По невидимым следам - Матвей Наумович Медведев
И Григорович не ошибся. Следователь искал себе союзника и в конце концов нашел.
…В одну из больниц Ленинграда доставили молодую женщину. Страшно было смотреть на нее — так она исхудала. Это был живой скелет. Пожалуй, со времен ленинградской блокады врачи не видели такой худобы. В палату больную внесли на руках — от слабости она не могла даже ходить. Но не надо думать, что у Людмилы Подушкиной, работавшей в кафе «Ровесник»; было какое-либо серьезное заболевание, вызвавшее столь сильное истощение. Ничего подобного! К такому состоянию она пришла сама, по своему желанию. Ее довела до него голодовка, на которую она сама себя обрекла, почти отказавшись от всякой пищи. Людмила Подушкина была членом общины, возглавляемой Маховицким.
Первые дни состояние Людмилы было угрожающим. Врачи, сестры с большим трудом спасли молодую женщину от смерти, выходили ее, постепенно поставили на ноги. Здоровье Людмилы пошло на поправку. Одно лишь беспокоило ее: мысли о недавнем прошлом. Иногда, просыпаясь по ночам, Людмила долго не могла снова уснуть. Она вспоминала свою жизнь…
У нее было трудное детство и юность: она росла без матери и отца. Мать за аморальное поведение выслали из города. В 1964 году Людмила вышла замуж, но неудачно. Спустя три месяца муж, человек, как видно, не имеющий своего мнения, не без влияния своих родственников оставил ее. Свой уход он объяснял тем, что не может жить с особой, мать которой вела «предосудительный образ жизни». На Людмилу это сильно подействовало. Она была в смятении, чувствовала себя одинокой, беззащитной. В таком состоянии, со слезами на глазах она часто бесцельно бродила по улицам Ленинграда или уезжала куда-нибудь за город. Во время одной из таких поездок, в Гатчине, она увидела на станционной платформе группу людей, певших религиозные гимны. Была в этой группе и молодежь. Людмила подошла к ним и узнала, что это сектанты-баптисты. Они дали ей свой адрес. Неделю спустя она уже присутствовала на собрании в одной из квартир на Васильевском острове.
Даже ей, находившейся в подавленном состоянии, погруженной в свои переживания, не мог не броситься в глаза необычный для нашего времени быт людей, живших в этой квартире. Создавалось впечатление, что они нарочно обставили комнаты на старомодный лад. Здесь стояли пузатые комоды, кровати с металлическими шишечками, обитые железом дедовские сундуки. Да и сам уклад жизни в этой пахнущей затхлостью, никогда не проветриваемой квартире был тоже, как ей показалось, какой-то «музейный». Люди здесь разговаривали неестественно тихими, елейными голосами. Даже походка у них была какая-то демонстративно смиренная: упаси более стукнуть громко каблуком — грех!
Этот «грех» они видели в самых обычных вещах: в радио, в телевизоре, в газете, в накрашенных женских губах. Молодые девушки-сектантки ходили в темной одежде, в длинных, чуть ли не до самых пят юбках. Казалось странным: как можно в наше время заполнять свою жизнь молитвами, постами, стоянием на коленях, разговорами о грехах…
Но в тот момент на впечатлительную Людмилу все это подействовало довольно сильно. Ей и самой хотелось тишины, уединения, покоя, полумрака, — и она нашла все это в доме у баптистов. Людмила стала членом общины.
Ловко воспользовавшись ее угнетенным состоянием, Маховицкий решил совершить над ней обряд крещения. С этой целью он повез ее в Кузьмолово. Их сопровождали несколько «братьев» и «сестер». Там, на берегу речки, Людмила скинула с себя одежду, надела чистую белую рубаху, а поверх рубахи — белый халат, который одолжила ради этого у одной из работниц кафе. Маховицкий, бормоча молитву, окунул ее с головой в воду. Людмила охнула от холода — дело было осенью. Она растерялась и чуть не захлебнулась. Ей показалось, что она очутилась в омуте, который может затянуть ее, откуда нет возврата, и, испугавшись, она судорожно уцепилась окоченевшими пальцами за рукав Маховицкого. Мокрая, жалкая, растерянная, выбралась Людмила на берег. Собравшиеся поздравляли новообращенную «сестричку», а та, дрожа всем телом, стуча зубами, быстро одевалась, думая лишь о том, как бы согреться. На станцию, к поезду, шли уже когда стемнело, освещая дорогу фонариками, но даже быстрая ходьба не согрела Людмилу. Крещение не прошло для нее бесследно — после этого она долго болела.
Маховицкий, стремясь покрепче привязать Людмилу к общине, стал давать ей разные задания. Он поручил ей распространять обращения — «братские листки», которые получал от Хорева. Людмила усердно выполняла это поручение.
Постепенно все, чем жила она прежде, до вступления в секту, перестало ее интересовать. Когда-то Людмила обращала внимание на свою внешность, подкрашивала помадой губы, надевала серьги, кольца, радовалась новым платьям, а в общине все это было объявлено «греховным, недостойным». Ей внушали: пусть будет одно в голове — чем бы еще угодить богу? И молодая женщина поддалась этим наставлениям. Более того, в своем религиозном экстазе она дошла до того, что перестала есть масло, мясо. Изо дня в день на завтрак, на обед и на ужин — только овощи, и ничего другого! В конце концов это привело Людмилу к сильному истощению. При своем не таком уж маленьком росте она стала весить всего 38 килограммов.
Однажды ее навестила тетя — единственная из родни Людмилы в Ленинграде. Тетя увидела, что племянница лежит — у нее уже не было сил ни ходить, ни даже вставать с постели, так она ослабла от своей «диеты». На столе стояла тарелка с натертой морковкой — весь ее дневной рацион…
Тетя возмутилась таким изуверством, сгоряча накричала на племянницу, вызвала врача, и тот немедленно отправил Людмилу в больницу.
…Здесь, в больнице, ей вернули не только здоровье, но и веру в людей. Еще недавно Людмила считала, что только сектанты помогут ей уйти от тоски, от одиночества. Но вот, хоть она и стала «сестрицей», однако, и в общине, по существу, как была одинокой, так и осталась. Теперь она поняла почему: потому что не было и нет у баптистов истинной, идущей от сердца, человеческой заботы о людях, Вся их забота — лишь о спасении своей собственной души.
В больнице же Людмила почувствовала, что такое подлинная, а не мнимая забота. Ее никто не упрекал в «заблуждениях», как это делали члены секты, не пугал ежечасно «карами небесными». С ней тепло, душевно разговаривали врачи, медсестры, соседи по палате. И впервые за долгое время Людмила увидела, что она вовсе не одинока, что ее окружают люди, готовые всегда ей помочь. Постепенно в Людмиле произошел перелом. Как она сама выражалась впоследствии, она по-настоящему прозрела. Религиозная пелена, застилавшая ее глаза, делавшая ее слепой, упала, и Людмила увидела своих «сестер» и «братьев» во
