Команданте - Д. Н. Замполит
Так же, честно глядя в глаза читателю, ножкой задвигали под кровать сведения о художествах рондас и фалангистов, списывая их на дело рук партизан. Ни слова не писали о приехавших по призыву Че врачах со всей Латинской Америки, зато каждый случай народного суда над реальными преступниками превращался в описание зверств герильерос.
Снова проснулась авиация и начала целенаправленную охоту за передатчиками «Радио Ребельде».
Помимо пиар-обеспечения, приобретали организацию и цель силовые акции — если раньше рондас ограничивались защитой своей собственности или в редких случаях попытками выдавить кооперативные лавки или предприятия, сейчас фалангисты и навербованные ими парамилитарес начали блокировать айлью из «свободной зоны», а кое-где и жечь имущество.
Что было тем легче, чем дальше от ядра партизанской республики находилась община — а новые веяния расползлись не только на места проживания кечуа и родственных аймару, но кое-где и на районы, где индейцы в меньшинстве. Но вопреки расчетам того, кто стоял за рондас и фалангистами, силовые акции только усиливали герильерос — поток желающих стать «воином касика Тупака Амару» рос день ото дня. В отрядах общин, вооруженных чем попало, уже насчитывалось около двенадцати тысяч участников, а собственно партизанское ядро выросло почти до трех тысяч.
Противник опирался в основном на не-индейцев и главный район противостояния ожидаемо сместился к Восточной Кордильере, на границу плоскогорья и спуска с него к саваннам Санта-Круса, где кечуа терялись среди «испанского» большинства — тех самых Альгараньясов и Рохасов, погубивших экспедицию Че Гевары в прошлом варианте истории.
Наконец, когда подряд пошли сообщения об убийствах общинных активистов и уничтожении общинной собственности, штаб решил передвинуть на восток несколько крупных отрядов и навсегда отбить охоту соваться в свободную зону.
Но не успел.
Колонна вышла к айлью Сейбас ближе к вечеру, часа за два до заката, и передовой дозор почти сразу прислал гонца — община разгромлена. Катари немедленно выслал в обход поселка патрули веером и блокирующую группу, перехватить единственную дорогу, и только потом двинулся вниз, к пустым домам, развороченной школе и сгоревшей часовне.
Увидев первую выбитую дверь, Катари приказал не соваться внутрь без сапера — он помнил рассказы касика про мины-ловушки и совсем не хотел терять людей. Герильерос настороженно и почти беззвучно продвигались вперед и в этой нехорошей тишине Катари выделил странноватый звенящий гул, еле-еле слышный на фоне хруста камешков под ногами, шороха одежды и редких звяков амуниции. Раскиданные вещи, рваные тряпки — все говорило о произошедшем совсем недавно. Застывшие черные дорожки, перемежавшиеся такими же черными лужицами, вели туда, за общинный дом, откуда все отчетливее и слышалось зудение.
За углом, у стены, лежали двенадцать трупов, над которыми гудело облако мух.
Совсем на закате с одним из патрулей пришел здешний индеец:
— Они прикатили прямо с утра, из Пасорапы.
— Они это кто? — мрачно уточнил Катари.
— Не знаю, на наркоторговцев похожи. Не армия, точно, и не полиция. Повязки у них в цвет флага с факелом.
— Фаланга, ясно. Местные среди них были?
— Да, Камонес и Маркос, — кивнул индеец, — остальных раньше не видел.
— Кто такие Камонес и Маркос?
— Камонес лавочник из Пасорапы, у Маркоса финка в Табасале, богатая.
— Прикатили, дальше что?
— Встали цепью вокруг, человек пятьдесят. Вытащили Чаупи…
— Кого? — нахмурился Катари.
— Чаупи, старосту нашего, малакку.
— Так, дальше.
Дальше у старосты потребовали выдать партизан и сочувствующих, а когда Чаупи сказал, что они законопослушные люди, его попросту избили. Рондас пошли по общине, у пятерых нашли винтовки, избили тоже, несмотря на то, что это оружие раздавала армия год назад. Разгромили кооператив и лавочку при нем, тракториста тоже избили, связали и закинули в кузов.
— Я как такое дело увидел, сразу своих и соседей в горы погнал, пока все тропки не перекрыли, успели выскочить, да и сам с ними ушел, только недалеко — во-он там залег, сверху все хорошо видно.
В общине застали приезжего эквадорского врача, одного из тех, кто по призыву Че Гевары лечил боливийцев. Врача тоже измордовали, стоило ему заступиться за избитых. На этом месте слушатели тяжело переглянулись — врачи в Латинской Америке каста избранных, часть элиты, к ним уважение самое подчеркнутое, а тут такое.
А потом к рондас привязался деревенский дурачок Йике, его отгоняли пинками, а он все лез играться и в недобрую минуту сорвал с командира кепку.
Дурачка пристрелили на месте.
И как сорвалось — потащили все, что плохо лежит, доктора связали и тоже в кузов закинули, потом начали женщин насиловать, а тех мужчин, кто не побоялся заступиться, застрелили. Объявили, что это партизаны и застрелили. Напоследок вытащили и подожгли трактор, погрузились и уехали.
— А церковь кто сжег? — скрипнул зубами командир.
— Так от трактора и загорелась, потом уже, когда уехали. Тушить некому было — все разбежались.
Катари выругался.
— Вот еще что, брат, — кечуа придержал его за рукав, — они говорили, что на нашей общине не остановятся, завтра снова приедут и дальше двинутся.
— Понял, брат. Давай-ка пока всех, кто цел, уводи в горы.
— Так уже.
Радист раскинул антенну и послал вызов, в ожидании ответа Катари и старшие групп прикинули план засады — дорога в Пасорапу шла у подножья невысокого хребта, с него один за другим сбегали небольшие ручьи в долину, и уже по ней общий поток бежал дальше, за Буэнависту и Уайякан, в Рио-Гранде. В трех километрах от Сейбас начинался участок, где гравийку каждые триста метров пересекали безымянные потоки, числом восемь штук.
— Огневые группы ставим на первом, втором, третьем и восьмом ручье. Залп — и немедленный отход.
— Зачем на восьмом?
— Первый внезапный, второй неожиданный, третий для закрепления. Вдоль четвертого ручья они сами полезут проверять, и вдоль пятого тоже, на седьмом сломаются и мы их снова прихватим. А пулеметы поставим вот здесь, они на прямой участок вылезут, будем бить вдоль колонны. И коли они не побегут, надо будет принимать бой, в Чиличи и Рода Пампу их пропускать нельзя.
— Командир, связь! — подал наушники радист.
Штаб засаду одобрил, но приказал дальше, в Табасаль и Пасорапу не соваться. И немедленно сделать фотографии разгрома — Катари аж по лбу себя хлопнул, все время он забывал об этих новомодных штучках. Тут же послал обученного бойца и вовремя — через каких-то двадцать минут упала ночь.
Убитых закапывали в темноте и слава богу, смотреть на тела было страшно — перед смертью их изрядно порезали. Зато ясно, что в плен сдаваться нельзя, да и самих фалангистов брать тоже не стоит.
В полночь снова
