты есть, было бы желание!»
«Если убить пограничника, то поиски будут ого-го какие! По всему миру!»
«То-то и оно! Так что лучше заполучить чужой паспорт — и жить станет спокойнее. Я сначала думал поискать тех, кто сможет вывести тебя на каких-нибудь фармазонов — не вымерли же ещё небось?»
Надо же, кое-кто жаждет править миром, но, кажется, больше разбирается в законах социальных низов, чем в большой политике.
«Всему своё время! — одёрнул носителя Фридрих. — Но искать придётся долго и, главное, бесследно это сделать не получится. Поэтому лучше взять настоящий. В морге можно. Или в органах ЗАГС. Внушить одной сотруднице, что паспорт очень-очень нужен, — и всё будет».
«Нет, не будет. Списанные документы всё равно вносят в базу данных».
«А мы не дадим внести!»
«Родственники покойного могут шум поднять. Особенно если наследство будут делить… там много документов всяких надо».
«Тогда найдём более-менее подходящего парня и украдём! Он себе новый сделает, а у нас останется его дубль».
«Который тоже тут же внесут в базу данных. Первая же проверка покажет, что он краденый».
Фридрих засомневался, но Кирилл объяснил ему, как работает система проверки документов. Подселенец ещё немного поспорил, в силу скверности характера не желая признавать чужую правоту. Но в конечном итоге сдался.
«Ладно, — сказал он. — Тебе нужен настоящий паспорт, которого долго не хватятся. Надо экспроприировать его у кого-нибудь из алкашей».
«Во-первых, никто из них на меня не похож. Во-вторых, паспорт тут есть, мягко говоря, не у каждого».
«Не суетись. Расспросим, у кого есть паспорт».
«А потом они расскажут кому-нибудь, что я интересовался документами. Если паспорт пропадёт, кто-нибудь сопоставит эти факты».
«А вот чтобы этого не случилось, маргиналов мы перед уходом убьём», — почти ласково заявил Фридрих.
«Ты спятил⁈» — Кирилл аж подскочил и взмахнул рукой, словно отгоняя сомнительное предложение подселенца.
Больно ударился запястьем о стену и раздражённо взялся растирать его, пытаясь унять эмоции.
«А в чём дело? Жалко маргиналов? — насмешливо спросил Фридрих. — Что-то раньше я не замечал за тобой такого человеколюбия! А в остальном — всё в порядке. Кто будет их искать? Никто. А они тебя запомнили. Так что с ними придётся покончить. Да ты не бойся: убивать людей не страшно».
Дело не в человеколюбии.
Просто нельзя, чтобы какое-то существо заставило его, Кирилла Ряскина, убить.
Так нельзя — и всё тут.
С этим надо что-то делать. Надо остановить его.
И в одиночку Кирилл, как бы умён он ни был, не справится.
Ему нужна помощь.
Болит ушиб. Болит голова. Но запястье сильнее. Рука. Помощь. А это идея, надо попытаться… так…
Сорок, одиннадцать, двадцать пять, четыре тысячи восемьдесят два. Девять. Тридцать три. Четырнадцать.
«Хватит истерить! — раздражённо вмешался Фридрих. — Каша в голове — это отвратительно. От чего ты пытаешься отвлечься? Я же знаю, что твой счёт — это попытка что-то скрыть от меня».
