Пользователь Windows - o b5f4535d73c98ec0

сотни лет, и ты говоришь, что не знаешь, чем занимался?

Он качнулся назад, удивленно глядя на меня. На его лице

отразилось странное смешение эмоций, и, в конце концов, черты

исказились от изумления.

— Думаешь, я вел учет завтракам и светским визитам? Кому такое

интересно? — спросил он с легкой усмешкой. — Всё это ужасно

скучно.

— Ты так считаешь? — резко спросил я. — Ты же вел такой образ

жизни. — Я поднялся и поправил края повязки. — Теперь ты готов

лечь спать?

Он покосился на меня и задержал взгляд на несколько мгновений.

— Нет. Думаю, нет, — наконец произнес он.

Сдаваясь, я вскинул руки.

— Ну и чего ты от меня хочешь?

— Поговори со мной. Просто поговори.

— Бога ради, о чем?

Он тряхнул головой.

— Без разницы. О чем хочешь. Расскажи, что ты делаешь в

обычные дни, когда я не прихожу и не отрываю тебя от работы. Что

угодно.

Я вздохнул и сел на кровать, он расположился рядом. Медленно,

неуверенно, я заговорил. Я рассказывал ему, что сплю целыми днями

– совсем как он – потому что работы больше всего по ночам. Я

сбивчиво описывал ему своих постоянных клиентов, в основном тех,

кто мне нравился и нескольких, которые, как я думал, повеселят его.

Но легче не стало – наверное, потому что я был напряжен, сбит с

толку его странной просьбой. А он нетерпеливо ерзал на постели,

словно не мог удобно устроиться. Я даже подумал, что он собирается

продержать меня весь день, пока я не потеряю голос, пересказывая

самые банальные мелочи.

К моему облегчению, опасения были напрасными. С

приближением рассвета он утомился, но стал более нервным. В конце

концов, дойдя до конца очередной истории, я не стал начинать новую,

а посмотрел на него.

— Достаточно? — мягко спросил я. — Могу я теперь идти?

— Да. — Он перекатился на бок, подальше от меня. — Довольно.

Я оставил его спать, и подумал, что сегодня его просто охватило

странное настроение. Но на следующей неделе он пришел снова,

пригвоздил меня к стене и, прорычав: «Поговори со мной, Арьен»,

впился клыками в моё запястье.

И я говорил, каждую неделю, пока это не стало такой же

привычкой, как ежедневный спуск по лестнице в салон, или как мои

постоянные прогулки за свежими булочками в пекарню на окраине де

Валлена. Клыки Майкеля в моей плоти; его руки, крепко

удерживающие меня на месте, в то время как тело пытается выгнуться

под ним, сопротивляясь боли; его грохочущий голос в моих ушах, раз

за разом требующий: « Поговори со мной», пока я не выдавал что-

нибудь, пришедшее в голову, хоть что-то, что смягчало его странное

настроение и позволяло мне расслабиться – всё это стало частью

моей жизни.

Я рассказывал ему об ужасной скуке, сопровождающей ожидание

клиентов; о моей дружбе с Элизой; о том, как нетерпеливо она требует

от меня рассказов о моем клиенте-вампире; о том, как она жульничает,

когда мы играем в шашки; о том, что я знаю все её приемы, но всё

равно позволяю ей мухлевать, потому что она напоминает мне одного

друга детства. Я выкладывал ему всё, что думал о собственной жизни,

но невысказанного всё равно оставалось неизмеримо много, хотя я

выговаривался ночь за ночью, неделю за неделей. А он был всё таким

же ненасытным, и, когда поток моих слов казался ему медленным, он

обрушивал меня на первую попавшуюся поверхность и снова

требовал: « Поговори со мной! »

Отчаявшись и оцепенев под силой укуса, я глядел поверх его

плеча в открытое окно, за которым утренняя заря начала смывать

краски с неба. Чтобы унять его, я, запинаясь, начал описывать ему

уголок моста, который был виден из окна, как его фонари озаряют

ночную темноту и отражаются в водах канала. Но это раздражало его

только сильнее.

Так что я не стал продолжать и начал лепетать что-то о том,

насколько иначе мост выглядит днем, когда его освещает солнце, а

нагретые камни сохраняют тепло ещё несколько часов после заката.

На удивление, это его утихомирило. Хватка ослабла. Я продолжил, не

желая терять неожиданное преимущество. Я говорил ему о том, что

краска слезает с ограды моста, обнажая посеревшую обветренную

древесину, и это происходит уже не первый год; как все согласились,

что кто-то должен его перекрасить, но никто для этого до сих пор не

пошевелил и пальцем. Ещё я рассказывал ему о заполнивших город

золотых, словно солнце, нарциссах. Недели шли, нарциссы завяли, и я

уже описывал ему бутоны тюльпанов, говорил, что мне больше

нравятся розы – за их запах. Я рассказывал ему, как солнце в полдень

падало на моё лицо, согревая его и подсушивая, отчего кожа

становилась сухой, словно пергамент.

Я говорил обо всём, что приходило в голову, обо всём, что он

наверняка забыл за годы, проведенные во тьме. Я даже, пылая от

досады, сквозь крепко сжатые зубы признался ему, что стал обращать

внимание на разные мелочи, думая: «Майкель захочет об этом

услышать. Я должен запомнить, чтобы рассказать ему».

Неделю за неделей я разговаривал с ним. Я не думал, что в

человеке может быть так много невысказанных слов. А однажды

ночью, вернувшись в свою комнату после его ухода, я обнаружил

алую, словно кровь, одинокую розу на своей подушке, и понял, что не

могу произнести ни слова.

Глава 3

Неделю спустя с приближением ночи я обнаружил, что

набрасываюсь на всех, кто попадается мне на глаза. К вечеру я успел

оскорбить чувства, по меньшей мере, дюжины человек, и девочки,

обычно любившие мою компанию, перестали приглашать меня

посидеть с ними. Так что я решил убраться из салона до тех пор, пока

не успокоюсь. Я вернулся в комнату, захлопнул дверь и в который раз

напомнил себе, что даже щедрая оплата не стоит того раздражения,

которое вызывает общество Майкеля. Я гневно подумал, что он мог бы

выбрать кого-то другого. Но вампир даже не рассматривал прочие

варианты. Несомненно, он бы нашел нужного среди всех, кто был рад

его удовлетворить.

За окном занимался рассвет, и я уже начал надеяться, что

избежал встречи с вампиром, когда дверь распахнулась, и он

бесцеремонно ворвался в комнату. Удержавшись от вздоха, я

поднялся ему навстречу. Дверь осталась открытой, и поверх его плеча

я разглядел, что коридор пуст. Я фыркнул:

— Где же твои поклонники?

Его ухмылка была совершенно порочной.

— Им и без меня есть над чем вздыхать.

Я скептически усмехнулся. В этом мире только вампиры могут с

такой легкостью сводить людей с ума.

Когда я не клюнул на его провокацию, он откинулся на стену,

взглянул на меня из-под полуопущенных век и ухмыльнулся:

— Видишь ли, они о нас сплетничают.

Я поднял голову.

— Девочки?

— Наверное, началось всё с них. — Он пожал плечами, но по

блеску в глазах я понял, что ему нравится это предположение. — Они

рассказали клиентам, которые пересказали женам, а те поделились с

соседями. Слухи ходят по всему городу.

Я сел на кровать и, заведя руки за спину, оперся ими на матрас.

Майкель даже не предложил мне оплату, а я уже развлекаю его. Что,

черт возьми, со мной происходит?

— Слухи? О нас?

— Ну да, я же раз за разом прихожу к тебе. К тебе – и ни к кому

другому. Они уже сочиняют истории о нашем пылком романе и, готов

биться об заклад, я слышал не меньше полудюжины вариантов. — Его

лицо засияло от радости. — Кто-то говорит, что ты холоден ко мне, и я

возвращаюсь, потому что не могу вынести отказа. Другие полагают,

что я был очарован твоим мастерством, что ты сотворил нечто такое,

до чего не додумался никто в Амстердаме, и завоевал моё сердце.

Представляешь?

Он рассмеялся, а я поднялся с кровати и подошел к нему. Когда я

опустился на колени, он резко замолчал и перестал даже улыбаться.

— Что ты делаешь?

— И в чем же правда? — спросил я, обвивая его колени руками.

— Неужели я сделал то, что никому не приходило в голову, и пленил

твоё сердце?

— Не льсти себе, — он попытался отстраниться, но стена за

спиной помешала ему.

— Тогда это вызов? Привлекательность запретного? — Я

скользнул ладонями по его бедрам. — Ты бросишь меня, после того

как окажешься в моей постели?

— Прекрати. — Он убрал мои руки. — Какое ещё «запретное»? Я

никогда не просил тебя ни о чем подобном!