Неизвестно - Александр Поляков Великаны сумрака
Наслышанный о состоянии молодого помещика, Лев все порывался взять извозчика (к тому же натер ногу!) или, на худой конец, проехаться на конке, но богач отказался потратиться даже на это. Сутулый, в мешковатом пиджаке на костлявых плечах, он рыскал по сторонам серыми, навыкате глазами, скрипел протяжно и нудно:
— Я, Тихомиров, всякую копейку нынче берегу. От уроков музыки отказался. Из квартиры с лакеем и кухаркой в комнату перебрался, на Петербургской. Пять рублей плачу. Щей себе горячих не позволяю.
— Ну, уж щей-то. Щей-то, поди, можно? — вытаращился Лев: как же без них, без александровских — с пылу, с жару?
Он удивился тогда: на голове у Лизогуба лихо, вполне по- рабочему, сидел кожаный картуз, но из-под мышки торчал парадный складной цилиндр. Перед входом в сверкающий стеклом подъезд банка помещик вынул из кармана еще и перчатки, тоже пепельного оттенка, под цвет сложенного головного убора, похоже, щегольского.
Тихомиров все ждал, что перед приемной управляющего Дмитрий, наконец, раскроет цилиндр, но не дождался: шляпа так и осталась в своем прежнем виде; Лизогуб надел лишь перчатки и сунул картуз Льву.
Деньги ему выдали. Он тщательно пересчитал их, а после, уже в скверном трактире, все тем же скрипучим голосом, рассказал Тихомирову, что с год тому назад в цилиндре поломалась пружина, и он никак не может собраться отдать ее в починку. Вот и входит в приемные и гостиные со сложенной шляпой под мышкой: ни дать, ни взять — вылитый денди, светский лев, только что, как и положено по этикету, свернувший роскошный цилиндр.
— Знаешь, Тихомиров, мне жаль двугривенного на пружинку, — давился печеными яйцами толстосум. — Уж лучше я его употреблю на дело революции. А цилиндр буду для важности держать под мышкой.
— Угу..— кивал Лев и продолжал уписывать горячие щи, тщетно силясь уберечь при этом пиджак от соскакивающей с ложки капусты.
— Или перчатки. Я придумал способ, как их сохранить! Четвертый год ношу, и точно новые.
«И это человек, состояние которого простирается до 200 тысяч рублей! Разве скажешь?» — вытягивал Лев мясо из дымящейся тарелки.
Теперь все было иначе. Лизогуб уже несколько месяцев сидел в одесской тюрьме. Тигрыч знал, что тот дал полную доверенность старому другу дворянину Владимиру Дриго, тоже социалисту, — на продажу всей недвижимости. Деньги поверенный должен был передать в Исполком «Народной Воли». Денег требовалось много: начиналась охота на русского самодержца. Но Дриго давно не подавал никаких вестей. Дворник с Желябовым места себе не находили.
Дворник срочно выехал в Одессу, потом в Чернигов. Тихомиров по поручению Исполкома работал над программой и уставом организации. Составлял секретную инструкцию: создать центральную боевую организацию, способную начать восстание; создать провинциальную революционную организацию, способную поддержать восстание; обеспечить поддержку восстанию городских рабочих; подготовить возможность привлечения на свою сторону войска; заручиться содействием интеллигенции — главного источника сил при подготовительной работе; склонить на свою сторону общественное мнение Европы.
И ни слова — о деревне, о крестьянстве. Не потому ли, что помнил, не забыл, не потому ли, что засело в сердце — сперва Сонин восторг, а после ее же насмешка над «Сказкой о четырех братьях», которую хитрющие костромские оратаюшки- землепашцы растаскивали на самокрутки?
Впрочем, тогда он об этом не думал. Не успел подумать.
— Пиши скорее, — потребовал перед отъездом Михайлов. — Программу нужно обсудить. Будем рассылать проект в провинциальные группы.
— Еще пару-тройку дней. — кивнул Лев. — В черниговский кружок сам привезу. Встретишь?
— Ясное дело. Но будь осторожен. На юге арестованы Де- багорий-Мокриевич, Попов, Башуцкий, Осинский. А еще раньше — Стефанович. Это некий Судейкин развернулся. Выучку прошел у главного киевского жандарма Новицкого. Чую, далеко сей капитанишко пойдет.
А поверенный Дриго и в ус не дул. Он уже вошел, как говорили, в стачку со старшим братом Лизогуба, и теперь компаньоны ловко и быстро обращали состояние несчастного узника в свою личную собственность. Разумеется, о поддержке революции не было и речи. Уж лучше бы Лизогубу потратиться на пружинку в цилиндре и на новые перчатки нежного пепельного тона, да и от щей с говядиной не отказываться — хотя бы по воскресениям.
Появление Дворника для Дриго было, как гром средь ясного неба. Он только-только начал обставлять свое новое имение Довжик стоимостью в сорок тысяч, за которое не заплатил ни копейки. Но Михайлов взял хитреца в оборот.
— Про террористов слыхали? Про кинжальщиков? — трепал он манишку Дриго, тыча тому в побелевшее лицо гневное письмо от Лизогуба. — Для нас мерзавца продырявить — что семечек погрызть.
— С превеликим удовольствием. — тряс лысеющей головой вор. — Но на квартире опасно. Ко мне приезжал полицмейстер. Встретимся завтра, когда стемнеет, на площади у почтовой станции.
Несколько тысяч все же удалось забрать. Утром с фальшивым паспортом приехал Тигрыч: как всегда, со старого бланка смыли белильной известью и щавелевой кислотой прежние чернила и вписали новое имя. На встречу решили пойти вместе. Дворник возбужденно ходил по гостиничному номеру, потом вдруг вскочил, точно ужаленный: пора! Лев недоуменно глянул на часы: до встречи еще два часа.
— Идем, идем! — торопил его Михайлов. — Чую, так надо.
Тягучие южные сумерки уже накрывали город. Тигрыч с
Дворником мягко прошли в тени каштановой аллеи и, перемахнув через забор, укрылись в самом отдаленном углу площади. Пространство перед станцией было, точно на ладони.
И вдруг.
Верно, как верно сказано: всякий человек от природы словно бы зашифрован сам в себе. Нужно научиться дешифровывать его безошибочно и точно. И тут-то едва ли поможет даже «черный кабинет» проницательного Антона Ивановича Лидерса с разгадывателем криптограмм Ратаевым. Только она — ясновидящая интуиция, присущая редким людям.
Таким, как Дворник, — генерал конспирации, хозяин, недремлющее око встающей на ноги «Народной Воли». Он все понял про Дриго.
Тихомиров потрясенно увидел, как из темноты на площадь въехали полицейские экипажи. Прав оказался Саша, ох, прав!
— Я ж говорил! — сипло шептал Дворник. — Бьюсь об заклад: Дриго уже снюхался с Судейкиным, агентами охранки. Его почерк — видишь, как быстро развернулись?
Высадив жандармов и полицейских, черные экипажи тотчас же исчезли; вскоре место их встречи с Дриго было окружено. Под тучами мрак становилась все гуще, но вот в просвете блеснула луна, и сразу появился Дриго. Он нервно заходил взад-вперед под тусклым фонарем. Тигрыч почувствовал словно какой-то гальванический разряд в груди: сердце забилось горячо, зло, мстительно.
— Револьвер взведен? — ткнул, не помня себя, Дворника. — Достанешь предателя?
— Стрелять? А ведь попадемся. — пробормотал тот, все же вытягивая из кармана «смит и вессон». — Эх, Морозова бы сюда! Половчее будет.
Револьвер полыхнул в темноту пламенем, опередившим хлесткий пороховой удар, сбросивший с веток ночных птиц, пробудивший во дворах хриплых цепных псов. И сразу — крики, топот сапог, ледяное звяканье приготовляемого к схватке оружия.
Бежать, скорее! Сердца уже рванулись, но тела еще медлили, руки цеплялись за забор, глаза до рези всматривались в мутное пятно под фонарем: что там? убит негодяй? или?..
Заскрипели зубами, увидели: жандармы бегом уводили предателя — рыдающего, но невредимого.
Тогда уж ринулись — через заборы, к водокачке, за нее, к садам, мещанским дворикам. Кто-то рослый, с тяжелой поступью выскочил наперерез, у ворот пальнул из револьвера почти в упор, но пуля взвизгнула выше, сшибла с головы Дворника шляпу (а может, веткой сбросило?); Тигрыч, не останавливаясь, ткнул кулаком в мокрое усатое лицо, а Дворник, утробно рыкнув, закончил дело точным выстрелом.
— Не отставай! Я знаю. — прохрипел, задыхаясь, Михайлов. — На третьей улице. Там поворот. Потом тупик.
— Что? Что — знаешь? — Лев оторопело хватал ртом приторно-теплый воздух. Ноги упруго несли вперед, смешно шлепали по ягодицам задниками разношенных ботинок. — Откуда знаешь? — выдохнул, скользя по затравевшему склону.
Впрочем, мог и не спрашивать. Ведь это был Дворник, опытный конспиратор, приехавший в Чернигов заранее, и времени здесь даром не потерявший: не только рвал манишку вороватого Дриго, но и изучил окрестности, сквозные дворы у водокачки, переулки и тупики. Наверное, и схемку нарисовал. Как в Питере или в Москве.
Само собой, у тупика подремывал на облучке возница-еврей; он и отвез беглецов на соседнюю станцию. И взял — всего ничего: рад был нечаянному заработку.
А пока они бежали, ночь наступила и в Киеве. Однако в здании губернского жандармского управления два или три окна светились, проливая на листья старых каштанов неяркие желтоватые лучи.