Макс Лукадо - Небесные овации
— Потому что, — терпеливо объясняла учительница, — музыка всегда звучит
приятней после паузы.
В десять лет это казалось мне бессмыслицей. Но теперь, спустя несколько
десятилетий, мне слышится в этих словах мудрость — божественная мудрость.
Собственно, слова моей учительницы напоминают мне о поведении другого
Учителя.
«Увидев народ, Он взошел на гору...»
Не читайте эту фразу слишком быстро, не то упустите из виду ее
парадоксальность. Матфей пишет не то, что вы могли бы ожидать. Этот стих не
гласит: «Увидев толпу, Он встал посреди нее». Или: «Увидев толпу, Он стал исцелять
страждущих». Или: «Увидев толпу, Он усадил всех и начал учить». В других случаях Он
поступал так... но не в тот раз.
Прежде чем идти в массы, Он пошел в горы. Прежде чем ученики встретились с
толпами, они встретились с Христом. И прежде чем общаться с людьми, они
получили напоминание о том, что свято.
* * *
Я нередко пишу по ночам. Скорее не потому, что мне так хочется, а потому, что
атмосферы здравомыслия в нашем доме можно дождаться только после
десятичасовых новостей.
С того момента, как я возвращаюсь домой ранним вечером, и до тех пор, когда я
наконец сяду за компьютер часов через пять, круговерть семейной жизни
безостановочна. Едва я войду в дверь, как через каких-то полминуты обе мои
коленки атакованы двумя кричащими девчонками. А наверху мне в руки суют
кудрявого младенца и дарят приветственный поцелуй.
— Конница прискакала, — объявляю я.
— И не слишком рано, — с милой улыбкой отвечает моя жена Деналин.
Следующие несколько часов заполнены вечным домашним шумом и гвалтом: крики, звон посуды, возня на полу, душераздирающие вопли из-за ушибленной
коленки, плеск воды в ванной, грохот ссыпаемых в коробки игрушек. Разговоры
настолько же нескончаемы, насколько и предсказуемы.
— Можно мне еще пирога?
— А Дженна взяла мою куклу!
14
— Можно мне подержать малыша?
— Дорогая, где у нас соска?
— Есть там на сушилке чистые платья?
— Девочки, вам пора баиньки.
— А еще одну песенку?
И наконец, вечерний ураган стихает, воцаряются мир и покой. Мама смотрит на
папу. Дневной ущерб выявлен, восстановительные работы закончены. Мама
засыпает, а папа садится в опустевшей детской за свой компьютер.
За ним-то я сейчас и сижу. Атмосферу безмятежности дополняют постукивание
клавиш, аромат кофе, гудение посудомоечной машины. Полчаса назад здесь была
игровая комната, а сейчас это мой кабинет. И этот кабинет может — ну, а вдруг —
превратиться в святилище. То, что произойдет в ближайшие минуты, может
коснуться того, что свято.
Спокойствие замедлит мой пульс, тишина обострит слух, и начнется нечто
священное. Послышится звук — это шаги ног в сандалиях, пронзенная рука
безмолвно меня поманит, и я пойду на зов.
Хотелось бы мне сказать, что это бывает каждую ночь — увы, нет. Иногда Он
спрашивает, а я не слышу. Иногда Он зовет, а я не иду. Но в иные ночи я слышу Его
вдохновенный шепот: «Придите ко Мне, все труждающиеся и обремененные...»2, и
прихожу. Забыв о неоплаченных счетах, делах и сроках, я по узкой тропе взбираюсь
на гору вслед за Ним.
Вы там бывали. Поднимались от сыпучих песков долины к гранитной твердости
Его скалы. Вы поворачивались спиной к мирскому шуму и вслушивались в Его зов.
Уйдя от людской суеты, вы следовали за Наставником, ведущим вас по вьющейся
тропе к вершине.
Его вершина. Чистый воздух. Ясная панорама. Свежий ветер. Шум ярмарки
остался внизу, а здесь — вид с высоты.
Ваш Наставник ласково предлагает вам сесть на камень под деревьями и
смотреть вместе с Ним на древние горы, которые никогда не поколеблются. «Все, что
необходимо, по-прежнему незыблемо, — доверительно говорит Он. — Просто
помни:
завтра ты не придешь туда, где бы Я уже не побывал;
истина все равно восторжествует;
смерть все равно будет повержена;
победа — твоя;
и радость в одном решительном шаге от тебя — сделай его».
Священная вершина. Место постоянства в меняющемся мире.
Задумайтесь об окружающих вас людях. Можете назвать кого-то, кто побывал на
Иго вершине? О, житейские проблемы у них точно такие же. И встречающиеся на их
пути трудности ничуть не меньше. Но есть и постоянная ясность, их осеняющая.
Уверенность в том, что в нашей жизни далеко не главным оказывается это наше
вечное сведение концов с концами и пересадки с самолета на самолет.
Безмятежность смягчает уголки их губ. Заразительное веселье светится в их глазах.
15
А в их сердцах властвует непоколебимая убежденность, что жизнь в долине
можно выдержать, и даже с радостью, коль скоро лишь один решительный шаг
отделяет тебя от вершины.
Недавно я читал о человеке, который дышал воздухом этой вершины. Его подъем
на нее начался довольно рано и придавал ему сил до конца жизни. За несколько дней
до его смерти к нему в больницу пришел священник. Войдя в палату, священник
увидел пустой стул рядом с кроватью. Священник спросил больного, приходит ли к
нему кто-нибудь. Старик улыбнулся:
— Я усаживаю сюда Иисуса, и мы с Ним разговариваем.
Священник был озадачен, и больной пояснил:
— Много лет назад один человек сказал мне, что молиться так же просто, как
говорить с хорошим другом. И вот я каждый день придвигаю стул поближе, приглашаю Иисуса сесть, и мы беседуем.
Через несколько дней дочь этого человека пришла в церковь, чтобы сообщить
священнику, что ее отец только что скончался.
— Он выглядел таким умиротворенным, — рассказала она, — и я на пару часов
оставила его одного. Вернувшись в палату, я увидела, что он мертв. Однако я
заметила странную вещь: он лежал головой не на подушке, а на стуле, стоявшем
рядом с кроватью3.
Примем урок от этого человека со стулом возле кровати. Вспомним об
учительнице музыки и паузах. Поднимемся вместе с Царем на горную вершину. Она в
девственной чистоте, она безлюдна, она — вершина мира. Непреходящая радость
начинается с глубокого вдоха там, на ее высоте, прежде чем вы спуститесь к этой
нашей суете внизу.
Ой, кажется, я слышал, что там объявили ваш рейс...
16
Блаженны нищие духом...
Глава 3
БОГАТЫЙ НИЩИЙ
Мы могли бы начать со смеха Сарры. Ее морщинистое лицо прикрыто костлявыми
ладонями. Плечи трясутся. В легких — свисты и хрип. Она знает, что не должна
смеяться — совсем не кошерно смеяться над словами Бога. Но, едва переведя дух и
утерев слезы, она опять вспоминает сказанное, — и новый приступ хохота сгибает ее
пополам.
Мы могли бы начать со взгляда Петра. Это удивленный взгляд. Глаза у него — как
грейпфруты. Он забывает о рыбе, до колен заполнившей лодку, и о плещущей через
борт воде. Он не слышит требовательных криков очнуться наконец и помогать
остальным. Петр онемел, он поглощен одной мыслью – мыслью слишком нелепой, чтобы высказать ее вслух.
Мы могли бы начать с отдыха Павла. Три дня он боролся с собой, а теперь
отдыхает. Он сидит на полу в углу комнаты. У него изможденный вид. В животе у него
пусто.
Запекшиеся губы. Под невидящими глазами набрякли мешки. Но на лице
проступает улыбка. В застойный пруд хлынул свежий поток, и воды его сладки.
Но давайте начнем не со всего этого. Начнем с другого.
Начнем со сделки, подготавливаемой одним новозаветным яппи.
Он богат. Итальянская обувь. Костюм от модного модельера. Его капитал
надежно инвестирован. Даже пластиковая карточка у него платиновая. Все в его
жизни — только класса «люкс».
Он молод. Усталость он смывает с себя в фитнес-клубе, а старость выбивает из
себя на теннисном корте. Живот подтянутый, взгляд колючий. Энергичность — его
девиз, а до смерти еще целая вечность.
Он очень влиятельный человек. Не верите — спросите его сами. У вас вопросы? У
него — ответы. У вас проблемы? У него — решения. У вас загадки? У него — отгадки.
17
Он знает чего хочет и завтра этого добьется. Он из нового поколения. Поэтому
старикам лучше не отставать, или им пора собирать вещички.
Он освоил азбуку яппи — Активность, Богатство, Власть. Он — богатый юноша из
начальствующих1.
До сегодняшнего дня жизнь его была легкой поездкой по залитой неоновыми
огнями авеню. Но вот перед ним встал вопрос. Движет ли им чисто познавательный
