Анатолий Логинов - Рокировка Сталина. С.С.С.Р .- 41 в XXI веке

поспать, ни пожрать.

- Это точно, никакой жизни, ни половой, ни общественной, - коротко усмехнулся

Лерман и, уже не глядя на уходящего пограничника, углубился в бумаги.

Восточная Пруссия, г. Кёнигсберг.

Ганс Нойнер, оберштурмфюрер СС, дивизия "Мертвая голова"

Ганс сидел на летней площадке небольшой бирштубе и с удовольствием разглядывал

проходящих мимо девушек. Сидящий рядом Куно деликатно молчал, потихоньку

потягивая пиво из большой кружки. В этом заведении блюли традиции и пивные кружки

были настоящими керамическими, с крышкой, словно только что перенесенными на стол

прямо из шестнадцатого века. Поймав себя на очередной мысли о временном переносе,

Ганс нервно усмехнулся и сделал большой глоток из кружки. Надо бы отвлечься от всего

мира, сходить в бордель. Только вот с этим в Кёнигсберге было совсем плохо, точнее

вообще никак. А ехать в женское общежитие "трудового фронта" не хотелось, да и

времени было мало. Ганс отпил еще глоток, посмотрел на часы и мысленно чертыхнулся.

Командир конечно не опаздывает, но сильно задерживается. Неужели действительно что-

то случилось? Беспокойство Нойнера оказалось напрасным, из притормозившего прямо

напротив трамвая выбрался Кнохляйн. Что сразу удивило Ганса - в гражданском костюме,

а не в форме.

- Привет, камрады. Сидите, - заметно было, что Фриц не хотел привлекать лишнего

внимания, - Что пьете?

- "Остмарк" - ответил Куно, жестом подзывая кельнера.

- А "Понарт" у вас есть? - вежливо, совсем не похоже на себя, спросил подбежавшего

служителя Кнохляйн. Ганс сразу сообразил, что его подозрения совсем небеспочвенны и

неприятности все же будут, и пока Ганс заказывал пиво, допил одним глотком кружку.

- А мне шнапс, - дополнил он заказ.

- Ага, Ганс почувствовал, что становится жарко, - пошутил Фриц, как только кельнер

отошел достаточно далеко. И продолжил, внимательно глядя на удивленные лица. -

Камрады, вынужден вас огорчить, но мы трое внесены поляками в списки военных

преступников за расстрел пленных и насилия над мирным населением. Кроме того, тебя,

Куно, требуют евреи из этого их государства, - на лице Фрица появилась брезгливая

гримаса, - Израиль. За насилия и уничтожение иудеев в период службы в Заксенхаузене.

Пока переговоры только начались, но мне удалось узнать, что вероятнее всего... -

Кнохляйн замолчал, пережидая пока кельнер поставит на столик заказанное пиво,

рюмочку шнапса и три блюда с сосисками. Расплатился сам, пресекая возражения

собеседников, и продолжил, когда они остались одни и выпили под традиционное

"Прозит" по глотку:

- Вероятнее всего наши бонзы примут предложение современной Германии о

присоединении. Немцы все же, хотя у них там что-то вроде очередного издания Веймара.

Живут получше, и даже вооруженные силы есть, но полностью легли под американцев. -

Он печально кивнул головой. - Так что ждет нас дорога дальняя и квартира с

зарешеченными окнами. Думаю, стоит только появиться здесь первому же полицейскому

из будущего и мы окажемся в казенном учреждении... Но мне, честно говоря совершенно

не хочется проверять насколько справедливо или несправедливо современное немецкое

правосудие. Думаю и вам тоже.

Кнохляйн замолчал и, подняв кружку, сделал несколько глотков. Тишина за столиком

затянулась, словно каждый из сидящих за столом боялся, что первое же произнесенное

слово вызовет предсказанные Фрицем последствия. Наконец Куно со стуком поставил

пустую кружку на стол и вопросительно посмотрел на Ганса.

- Что предлагаешь, Фриц? - спросил неторопливо и словно бы совсем

незаинтересованно Нойнер. - Дезертировать?

- Нет, камрады, дезертировать мы не будем. Просто подстелем себе мягкую перинку на

всякий случай. Если вдруг все пойдет по наихудшему варианту, мы должны быть готовы,

- злая улыбка мгновенно преобразила Кнохляйна, вернув ему прежний облик. - Я тут

договорился о покупке трех комплектов документов, для нас. Берем документы,

гражданскую одежду, "кюбельваген" у меня при штабе есть, его и возьмем. Куно, ты ведь

машину неплохо водишь?

- Так точно, в свое время в NSKK состоял, - невозмутимо ответил Клинсманн, - могу

водить все, что на колесах. Только куда мы на машине уедем, разрешите узнать? В

Польшу?

- Нет, камрады, в Россию, - Фриц, иронически улыбаясь, смотрел на ошарашенных его

заявлением сослуживцев.

- В Россию? К унтерменшам? - от неожиданности даже Куно лишился своей обычной

сдержанности.

- Ну, допустим, к большевикам, - Ганс успокоился быстрее, - что они унтерменши - это

Геббельс надвое сказал... - Все засмеялись. - Но нужны ли мы им?

- Думаю, что с ними мы найдем общий язык быстрее, чем с американо-английскими

плутократами, иудеями из Израиля или немцами из современной Германии. Тот же

Геббельс, между нами, в годы борьбы не раз заявлял о глубоком родстве нашего движения

и большевизма. Так что для нас единственный выход избежать тюрьмы в Германии...

- Попасть в русский ГУЛАГ, - заметил Ганс.

- Нет, Ганс, нет. Я уже узнал. Несколько армейцев уже перебежали к русским. Как мне

сообщили - их никто не посадил.

- Не верю я в это, доннерветер, не верю, - непримиримо заметил Ганс.

- А в то, что нас расстреляют поляки, веришь?

- Ну, если нас им выдадут...

- Так вот, в канцелярии гауляйтера собрали документы по объединению Германии, -

заметив недоумение собеседников, Фриц пояснил. - После войны часть Германии была

оккупирована русскими, часть - англо-американцами, потом на месте этих зон появились

два государства, Восточная и Западная Германии. В Восточной у руля были коммунисты,

в Западной - понятно, кто... В тысяча девятьсот девяносто первом они объединились,

точнее восточные присоединились к западным. До объединения им обещали много чего,

полные гарантии безопасности, и всё такое. Но как только объединение закончилось, - все

обещания тут же были забыты. Вроде бы даже бывшего главу государства Восточных

арестовали и судили. - Фриц сделал паузу, отхлебнул из кружки и продолжил:

- И кстати, камрады, если попадём в немецкую тюрьму, считайте, что нам повезло.

Хуже, если нас выдадут евреям или янки - ни те, ни другие, насколько я разузнал, в таких

случаях вообще не заморачиваются юридическими формальностями. Украдут, вывезут к

себе, а потом повесят. А правительство Германии сделает вид, что ничего не произошло...

- У французов и англичан научились, - заметил вдруг Куно.- Мне отец рассказывал,

что в конце Великой войны те тоже много чего обещали, если Германия капитулирует, а

потом раздели нас догола. Короче, я вам верю, гауптштурмфюрер.

- А ты Ганс? - пристально глядя в глаза спросил у Нойнера Кнохляйн.

- Доннерветер, я с вами. Только когда будем в Сибири снег убирать, будете мне

помогать, я этому не обучен...

Ленинабадская область, пос. Фальгар.

Чайхана

Невысокий сухонький старичок с длинной жиденькой бородкой проскользнул в

чайхану, суетливо озираясь, прошмыгнул к дастархану в дальнем углу веранды и вежливо

поздоровался с сидящими там аксакалами:

- Ассалам алейкум, уважаемые!

- Ваалейкум, ассалам, Мустафа, - ответил Абдулла, высокий жилистый старик, словно

вырубленный из цельного ствола столетней арчи. Второй аксакал, сидевший на

дастархане, молча кивнул.

- Что интересного происходит в мире, Абдулла? Или ты, Вагиз, поделишься свежими

новостями?

- Ты всегда так торопишься, Мустафа, как будто боишься опоздать родиться на свет? -

ответил Вагиз. - Присядь, выпей чаю, посмотри на мир спокойно и с достоинством,

присущим старости, а не спеши, словно пылкий юнец. Ты уже родился.

- Как скажешь, о мудрейший, - пришедший прислушался к совету, поспешив

устроиться на дастархане.

- Хороший чай, - произнес все тот же Мустафа после третьей пиалы чая, устраиваясь

поудобнее, - и всё же, уважаемые, есть ли новости?

- Есть, Мустафа, есть! - усмехнулся Вагиз. - Как может не быть новостей, если мир

сошел с ума и катится в сторону Джаханнама быстрее, чем мы успеваем наполнять пиалы

чаем?

- Поделись с нами открывшейся тебе мудростью, досточтенный, - заинтересовано

произнес Абдулла, - что привело тебя к таким выводам?

- Уже несколько дней урусы суетятся, словно Искандер-бек снова перешел границу, к

Самарканду подходят муджахеды Энвер-паши, а Салим возродил Матчинское бекство.

- Ты меня удивляешь своей плохой памятью, Вагиз, - горько усмехнулся Мустафа, -

Искандер-бек гостит у гурий уже десять лет как. Энвер-пашу зарубили джигиты

Буденного еще в двадцать втором году, а Салима урусы застрелили годом позже. Тогда же