По невидимым следам - Матвей Наумович Медведев
Между баптистами началась грызня. Они затеяли яростный спор, который сводился к выяснению, кто из них «истинные» и кто «неистинные» дети божьи. Кончилось тем, что довольно большая группа баптистов перестала посещать официальные молитвенные дома, образовав свои незарегистрированные общины. В Ленинграде во главе одной такой общины и встал Маховицкий, взявший на себя роль ее руководителя — пресвитера.
В конечном счете грызня баптистов друг с другом — их сугубо внутреннее дело. Но, помимо того, что возникли незарегистрированные общины, совет церкви евангельских христиан-баптистов, так называемый СЦЕХБ, объединявший большинство незарегистрированных общин и также существовавший на нелегальном положении, занялся еще одним незаконным делом — он стал распространять различные документы, в которых призывал верующих не подчиняться законодательствам о религиозных культах. «Закон бога не позволяет нам признавать человеческие законы» — такую мысль проводили авторы обращений и писем. По существу, это были призывы к нарушению советского законодательства.
Следователь узнал, что получал подпольную литературу и Маховицкий. Ему передавал ее некий Хорев, осуществлявший роль связного между советом церкви евангельских христиан-баптистов и незарегистрированными общинами.
И еще узнал следователь, что Маховицкий — человек отнюдь не преклонного возраста, как можно было предположить, судя по его преданности религии, а еще молодой. Ему нет и тридцати пяти лет. Он работает на заводе, и работает неплохо. Зато, выйдя из проходной, Маховицкий полностью преображается: он становится «отцом Федором», и его гладко выбритое, суховатое лицо приобретает жесткое выражение замкнутости, глубокой сосредоточенности. Даже такой опытный психолог, как следователь, не мог сразу определить, чего здесь больше — искренней наивной убежденности в своей «святости» или расчетливой ханжеской игры, идущей от желания властвовать над людьми.
Свою недавно полученную от завода квартиру на улице Подводника Кузьмина Маховицкий приспособил под молитвенные собрания. Сама обстановка этой квартиры свидетельствовала об отрешенности живущих в ней от всего земного. Ни радио, ни телевизора — этих «бесовских» атрибутов, придуманных только для того, чтобы «вводить в искушение праведников». На стенах, на наволочках и полотенцах — молитвы, тексты из «священного писания». Почти кладбищенская тишина, хотя в семье много детей. Им не разрешалось ни бегать, ни смеяться, ни даже громко разговаривать. В соответствии с разработанными баптистами «Правилами поведения детей», все семеро сыновей и дочерей Маховицкого, старшая из которых — Люба — ходила в то время в четвертый класс, должны были молиться на коленях, с закрытыми глазами, скрестив руки на груди, не меньше трех раз в день, молиться перед принятием пищи и после нее, дружить только с детьми, любящими господа, и не участвовать в «мирских» играх. Отступление от этих правил строго наказывалось: детей били, заставляли «замаливать грех» удвоенным числом молитв.
Сюда, в этот дом, приходили те, кто выбрал Маховицкого своим пресвитером. Он открывал собрания, потом все опускались на колени и начинали молиться, — молиться до исступления, до изнеможения, вслух каясь в своих «грехах», в «мирских вожделениях», а в заключение хозяин квартиры произносил проповедь. Трудно было в этот момент узнать в нем того исполнительного, чуть простоватого слесаря-ремонтника, каким он был в дневные часы на заводе.
Это было настоящее театральное представление. Гордо вскинутая голова, чуть глуховатый, с трагическими нотками голос, в котором звучат то страсть, то гнев, выразительные жесты — все это производило довольно сильное впечатление на присутствовавших, главным образом истеричных, болезненных девиц и стареющих, не удовлетворенных личной жизнью женщин.
А в летние и осенние дни сектанты собирались под открытым небом, где-нибудь на окраине города, в поле или на лужайке, окруженной кустарником и деревьями. Издали сборище можно было принять за пикник, тем более что среди собравшихся обычно присутствовало несколько человек с мандолинами и гитарами. И только подойдя поближе, можно было увидеть, что это отнюдь не воскресная оздоровительная вылазка на лоно природы, а молитвенное собрание и что гитары используются совсем не для аккомпанемента к цыганским романсам: игрой на них сопровождалось пение религиозных гимнов.
Однако энергичный Маховицкий не ограничивал свою деятельность только этим. Он жаждал настоящего размаха, стремился собрать вокруг себя как можно больше приверженцев «истинной» веры. Увы, ряды не умножались. Тогда по указанию своего пресвитера некоторые члены незарегистрированной общины стали действовать в открытую. Однажды группа баптистов, развернув ноты, начала петь «божественные» песни в поезде, следовавшем в Ленинград из Сестрорецка. Пассажиры потребовали прекратить пение, не нарушать тишину в вагоне.
В ответ на это одна из баптисток — Семенова, работающая бухгалтером в конструкторском бюро, заявила громогласно:
— Я спасаю свою душу, каюсь перед господом и желаю довести эту радостную весть до сведения всех, с кем мне приходится соприкасаться, пусть это будут хотя бы пассажиры в поезде или трамвае. Вы же, неверующие, не знающие истины и не стремящиеся к ней, находящиеся в печальном состоянии духа, — грешники. Отойдите и не мешайте нам петь!
Подобные инциденты были не редки и являлись уже явным нарушением общественного порядка. На нарушителей составлялись протоколы. Но Маховицкий не унимался: он устраивал молитвенные собрания во дворе дома, где жил, под самыми окнами жилищной конторы, даже на трамвайной остановке. Пытался он организовать и религиозные шествия. По его поручению некоторые члены общины раздавали обращения, «братские листки», выпускаемые советом церкви евангельских христиан-баптистов, на улице, среди прохожих.
Кончилось тем, что пришлось пригласить Маховицкого и его паству в отделение милиции. Маховицкий стоял перед дежурным, пытаясь испепелить его властным и гордым взглядом. В этот момент он отнюдь не походил на кроткого христианина, мученика за веру, каковым себя представлял. Маховицкий «бросал перчатку». По его знаку сектанты дружно опустились на колени и разом запели свой гимн.
Таковы были факты, которые стали известны старшему следователю Григоровичу. Они подтверждали нарушение Маховицким законодательства о религиозных культах.
Когда Григорович вызвал Маховицкого на допрос, он уже хорошо знал, каков этот «пресвитер». Но следователя ждали неожиданности, когда он потребовал от Маховицкого рассказать о созданной им общине. В ответ он услышал:
— На этот вопрос отвечать я отказываюсь.
Не ответил он и на другие вопросы следователя.
Как видно, Маховицкий передал свой «метод» общения со следователем и другим членам общины. Многие из его единомышленников на требование рассказать о деятельности общины также либо ничего не отвечали, либо нарочно запутывали дело. «Это наш внутрицерковный вопрос, и никто не имеет права в него вмешиваться», — твердили они.
«Неужели они все до единого фанатики? — думал Григорович, проводив очередного посетителя, который, как и предыдущие, отказался давать какие-либо показания. — Неужели не найдется среди них хотя бы один, который сможет здраво посмотреть на вещи, понять, какой вред приносит община, поможет следствию разоблачить Маховицкого? Не может быть, чтобы такой человек не
