User - o bdf4013bc3250c39
одиннадцатой уголовного Кодекса…
- Да, умышленное причинение тяжкого вреда здоровью, опасного для жизни,
- начал по памяти цитировать адвокат. - Потеря зрения или слуха… Утрата
органом его функций… Неизгладимое обезображивание лица!.. Но ведь,
постойте, всего этого у потерпевшего нет!
- Я и говорю: счастье вашего подзащитного, что нет. Иначе ему грозило бы до
восьми лет!
Добряков почему-то облегченно вздохнул, хотя особой разницы между пятью
и восемью годами сейчас не ощущал.
- Позвольте, однако, - продолжал адвокат, - но мой подзащитный находился в
состоянии аффекта, насколько я понимаю. Так ведь? – посмотрел он на
Добрякова.
Тот закивал, пытаясь ухватиться за соломинку, сам еще не зная, насколько
крепка она была.
- Так вот, - гнул свое адвокат, - это, насколько я помню, - статья сто
тринадцатая. То есть ограничение свободы на срок до двух лет или лишение
свободы на тот же срок.
256
- Ну, это вам так хочется, - безапелляционно ответила Анна Кирилловна. – У
следователя свое мнение. К тому же, как вы понимаете, состояние аффекта
нужно еще доказать, - и Анна Кирилловна захлопнула папку со свеженьким
делом.
- А пока суть да дело, - резюмировала она, - задержанный останется под
стражей.
- Однако, - вкрадчиво произнес адвокат, - я хотел бы попросить вас, если это
возможно, конечно, не отправлять его в следственный изолятор, а оставить
здесь.
- Это можно, конечно, - кивнула следователь. – Но здесь не кормят.
- Но ведь посещения разрешены?
- Разрешены по установленным часам, но, повторяю, здесь не едят. Камеры
не приспособлены для приема пищи. За два дня, как вы говорите, ваш
подзащитный, конечно, не умрет с голоду. Но зачем же подвергать его такой
пытке. Как вам кажется?
Адвокат секунду-другую пребывал в замешательстве. Потом вскинул голову
и, льстиво склонив голову, заискивающе произнес:
- Ну а если под мое ручательство? Я напишу сейчас же… В виде исключения.
Наша контора очень известна… У нас работают солидные люди…
- Мне хорошо знакомы юристы вашей конторы, - слегка улыбнулась Анна
Кирилловна. – С некоторыми из них мне приходилось работать. Например, с
Евгением Созонтьевичем Корфом.
- О, Евгений Созонтьевич! – расплылся в улыбке адвокат. – Это ветеран
отечественной адвокатуры! Это мастер! Это профессионал! Но должен вам
сказать, что и остальные наши адвокаты ничуть не хуже. Все благоговеют
перед законом, и вы понимаете, что нашему слову можно верить… так вот,
под мою персональную ответственность…
- Хорошо, - перебила его следователь. – Я разрешу вашему подзащитному
находиться дома. (Добряков ушам своим не верил, и уже боготворил не
только Зину, но и нанятого ею адвоката.) Но каждый день, в восемь часов
257
утра, вы, задержанный, - она перевела взгляд на Добрякова, - обязаны будете
являться сюда, в этот кабинет, для допроса. В противном случае, - Анна
Кирилловна сделала суровое лицо, - в противном случае вас арестуют. Но
тогда уж точно – изолятор. Вам все ясно?
Добряков хотел ответить – и снова не смог. Он как-то глупо заулыбался,
завертел головой, задергал плечами – он и сам хорошенько не понимал, что с
ним происходит.
- Вам плохо? – насторожилась следователь.
- Н-н-нет… хорошо… то есть… не плохо… я имел в виду… нет… хорошо… -
залепетал Добряков.
- Ясно, - понимающе кивнула Анна Кирилловна. – Вы успокойтесь,
пожалуйста, а то я не смогу снимать показания. Вы останетесь или?.. –
спросила она адвоката.
- Я с вашего позволения подожду задержанного внизу, не буду вам мешать, -
ответил тот и, видя замешательство Добрякова, успокоил его: - Советую вам
все рассказать начистоту. И не волнуйтесь, все будет в порядке, - и,
попрощавшись со следователем, вышел из кабинета.
Анне Кирилловне оставалось выполнить только привычные формальности –
записать показания Добрякова. Тот рассказал все как было, ничего не
скрывая. Немного поспешно, захлебываясь от переполнявших его чувств, он
выложил истинную картину случившегося – правда, в таком виде, в каком
она представлялась ему самому. Его волнение говорило само за себя,
следователю с первой же минуты стали ясны и глубокая тревога, царившая
тогда в душе подследственного, когда достаточно одного, самого ничтожного
раздражителя, чтобы человек взорвался. Таким раздражителем, понимала
она, явился для Добрякова его сосед Рюмин.
- У вас всегда были такие натянутые отношения? – спросила Анна
Кирилловна.
- Ну да, - кивнул Добряков. – Он просто не может слова сказать без каких-то
намеков, без второго смысла. И всегда при этом так гаденько ухмыляется, 258
будто знает про тебя что-то такое, чего ты и сам не знаешь, и пытается
шантажировать… Так всегда противно с ним говорить… А тут еще эту
гадость тогда мне сказал… Ну… я и не выдержал, - виновато закончил
Добряков и свесил голову.
- Что же, ваше состояние мне вполне понятно, - сочувственно, как показалось
Добрякову, сказала она. – Остается только, чтобы судья поверил вам и
проникся вашим тогдашним состоянием. Вы свободны. Завтра утром жду вас
у себя. Не советую скрываться.
- Да что вы… что вы! – вскочил со стула Добряков. – Я обязательно приду…
Это ведь в моих интересах…
- Вот именно – в ваших, - Анна Кирилловна сделала ударение на последнем
слове, глядя ему в глаза. – До свидания.
- Да… До свидания… Я обязательно приду… Спасибо вам… - лепетал
Добряков, пятясь к двери. И только когда ткнулся спиной в стену,
развернулся, толкнул дверь и даже не вышел, а как-то вывалился в коридор и
закрыл за собой дверь.
«Только бы не встретиться с этим…» - подумал он, опасливо покосившись на
закрытую дверь соседнего кабинета с табличкой «Дознаватели».
Он быстро пошел по коридору в направлении лестницы, по которой
поднимался сюда, и в несколько шагов сбежал на первый этаж, где, он
надеялся, ждали Зина и адвокат.
Они действительно ждали его, стоя у входной двери, и о чем-то живо
перешептываясь.
- Вот и он, наш Шильонский узник! – увидев его, воскликнула Зина.
- Чего? – растерянно улыбаясь, подошел к ним Добряков.
- Чего-чего! – передразнила она. – Чевочка с хвостиком! Допрыгался?
- Зинаида Николаевна, не стоит так обращаться с подследственным, - мягко
поправил ее адвокат. – Ему сейчас и без того нелегко.
- Ему всегда нелегко, - гнула свое Зина, напускаясь на Добрякова. – Кой черт
тебя дернул руки-то распускать? Загреметь захотел, да? Здесь ведь не война, 259
чтобы кулаками что-то доказывать! А если бы я никого не нашла из
адвокатов? Если бы никто не захотел с утра тащиться невесть куда ради
такого вот героя?
- Да потише ты, - раздраженно шепнул Добряков, озираясь на дежурного.
- Потише! – снова передразнила Зина. – Все и так знают, что ты натворил!
- Зинаида Николаевна, - снова вмешался адвокат. – Уверяю вас, все будет
лучшим образом. Я уверен, что смогу добиться переквалификации.
Воспользуюсь своим правом и попробую переаттестовать статью у
прокурора. Буквально сегодня же.
- И что тогда? – спросил Добряков.
- Попробуем заменить вам наказание с лишения свободы до ограничения
свободы.
- А что это? – не отставал Добряков.
- Это такой вид уголовного наказания, - заученно начал адвокат, - сущность
которого образует совокупность обязанностей и запретов, налагаемых судом
на осужденного, которые исполняются без изоляции осужденного с
осуществлением за ним надзора со стороны государства. Понятно?
- Н-не совсем, - натянуто улыбнулся Добряков.
- Одним словом, нельзя будет уходить из дома в определенное время суток, нельзя посещать определенные места, нельзя выезжать из города, нельзя
посещать места проведения массовых мероприятий, нельзя участвовать в
таких мероприятиях, нельзя изменять место жительства и работы без
согласия специализированного органа. То есть будете как бы под домашним
арестом, если это понятно. Кроме того, надо будет исправно являться для
регистрации.
- Это я смогу… являться смогу… - возбужденно перебил его Добряков. – И из
дому выходить не буду, зачем мне?..
- Вы подождите пока, еще ничего не решено, - снисходительно улыбнулся
адвокат.
260
- Спасибо вам, Максим Вадимович, - одернув Добрякова за рукав, вмешалась
Зина. – Мы с вами на связи, как договаривались.
- Разумеется, - кивнул адвокат. – До свидания, - и вышел из помещения.
- Ну что, страдалец, пошли, что ли? – уже спокойнее сказала Зина.
Они вышли из отделения и молча направились к автобусной остановке.
- По совести сказать, так ему и надо, этому твоему соседу, - заговорила Зина
после минутного молчания. – С другой стороны, у нас ведь никто не смотрит
