Иван Сабило - Мастер

Лёша не особенно переживал, что перевалил за стодвадцатикилограммовую отметку. Умный, образованный, он надевал очки и весело спрашивал: «Тебе не кажется, что я - типичный Пьер Безухов?» - «Послушай, Пьер, - отвечал Вик­тор, - хочешь, пойдём к моим каратистам, пускай они тебя немного растрясут?» - «Да, как-нибудь», - соглашался Лёша, но дальше этого не шёл. Ему нравилось поддерживать отношения с другом детства, прежде всего потому, что он видел в Викторе надёжного человека. Он знал, что Виктор любит женщину много стар­ше себя, а увидев её, сказал, что она прекрасна. И ещё сказал, что появление такой женщины в жизни друга не случайно - рано оставшись без матери, он видел в ней не только любимую. - «Не усложняй, - отвечал Виктор. - Вы, психологи, часто видите то, чего нет. Если хочешь знать, я сам чувствую себя старше её. Хочется приласкать, взять на руки, сказать ласковые слова, как ребёнку. И я это делаю, а она смеётся и называет меня “слепым и сумасшедшим”».

Лёше нравилось то, что рассказывал друг о Нелли Георгиевне. Ему самому в любви не везло. Будучи психологом, он преувеличивал женские недостатки, и это мешало ему находить их достоинства. Да и большинство женщин видело его ум и внешность, но не видело души и непоколебимой честности. У него и с ро­дителями произошёл непреодолимый разлад только потому, что им, в отличие от него, не хватало этого редкого для наших дней качества. Он отказался быть торгашом, хотя отец готов был отдать ему магазин. И работал преподавателем психологии в педагогическом лицее. «Я хочу жить, а не существовать, как они. Меня не устраивает их богатство, их владение тем, к чему они не имеют никакого отношения. Они не создавали то, чем торгуют, они просто переваливают товары с одного места на другое, но за деньги». - «Декабрист ты наш, - сказал ему однаж­ды Виктор. - Декабристы пошли против царя, а ты - против своих единокровных. И кто из вас хуже?» - «Оба хуже», - откликнулся Лёша. И тут же похвалил: «Мо­лодец, умеешь обобщать!»

Да, решено: подарит им по велосипеду. Пускай медовый месяц проведут в сед­ле. Но лично его Лёша своим приглашением невольно ударил в самое больное место. Опять нахлынули воспоминания, опять изнывало сердце от потери.

Он упал на диван и уснул, не раздеваясь.

***

В воскресенье утром Виктор Алексеевич отправился на вокзал, сел в электрич­ку и поехал в деревню. За плечи закинул небольшой рюкзак, в который засунул батон, кусок телячьей колбасы и бутылку «Каберне». На случай, если придётся что-то срочное делать по дому, прихватил ещё кроссовки и шерстяные носки. Сидя в вагоне у окна, читал на уродливых, гигантских билбордах призывы к по­требителям с тихим умом: «Живи большими глотками», «Вы этого достойны» и чувствовал, что не находит себе места: как будто вот сейчас он сидит, бездей­ствует, а нужно куда-то идти, что-то делать, чтобы образумить Нелли Георгиевну, объяснить ей, как она не права, и вернуть их прежние отношения. Когда сознание устало мешать-перемешивать одно и то же, вспомнил тёткины слова о женщине, что поселилась в их доме. Тётка Тамара ничего о ней не сказала, и стало инте­ресно: как она выглядит и сколько ей лет. Он пожалел, что не спросил у тётки мобильный телефон этой женщины, - правильно было бы сначала договориться с нею, а потом ехать. Ещё и сейчас не поздно позвонить, и он попытался связать­ся с тёткой, но, как назло, оператор сотовой связи казённым голосом отвечал, что абонент недоступен. Конечно, недоступен, потому как тётка, подкошенная свалившимся на неё горем, забывала подзаряжать мобильник, а от стационарного телефона, чтобы не платить, отказалась давно.

Дорога от станции пролегла сначала по лесу, в котором берёзы и осины уже стояли голые, а ели и сосны, вымытые осенними дождями, терпеливо дожидались первого снега. Потом она круто взбиралась на холм и сбегала к берегу реки, пет­ляя вместе с нею по широким лугам.

Ночью лил дождь, а теперь тучи разошлись, выглянуло солнце, и осенняя при­рода предстала во всей своей предзимней красе. На приречном пространстве, сколько хватало глаз, всё ещё зеленели перестоянные и как будто одичавшие тра­вы. Годами их никто не косил, не убирал, не гонял сюда на выпас коров и овец - извели теперь во многих деревнях домашних животных. На голых ветках при­брежных кустов и деревьев сверкали под солнцем ещё не высохшие после ночи капли дождя. Пахло прелью и свежими грибами, воздух был лёгким и чистым - только дыши.

Он шёл один. Вскоре показалась деревня Коляды - восемь десятков домов, в доброй трети из которых никто не жил. «Куда девается народ? - подумал он. - Вроде бы города уже переполнены жителями. Всё труднее находить в них даже самую простую работу. А люди бегут в города - и наши деревенские, и мигранты, которые с лёгкостью покидают свою родину и бросаются на поиски счастья в чу­жие места. Идёт бурный процесс вытеснения местного населения, а государство будто этого не видит, не принимает мер. Что за людская мешанина возникнет лет через двадцать, когда в русских городах станут проживать многочисленные раз­ноликие племена? Кто сможет упорядочить эту стихию? Говорят, оглянитесь на Америку, там спокойно уживаются люди разных национальностей. Ну да, огляни­тесь, но при этом не забудьте посмотреть на их образ жизни: там люди, если они работают, получают зарплату, на которую можно пристойно жить, рожать детей и даже оставлять кое-что на так называемый «чёрный день». У нас же только от­дельные избранные распухают от обилия денег и богатства и никак не подавятся, вот в чём одно из главных удивлений.

Входя в деревню, он потерял нить своих размышлений. И не потому, что мешал на чём-то сосредоточиться унылый вид деревенских домов и вежливых сельских людей, что первыми здоровались с ним, а потому, что дальше обсуждать наедине с собой такие вопросы не хватало знаний. Он вспомнил друга Лёшу Калинкина и подумал, что Лёша, как никто другой, сведущ в подобных тонкостях жизни, и нужно будет с ним поговорить на эту, ставшую уже общей, тему.

Один дом по левой стороне улицы заметно отличался от других - из белого силикатного кирпича, с белой оцинкованной крышей и тёмно-синей «Ладой» во дворе. В нём жил врач Юрий Михайлович Коноплёв, которого любила вся округа. Многим людям помог он поправить здоровье, многих спас от преждевременной смерти. Была у него жена Маргарита, тоже медик, акушерка, и двое детей - сын Вадим и дочка Полина. Дочка окончила медицинскую академию и, к неудоволь­ствию родителей, вышла замуж во Францию, «окнами на Эйфелеву башню». Он помнил девочку Полину - черноглазую, черноволосую красавицу, в которую одно время даже был влюблён, но постеснялся сказать ей об этом, пока она жила в де­ревне, а потом, когда стала учиться в городе, совсем потерял её из виду. В детские годы, проводя каникулы в деревне, он дружил с Вадимом: вместе загорали на берегу, купались и ловили рыбу в Кремянке. А когда Вадим приезжал к Виктору в город, ходили в цирк и на каток и даже, по приглашению Витиного дяди Нико­лая - машиниста тепловоза - катались в его кабине. После школы Вадим поступил на юридический факультет, но не устоял перед наркотиками, и пошли коту под хвост все четыре курса. Тётка Тамара рассказывала, что он пробовал устроиться на работу в охранное предприятие, но получил отказ - наркоманов нигде не при­нимают. Вернулся к родителям в деревню, достал где-то ружьё и стал ходить на охоту. И каждый раз возвращался пустым - природа в нём охотника не признава­ла. Потом вообще случилась дикость. Возвращаясь как-то с охоты, напоролся на подгулявших парней, те остановили его, отняли ружьё и, слегка поколотив, при­грозили убить, если пожалуется в полицию. Вадим не испугался угрозы, явился к участковому и рассказал, что произошло. И оказался в ещё более трудном по­ложении. Выяснилось, что ружьё не зарегистрировано, а за это статья. К тому же парни, отобравшие ружьё, заявили, что сделали это в целях самообороны, так как он грозился их всех перестрелять. Понимая, что влип, он попробовал откупиться от полиции, но и здесь прокол - ему предъявили статью за попытку дачи взятки. Был суд, на котором его приговорили к двум годам жизни в колонии поселения. Родители остались в доме без детей, но это не сломало их, а только опечалило, что из-за вечной занятости не уделяли должного внимания детям, и вот расплата.

Теперь, проходя мимо дома врачей, он поклонился в знак почтения к делу, которым были заняты его обитатели.

Посреди Коляд возвышалась старая кирпичная школа, в которой учились мало­численные дети ближних деревень. Сегодня выходной, школа закрыта, лишь вы­сокий старик в брезентовой куртке подметает двор метлой на длинной палке. Вик­тор поздоровался с ним, тот пристально взглянул, стараясь припомнить, кто это, кивнул и продолжал мести. А Виктор пошел по узкой дороге за школу и повернул к речке, на берегу которой стоял дом его детства. Деревянный забор у палисад­ника покосился и еле держится на подгнивших столбиках - того и гляди упадёт. Шиферная крыша прогнулась и заросла зелёным мхом. Но окна по-прежнему при- зывно блестят, зеркально отражая солнечный свет и облетевшие кусты жасмина и сирени возле забора.