Неизвестно - Огненный ручей
— Андрюшка, ты что это загрустил? — вдруг позвал отец. — Иди-ка к нам сюда!
Андрюша подошёл к столу, за которым сидели взрослые.
— Ну как летел? Понравилось? — спросил у него Иван Васильевич.
— Понравилось. Только мало… Я люблю разные при¬ключения.
— Ничего, — сказал Иван Васильевич, — на первый раз достаточно. Меня наизнанку чуть не вывернуло, когда мы садились… А ты когда-нибудь бывал на металлургическом заводе?
— Нет, ему ещё не приходилось, — улыбнулся Семён Петрович. — Впервые приехал. И то я его не хотел брать. А потом решил — пускай к самостоятельной жизни при¬выкает.
— Под маменькиным крылом всё время был?
— Да.
— А поживёт один — поймёт, почём стоит фунт лиха… Это хорошо. Мальчишка должен быть закалённым с дет¬ства. Мало ли что в жизни будет…
— Вот я тоже так думаю. А то он у меня ещё консерв¬ную банку не может открыть.
— Ну?! — удивился Майкин отец. — А Майка у меня — раз-раз, и готово! Что ж ты, молодой человек, ручки бере¬жёшь?
Андрюша покраснел. А чем он виноват, если у него кон¬сервный нож выпадает из рук и сил не хватает жесть про¬бить?
— А ты доменное производство видел?
— Нет, — ответил Андрюша.
— А моя Майка всю эту металлургию вдоль и поперёк знает! — не без гордости отметил Иван Васильевич. — Мы уж с ней где только не бывали: и в Магнитогорске, и в Кузнецке, и в Туле… Она Андрюше всю эту механику в два счёта объяснит… Правда, Майка?
— Чего? — оторвалась Майка от книги.
— Рассказать Андрюше про завод сможешь?
— Сейчас?
— Ну хоть сейчас. А то он нос повесил…
— Что, Андрюшенька, не весел, что ты голову пове¬сил? — улыбнулась Майка.— Садись рядом — книжку по читаем.
— Не хочу,— хмуро ответил Андрюша.
— А что хочешь? К маме?
Эта Майка задела самое больное место. И взрослые только что говорили о том, что он «свои ручки бережёт», и Майка считает, что он маменькин сынок. И нужно же —-с подковыркой сказала: «К маме хочешь?» Да, я хочу к маме, в Москву, к своим друзьям. А что ж тут особен¬ного! Совсем законное желание. И это не обязательно, что¬бы дети присутствовали на строительствах заводов. Дети должны отдыхать и веселиться, а строить должны взроо-лые…
За окном, урча и громыхая бортами, подъезжала грузо¬вая машина. На ней мелом было написано: «Жигачёв-сталь».
— Наша! Наша! — радостно закричала Майка и побе¬жала к дверям.
Встречать Семёна Петровича и Ивана Васильевича при¬ехал парторг завода — высокий мужчина с загорелым ли¬цом и седыми волосами. Протянув Семёну Петровичу руку, он, улыбаясь, сказал, что его зовут Матвей Никитич Рубцов и что он очень рад приезду Семёна Петровича. И хотя взрослые нигде до этого не встречались, они как-то сразу разговорились, словно были старыми друзьями. Потом Матвей Никитич весело щёлкнул Андрюшу по макушке — «Сынишка, да?» —и подхватил чемоданы.
Пока взрослые расправляли в кузове брезент, чтобы им накрыться в дороге, Андрюша сквозь щёлку в капоте разглядывал мотор автомобиля. Потом подошёл к шофёру, небритому парню в безрукавке:
— Дядь, можно я с вами поеду?
— Залазь…— добродушно сказал шофёр, кивнув на си¬денье.— Испачкаешься только: у меня масло кругом… Лег¬ковых машин ещё не получили. Ждём.
И тут же в кабинку, склонившись через борт, заглянула Майка.
— Андрюша, ты здесь хочешь ехать?— удивлённо спро¬сила она.— Ишь какой! А ну давай-ка разыграем — кому где, чтоб не было обидно.
В кабину влезли два мокрых кулака.
— Кто соломинку найдёт, тому сидеть с шофёром, ладно?
«Вот хитрая девчонка! — подумал Андрюша. — Шофёра уговаривал я, а ехать хочет она».
И он стукнул по правому кулаку.
— Выиграл! — засмеялся Андрюша, но, посмотрев на Майкино лицо, покрытое мелкими капельками дождя, вдруг снисходительно сказал: —Ладно, иди уж сюда. Мне и в кузове будет неплохо…
Машина тронулась.
Андрюша с головой залез под брезент и чуть не задох¬нулся от пыли. Пришлось брезентом накрыть только плечи и грудь.
Дождь сек лицо. Волосы вмиг стали мокрые. Холодные струйки ползли за ворот белой рубахи, давно уже превра¬тившейся в серую, и по телу забегали мурашки.
Исчез за сеткой дождя аэродром с одиноким силуэтом самолёта, исчез и маленький домик аэропорта, и потяну¬лись поля, поля… Зелёная пшеница под ветром ходила вол¬нами.
На булыжном шоссе машину бросало из стороны в сто¬рону. Шофёр пытался объезжать рытвины и ухабы, но их было так много, что не успеешь миновать одну колдоби¬ну — колёса уже попадают в другую. Объезжая разрушен¬ный мост, машина сползла в кювет и, натужно кряхтя, мед¬ленно продвигалась по коричневой жиже.
А взрослым дождь был нипочём, словно его и вовсе не было.
— Серьёзное у нас положение…— говорил парторг, об¬ращаясь то к Семёну Петровичу, то к Ивану Васильевичу.— Подходит к концу восстановление теплоэлектроцентрали и монтаж слябинга, в цехе проката тонкого листа тоже идут дела неплохо, а вот с домной загвоздка. Кто говорит, что надо новую строить, а кто — старую восстанавливать.
— Я знаю обо всех проектах,— сказал Семён Петро¬вич.— Обсудим их ещё раз, а главное — посмотрим домну. Козла, кажется, уже разделали?
— Разделали на днях. И досталось же нам крепко! Взрывами рвали чугун. Полторы тысячи тонн было! Ред¬кий случай, но, в общем, хорошо вышло, чисто. Мы до¬вольны.
— А как мартеновский цех? — спросил Иван Василь¬евич.
— Там печи уже кладутся. А всё было разворочено: и фундамент и корпус. Уж гитлеровцы постарались — завод подрывали по плану. Здесь у нас разных мин и бомб столько было понатыкано, что лучше и не ходить. И сейчас еще можно увидеть на опорных колоннах цехов буквы «Р». Это по-немецки Реиег — огонь. Так они отмечали, куда нужно динамит подкладывать. Там одних сапёров сколько рабо¬тало с миноискателями…
— Очистили?
— Очистили. А вот в одном из домов наши люди целый склад боеприпасов обнаружили. Отрыли заваленную землёй дверь, открыли её, а в подвале — артиллерийские снаряды, противотанковые мины, бомбы… Ну что делать! Подрывать на месте; этот «гостинец» так ухнет — все дома в округе снесёт. Решили обезвреживать. Взяли десять смельчаков и давай выносить всё это «хозяйство» на улицу. И вдруг, когда уже очистили половину подвала, один из сапёров при¬слушался. Где-то часы тикают. А саперы уж знают: если часы рядом со снарядами тикают, лучше самим тикать отсюда…
— А почему? — спросил Андрюша.
— Такие часы — с подрывным устройством. Они отрабо¬тают своё время — ударник ударит по капсюлю-детонато¬ру и… взрыв всего склада! И, кстати, такие склады мы об¬наружили и под домной и под кауперами…
Андрюша слушал взрослых и чувствовал, что совсем не понимает их разговора о доменном производстве. Но о «под¬рывных» часах ему всё было понятно.
Андрюша имел представление о работе отца, знал, что домна — это такая печка, где из руды выплавляется чугун, что в мартеновском цехе из чугуна варится сталь. Но о ка¬ком-то «козле», которого взрывали, о слябинге слышал впервые. А расспросить обо всём этом отца сейчас, при чу¬жих, ему было неудобно.
Завод находился далеко от Жигачёва, и сам город остался в стороне. Чтобы сократить путь, шофёр повёл ма¬шину в объезд, другой дорогой.
Когда машина, сбавив ход, проезжала через какое-то село с маленькими белыми домиками, окружёнными куста¬ми сирени и низкими деревьями, впереди на шоссе показа¬лась невысокая фигура босого мальчишки. Штаны у него были подвёрнуты до колен, мокрая незаправленная рубаха прилипала к телу. Он шёл, широко размахивая каким-то мешком, и то и дело подбивал ногой лужи.
Услышав гудок машины, он обернулся. Поравнявшись с ним, шофёр притормозил:
— Афоня, откуда топаешь?
— Со станции,— ответил мальчишка и поставил ногу на колесо.— Я с подсобного хозяйства еду.
Забравшись в кузов, он поздоровался со всеми и присел на корточки, держась руками за борт.
— Чего на подсобном делал? — обернувшись, спросил у него парторг.
— У тётки гостил, конюшню белили.
— И ты белил?
— А чего ж тут особенного? Я эту науку давно знаю. Выучился у тётки.
— А как учебный год закончил?
— Две троечки, а остальные четвёрочки.
— Ну-ну, смотри! — Парторг одобрительно похлопал Афоню по плечу.
Афоня был рыжий, курносый, с широким лбом, за¬брызганным крупными веснушками. Андрюше он понра¬вился сразу.
— Садись ко мне,— сказал Андрюша, пододвинувшись на скамейке,— здесь лучше.
Афоня подсел, но накрыться брезентом отказался.
— Не на клею разведён, не расползусь,— сказал он и тихо спросил: —А у тебя курить есть?
— Я… я не курю,— оторопел Андрюша и осторожно по¬смотрел на отца: уж не слыхал ли он этого разговора?
— Родителей боишься! — усмехнулся Афоня.— А ты откуда едешь?
— С аэродрома. Я с папой из Москвы прилетел.
— Из Москвы прилетел? Иди ты! — недоверчиво поко¬сился Афоня.
— Честное пионерское! — ответил Андрюша.
