Маргарита Полякова - Алхимик

Да, это был выход на самый крайний случай. Ибо больше у меня ничего с собой не было. И косметичка, и одежда, и лютня, и (главное!) деньги остались лежать в повозке. Я вздохнула и решила прощупать Луизу на предмет того, что из себя представляет окружающий нас мир. Водятся ли тут эльфы, маги и где с ними можно встретиться. Цель всех этих расспросов была одна — вернуться обратно домой. А если уж не получится домой, то в мир троллей, вампиров гномов и норлоков. Там, по крайней мере, я хоть деньги своим менестрельским даром могла заработать. Однако Луиза ничем меня не порадовала. Средневековый мир, в котором я оказалась, ничем не отличался от того, который был когда‑то в моем собственном измерении. Злобных ведьм и колдунов здесь безжалостно сжигали, а про эльфов рассказывали сказки, представляя их маленькими человечками, танцующими на лугах. Мило. Нет, я не сомневалась, что если хорошенько поискать, то и в данном измерении наверняка можно найти порталы в другие миры. Но какие это будут миры? Я уверена, что лучше? И каким образом я собралась их искать? Одинокой даме даже в мое время по стране путешествовать небезопасно, а уж здесь, когда разбойники тебя буквально под каждым кустом подкарауливают? Да и если бы еще знать — что конкретно искать, а то получается — пойди туда, не знаю куда, и принеси то, не знаю что.

Как я не перебирала различные варианты, надеясь найти выход из создавшейся ситуации, ничего умного в голову не приходило. Единственной зацепкой было место столкновения с разбойниками, но как я (при первой же удобной возможности отправившись прогуляться в ту сторону) ни искала там портал, так ничего и не обнаружила. Может, он открывается в строго определенное время? Или действует только извне? То есть прийти сюда по нему можно, а уйти уже нет? Вопросов (как всегда) было гораздо больше, чем ответов. Поэтому я, не придумав ничего лучшего, начала постепенно привыкать к новой жизни. И к новому имени. Ведь это только на первый (незаинтересованный) взгляд кажется, что оно не сильно отличается от моего собственного, а на самом деле… лично мне «Елизавета» нравится гораздо больше, чем «Элизабет». Но кто же в моем мире будет звать девчонку полным именем? Естественно, меня сокращали до «Лизы». А этот вариант собственного имени мне не нравился навовсе. Поэтому, когда нашлась кличка Брин, я с удовольствием на ней остановилась. И настолько привыкла, что откликаться на «Элизабет» было несколько проблематично. Кстати, мое местное имя тоже сокращалось — до «Бетти». Однако так меня не называли даже мои лучшие подруги, коих у меня в данном монастыре оказалось предостаточно. Кстати, осмотрев воспитанниц, с которыми я делила кров и весьма скудную пищу, я отметила, что все они были девицами не старше 16–ти лет. Хм… а я‑то что здесь до 20–ти засиделась? Хотя… было у меня такое гнусное подозрение, что о моем истинном возрасте здесь никто не подозревает. Нет, я конечно всегда за собой следила, и нисколько не сомневаюсь, что хорошо выглядела, но не на 16 же лет! Впрочем… окружающим виднее. Какой женщине не приятно потерять аж целых 4 года?

Честно говоря, я даже не думала, что освоиться в монастыре будет настолько просто. Немного наблюдательности, чуть — чуть артистизма, и я уже не отличалась от остальных воспитанниц. Сначала жить новой жизнью мне было интересно, но это продлилось недолго. Существование воспитанниц в монастыре было слишком однообразным. Особенно меня раздражала неудобная одежда. Рассмотрев свое платье из той же грубой коричневой ткани, что и у Луизы, я пришла к выводу, что на наряд пошли мешки из‑под морковки. Не лучше обстояло дело и с едой. Нас постоянно заставляли поститься, попросту моря голодом, и через пару недель я стала похожа на тень себя самой. Мало того, еда, которую нам давали три раза в день, была пустой, пресной и абсолютно безвкусной. Добивало меня то, что настоятельница монастыря постоянно шпыняла меня в дело и не в дело, а ответить ей надлежащим образом было нельзя, ибо это заканчивалось сидением в мерзлом подвале на хлебе и воде. Трех дней такой каторги лично мне вполне хватило для того, чтобы понять, что рот лучше всего держать на замке.

— Да что ж она ко мне привязалась‑то? — бурчала я, получив очередное задание натереть воском все деревянные перила (а в монастыре их было километра четыре, не меньше).

— Не переживай, Элизабет, она всегда такая грымза, — попыталась утешить меня Луиза. — Старуха просто ненавидит весь мир, в этом‑то все и дело!

— Да? Что ж, уже легче, а то я думала, только меня! — ответила я ей со слабой улыбкой.

Надо сказать, что присутствие Луизы несколько скрашивало мое пребывание в этом монастыре. Я даже поняла, в конце концов, почему бывшая Элизабет сделала ее своей подругой. Потому что выбирать было не из чего. Остальные монастырские воспитанницы просто потрясали своей наивностью, глупостью и абсолютным незнанием жизни. С другой стороны — а откуда им знать? Они воспитываются в монастыре с детства, а здесь кроме священных историй, уроков игры на клавесине и вышивания их и не учат ничему! И бродят в глупых головках романтические мысли о принце на белом коне. И это хорошо еще, если о принце! А то бывают такие мечты, что хоть стой, хоть падай. Одна из воспитанниц, с уровнем интеллекта, мало чем отличающимся от свойственного молодому морскому ежу, размечталась о некоем прекрасном кавалере. Бедном, но благородном. Чтоб обвенчаться с ним в церкви, а потом последовать за любимым на край света. Причем этот край должен находится в ближайшем лесу в уютном домике. Там они будут жить среди цветов, наслаждаясь своей любовью. Ну не бред? Тоже мне, романтическая героиня. В домике она будет жить. А хозяйство кто будет вести в этом далеком от цивилизации месте? Она сама? Или прекрасный кавалер? Ах, слуги… так кавалер же, вроде, бедный? Откуда у него деньги на слуг? Ой, не могу… ну и романтичные же барышни в монастыре живут, слов нет. Да чтоб нормально семью содержать, «бедный» кавалер помимо лесного домика должен иметь еще как минимум замок со слугами! Хорошо хоть настоятельница следит за этими девицами неусыпно! А то ведь сбежали бы к какому‑нибудь смазливому альфонсу! Такое случается в местах с повышенной концентрацией дураков на единицу площади.

— Беатриса снова влюблена! — поделилась со мной новостью Луиза на очередном скудном ужине.

— В кого на сей раз? — лениво поинтересовалась я, тоскливо размазывая по стенкам деревянной тарелки овсянку на воде.

— Ой, он такой красивый! Беатриса встретила его, когда мы гуляли по саду. Представляешь, он случайно ее увидел, и так влюбился, что даже сумел пробраться через ограду.

— И кто он такой? — уже более заинтересовано поддержала я разговор.

Перебраться через ограду монастыря было воистину богатырским подвигом — каменное ограждение возвышалось над землей как минимум на 4 метра. Как же герой — любовник проник в сад? Неужто на крыльях любви? Беатриса того, бесспорно стоила, она была просто идеалом средневековой женщины — длинные ноги, тонкая талия, пышная грудь и аккуратные, миниатюрные мозги. Ну и еще томный взгляд чахоточной больной, которая смотрит без памяти влюбленным взглядом даже на стенку, а напиться просит голосом умирающей. И кто же это на нее польстился?

— Он такой высокий, красивый, прямо сердце замирает! И дерзкий, ну настоящий пират!

Я сильно сомневалась, что Луиза когда‑нибудь видела настоящего пирата, но разочаровывать девушку, просвещая, что они отнюдь не похожи на героев романтических произведений, я не стала.

— У него черные волосы, и светло — серые глаза, в которых застыла грусть. Наверное, какая‑нибудь жестокая девушка нанесла ему сердечную рану, и та еще не успела зажить до конца, — продолжала восторженно щебетать Луиза. — Беатрисе так повезло, ей достался настоящий кавалер! Учтивый, изящный, красивый! Единственное, что ему можно поставить в укор, так это небольшую горбинку на носу, но она его вовсе не портит!

Позвольте‑ка! Но какой‑то сероглазый брюнет с примечательно горбатым носом штурмовал сердце Амалии, если я не ошибаюсь?

— Что ты, Элизабет! — возмутилась Луиза. — Кавалер Амалии скромен и робок, а этот — дерзок и напорист.

Может быть, может быть… однако мне это не нравилось! А потому я осторожно выяснила, когда и где встречается с Беатрисой ее несравненный пират, и привела туда Амалию. Надо ли говорить, что прекрасный кавалер был узнан обеими? Девочки так негодовали, что он остался без перьев на шляпе и без плаща. После чего… они обе стали ходить ко мне и плакаться на мужскую неверность. Вот уж воистину — сделай доброе дело, и оно тебя достанет! Чем, ну чем я могла утешить двух этих глупых куриц, когда я сама такая?! И ладно Беатриса с Амалией, юные воспитанницы монастыря, никогда жизни не нюхали, но я‑то? Как я могла попасться на удочку Шермана?

Вспоминать норлока до сих пор было больно. И обидно. Смириться с тем, что все это время я была только средством для доставки медальона и отвлекающим фактором в одном лице, было невыносимо сложно. Чувствовать себя использованной и выброшенной вещью было настолько противно, что иногда меня просто от себя тошнило. Поверила! Как розовая сопливая малолетка поверила в то, что нравлюсь Шерману. А еще Мирлин советы давала, как ей с Туром общаться. На себя бы посмотрела. Хорошо хоть наши с Шерманом постельные приключения обошлись без неприятных последствий. А то бы совсем весело было. Впрочем… как бы я ни ругалась, ни костерила норлока почем зря, следовало признать, что мне его не хватало. Уроков стрельбы из арбалета и владения мечом, неспешных бесед обо всем подряд, задумчивого молчания у догорающего костра… Я до такой степени привыкла к Шерману, что обходиться без него мне было отчаянно сложно. А уж когда я вспоминала наши с ним постельные сцены… ой, нет. В монастыре такое лучше не вспоминать, иначе самой захочется стены штурмовать в поисках подходящего рыцаря. Вот только вряд ли он сможет составить норлоку конкуренцию. Блин! Почему, не почему я никак не могла забыть эту сволочь? Ведь злилась на него, проклинала, обижалась на него до слез и… тосковала. До безобразия. От одной только мысли о том, что с Шерманом нам больше никогда не суждено встретиться, мне становилось мерзко, противно и уныло. Мне отчаянно хотелось увидеть норлока. Пусть даже ненадолго. Хотя бы для того, чтобы накричать на него, сказать, какой он козел и послать его подальше! У меня была одна надежда — что со временем мне все‑таки удастся забыть о Шермане.