Слава Бродский - Страницы Миллбурнского клуба, 2
Самый сильный, самый стойкий,
Муравей пришел уже
К замечательной постройке
В сорок восемь этажей.
6. Еврейская тематика. По существу, я не обнаружил «специальной еврейской тематики» в стихах О. М. Но иногда в них проскальзывают темы, связанные с его родным народом, в очень разных контекстах. Я решил пометить такие стихи, поскольку их не так мало и они как-то дополняют образ поэта. Примеры:
Он говорил: небес тревожна желтизна!
Уж над Евфратом ночь: бегите, иереи!
А старцы думали: не наша в том вина –
Се черно-желтый свет, се радость Иудеи!
***
Эта ночь непоправима,
А у вас еще светло.
У ворот Ерусалима
Солнце черное взошло.
Солнце желтое страшнее, –
Баю-баюшки-баю, –
В светлом храме иудеи
Хоронили мать мою.
***
Мяукнул конь и кот заржал –
Казак еврею подражал.
7. Родина, политика, общественная жизнь, современность.
И пятиглавые московские соборы
С их итальянскою и русскою душой
Напоминают мне явление Авроры,
Но с русским именем и в шубке меховой.
***
Век мой, зверь мой, кто сумеет
Заглянуть в твои зрачки
И своею кровью склеит
Двух столетий позвонки?
***
Слава моя чернобровая,
Бровью вяжи меня вязкою,
К жизни и смерти готовая,
Произносящая ласково
Сталина имя громовое
С клятвенной нежностью, с ласкою.
8. Новая советская власть – скорее одобрение. Я не буду пытаться найти в стихах О. М., говорящих нечто позитивное о советской власти (по каким бы то ни было причинам), «фигу в кармане» или какой-то замаскированный издевательский смысл, выраженный в сложной символике, как некоторые пытаются сделать. Если я не вижу в них никакого прямого сарказма, я их воспринимаю в прямом смысле и отношу к «просоветским». Эта тема подробнее обсуждается в разделе 3.3.
Глазами Сталина раздвинута гора
И вдаль прищурилась равнина.
Как море без морщин, как завтра из вчера –
До солнца борозды от плуга-исполина.
***
Проклятый шов, нелепая затея
Нас разлучили, а теперь – пойми:
Я должен жить, дыша и большевея
И перед смертью хорошея –
Еще побыть и поиграть с людьми!
***
Гуди, старик, дыши сладко'.
Как новгородский гость Садко
Под синим морем глубоко,
Гуди протяжно в глубь веков,
Гудок советских городов.
9. Новая советская власть – скорее отрицание. Сюда я включал не только явно крамольные стихи, такие, как «Мы живем, под собою не чуя страны...», но и более личные, в которых, однако, видно все неприятие новой действительности.
Лишив меня морей, разбега и разлета
И дав стопе упор насильственной земли,
Чего добились вы? Блестящего расчета:
Губ шевелящихся отнять вы не могли.
***
Твоим нежным ногам по стеклу босиком,
По стеклу босиком, да кровавым песком.
Ну, а мне за тебя черной свечкой гореть,
Черной свечкой гореть да молиться не сметь.
***
Холодная весна. Голодный Старый Крым,
Как был при Врангеле – такой же виноватый.
Овчарки на дворе, на рубищах заплаты,
Такой же серенький, кусающийся дым.
…
Природа своего не узнает лица,
И тени страшные Украины, Кубани...
Как в туфлях войлочных голодные крестьяне
Калитку стерегут, не трогая кольца...
10. Прочее. В этот обширный раздел зачислялись все стихи «на свободные темы» – по случаю, о неких предметах, не связанных с личными переживаниями (то есть «не лирика»), «географические» и т.д.
Я хотел бы ни о чем
Еще раз поговорить,
Прошуршать спичкой, плечом
Растолкать ночь, разбудить…
***
Язык булыжника мне голубя понятней,
Здесь камни – голуби, дома – как голубятни.
И светлым ручейком течет рассказ подков
По звучным мостовым прабабки городов...
***
Вы, с квадратными окошками
Невысокие дома,-
Здравствуй, здравствуй, петербургская
Несуровая зима.
***
Художник нам изобразил
Глубокий обморок сирени
И красок звучные ступени
На холст, как струпья, положил.
11. Лирика. Сюда я включал только те стихи, где личностное начало и переживание были явственно ощутимы, независимо от темы. Здесь у меня возможен субъективизм (ибо, при желании, буквально все можно назвать личностным и, стало быть, лирическим), но я старался. Часто если «лирический герой» и личность поэта («я») совпадали, я относил стихотворение в эту категорию; но лиризм чувствуется и там, где героя как такового нет (как в последнем примере ниже). Для иллюстрации «от противного» – вот зарисовка, которая, в моем понимании, не является лирической:
Как народная громада,
Прошибая землю в пот,
Многоярусное стадо
Пропыленною армадой
Ровно в голову плывет:
Телки с нежными боками
И бычки-баловники,
А за ними кораблями
Буйволицы с буйволами
И священники-быки.
А вот такие – являются:
Держу пари, что я еще не умер,
И, как жокей, ручаюсь головой,
Что я еще могу набедокурить
На рысистой дорожке беговой.
***
Наша нежность – гибнущим подмога,
Надо смерть предупредить – уснуть.
Я стою у твердого порога.
Уходи, уйди, еще побудь.
***
Шестого чувства крошечный придаток
Иль ящерицы теменной глазок,
Монастыри улиток и створчаток,
Мерцающих ресничек говорок.
Недостижимое, как это близко –
Ни развязать нельзя, ни посмотреть, –
Как будто в руку вложена записка
И на нее немедленно ответь...
12. Тоска, тревога, усталость, печаль.
Промчались дни мои – как бы оленей
Косящий бег. Срок счастья был короче,
Чем взмах ресницы. Из последней мочи
Я в горсть зажал лишь пепел наслаждений.
***
Помоги, Господь, эту ночь прожить,
Я за жизнь боюсь, за твою рабу...
В Петербурге жить – словно спать в гробу.
***
Мы с тобой на кухне посидим,
Сладко пахнет белый керосин;
Острый нож да хлеба каравай...
Хочешь, примус туго накачай,
А не то веревок собери
Завязать корзину до зари,
Чтобы нам уехать на вокзал,
Где бы нас никто не отыскал…
13. Шутка, юмор, ирония
Ой ли, так ли, дуй ли, вей ли –
Все равно;
Ангел Мэри, пей коктейли,
Дуй вино.
Я скажу тебе с последней
Прямотой:
Все лишь бредни – шерри-бренди,
Ангел мой.
***
И, может быть, в эту минуту
Меня на турецкий язык
Японец какой переводит
И прямо мне в душу проник.
***
У старика Моргулиса глаза
Преследуют мое воображенье,
И с ужасом я в них читаю: «За
Коммунистическое просвещенье»!
14. Темные по содержанию стихи. Темными я считал те стихотворения (а не отдельные строки – см. об этом 15.), в которых не понимал содержания и даже порой общей направленности. В качестве примеров поэтому я привожу именно целые стихи.
Были очи острее точимой косы –
По зегзице в зенице и по капле росы,-
И едва научились они во весь рост
Различать одинокое множество звезд.
«Очи острее ... косы» подразумевает (по типу «острый глаз») очень хорошее зрение (взгляд). Но раз коса «точимая» – то она не острая, а «острее тупого» – любое, не обязательно острое. «Зегзица», по Далю, – нечто вроде «докуки»; может быть, метафорически, поэт имел в виду «соринку в глазу» (другое значение – «кукушка» – подходит еще меньше). А при чем тогда «по капле росы», которая символизирует что-то противоположное соринке, прозрачное и чистое? Что такое «очи… научились во весь рост»? Если очи хорошо видят, то я ожидал бы «но едва научились», а не «и едва научились» (в смысле «видят несмотря на то, что острые»). «Одинокое множество звезд» при желании можно воспринять как интересную и даже глубокую метафору (вселенная – множество звезд – одинока, ибо равна самой себе, а другого ничего нет). Но если так, то от чего «различать» (отличать), коли вселенная одинока?
А посреди толпы, задумчивый, брадатый,
Уже стоял гравер – друг меднохвойных доск,
Трехъярой окисью облитых в лоск покатый,
Накатом истины сияющих сквозь воск.
Как будто я повис на собственных ресницах
В толпокрылатом воздухе картин
Тех мастеров, что насаждают в лицах
Порядок зрения и многолюдства чин.
Здесь невнятно все, от концепции до отдельных элементов. «Гравер» – это, надо полагать, буквально, а не иносказательно (но, возможно, символ «художника»). Почему доски «меднохвойные» – не знаю, как и не знаю про трехъярую окись. Что такое «лоск покатый»? А «накат истины»? Повисание на собственных ресницах – символ мучения? Широко открытых глаз? «Толпокрылатый»? Мастера могут как-то насаждать «порядок зрения», но «многолюдства чин»? Вообще, причем здесь «чин» (как иерархия? как порядок?)? И о чем весь стих? О восхищении некоторой живописью? Все это крайне темно.
Но П. Нерлер, однако, вполне может снисходительно улыбнуться и заметить, что для кого темно, а для кого не очень; раз есть «ресницы», то ясно, что речь идет о бурном романе О. М. с Ольгой Ваксель, которая называла его «ресничками», и что, стало быть, это надо трактовать совсем по-другому и т.д. [9]. И мне будет нечем возразить – возможно, и надо. Я вынужден постоянно себя одергивать и в очередной раз подчеркивать – да, темно для меня одного (ну, может, еще для 98 из 100), но не для всех.
