Английская поэзия XIV–XX веков в современных русских переводах - Антология
Зато богатству счету нет
И доброте одновременно.
Здесь люди не творят измены
И всяк в содружестве живет;
Столь часто смертные блаженны,
Сколь раки движутся вперед.
Немыслим в мире сем навет,
И правда в нем царит бессменно,
Обманщиков пропал и след,
Судьба блага и неизменна.
Здесь доброй дружбе знают цену
И не враждуют круглый год;
И тьма светлеет постепенно,
Коль раки движутся вперед.
Здесь рыцари блюдут обет
И милосердны сюзерены,
Средь судей — честности расцвет,
И кумовства нет совершенно,
Пред подкупом воздвигли стены,
Мздоимцам дали укорот;
Присяжный справедлив отменно,
Коль раки движутся вперед.
И стражник здесь — не мироед,
Не ставит в грош металл презренный,
Судей церковных прав совет,
От мзды бегут, как от геенны;
Нет места лести прикровенной,
Обилию потерян счет,
Исчезла нищета мгновенно —
Ведь раки движутся вперед.
Все люди слышат звон монет
И к нищим вовсе не надменны,
Живет священник как аскет,
На диво кроткий и смиренный;
И церковь не в земле растленной,
А в небе благодати ждет,
Чего правдивость несомненна —
Ведь раки движутся вперед.
И женщины ввели запрет
Отcюда аж до Карфагена
На модничанье, и вослед
Запрету сделались степенны;
Порядок в церкви стал священный,
Купец три шкуры не дерет,
И так же истина почтенна,
Как раки движутся вперед.
Князья! Событья наших лет
Я изложил предерзновенно;
Плетенье слов — большой секрет,
Но тем двусмысленность и ценна.
Ей потрясен во всей вселенной
Француз, норманн и всяк народ;
Вам небо явит откровенно,
Как раки движутся вперед.
Перевод А. Серебренникова
Баллада, предостерегающая мужчин от лукавых женщин
Любовники, молю, остерегайтесь —
Не дайте похоти вас взять в полон,
В кого попало больше не влюбляйтесь.
Самсон могучий, мудрый Соломон —
Всяк женской ложью встарь был обольщен.
Мой приговор пора бы вам принять:
Кто зазевался, будет мух глотать!
Как ни был бы прекрасен женский лик,
В них веры мало, правда в них растленна,
Румянами себя украсят вмиг,
Но верность ненадежна в них и бренна,
В них лжива дружба, истинна измена,
Свой нрав сто раз успеют поменять.
Кто зазевался, будет мух глотать!
Как ни старайся весь живущий люд,
Чтоб изменить их разум легковесный,
Не победишь природы — тщетен труд!
Мир связан честью, а они бесчестны,
Они смеются лишь — то всем известно.
Им верить — сказку истиной считать.
Кто зазевался, будет мух глотать!
Влюбленного жалею молодца —
У женщин мигом будет он обрит,
Кругом острижен будет, как овца.
Не все то злато, что в глаза блестит, —
Скрывает яд припудренный их вид.
Как то, что в головах у них, понять?
Кто зазевался, будет мух глотать!
Три свойства женская имеет масть.
Вот первое: все лгут и нас дурачат,
Второе: женщинам по нраву прясть,
А третье вас немало озадачит:
Чуть что не так — они берут и плачут,
Чуть что хотят — давай слезу пускать…
Кто зазевался, будет мух глотать!
Что всех на свете легче и быстрее?
Иные скажут — это солнца луч,
Но буйный ветер, беззаботно вея,
Так переменен, легок и летуч…
И все же, будь ты мудр или дремуч,
Легчайшей женщину пора признать.
Кто зазевался, будет мух глотать!
Сказать короче — обернись весь свет
Пергаментом наскобленным и белым,
А море синее, где брега нет,
Разлейся океаном почернелым,
Стилóм стань палка, всяк — писцом умелым, —
Всех женских козней им не описать.
Кто зазевался, будет мух глотать!
Перевод А. Серебренникова
Горемыка в Лондоне
Пришел я в Лондон как-то раз —
Там суд, я слышал, прав и скор, —
И в Вестминстер двинулся тот же час,
Дабы судейский крючкотвор
Между мной и соседом уладил спор.
Я рек: «Ради Бога, дайте совет!»
Но в мошне моей не нашлось монет.
Округ толклась лихая шваль,
И кто-то мой похитил шлык.
Хоть колпака и было жаль,
Но я решил придержать язык,
И в Королевский Суд проник,
И рек: «На соседа управы нет!»
Но в мошне моей не нашлось монет.
Секретари что было сил
Строчили, что судил закон;
И встал один и возгласил:
«Ричард! Роберт! И кентский Джон!»
И быстро столь гуторил он,
Что слух не поспевал вослед…
А я гадаю: где взять монет?
И в суд подался я мировой,
Где мировой восседал судья;
Вхожу, с непокрытой стою головой,
Реку: «Сосед не дает житья:
Дойдем до кулачного скоро битья!»
Судья же ответил, что жалоба — бред,
Не услышав звона моих монет.
Оттуда я в Канцлерский Суд спешу,
Где важные восседают писцы:
Всё меж собою шу-шу да шу-шу —
Дескать, пускай подождут истцы…
Выслушали меня, подлецы,
И молвили, что виноват мой сосед,
Но суда не будет, коль нет монет.
А в Вестминстер-Холле сыскался муж,
До пят облаченный в шелк;
Я ползал пред ним, что угодливый уж,
И выл, как тоскующий волк.
«Никак не возьму, — он ответил, — в толк:
Ужель тебе чинили вред?»
Видать, ожидал от меня монет.
Никто беде не желал помочь.
И я в кулаках восчувствовал зуд,
И плюнул, и устремился прочь —
