Нагибатор Сухоруков - Василий Кленин
Это я, конечно, шучу, совершенно убежденный в безграничной любви своих подданных.
Вернемся. Может быть, на несколько дней позже, чем положено, но вернемся. Однако, сначала нужно разобраться с Закатным княжеством и князем-подкаблучником.
Сегодня я буду наказывать. Похмелье — отличная приправа для грозного владыки-карателя. В первую очередь, выяснили, кто из Моки поддержал вторжение из Хетци-Цинтлы. Мои помощники уже допросили ряд товарищей, и выяснилось, что практически от каждого местного рода были добровольцы. Но многие рванули «бить четлан, спасть Толимеку» по личной инициативе. И только два рода поддержали Пиапиапаца активно, включая всё высшее руководство.
Настало время публичной порки.
Я послал людей к этим родам и велел выволочь всех, кого смогут.
— Ваши роды опозорили себя, — начал я хмуро. — Вы предали клятву. Вы вызвали гнев Золотого Змея Земли. Бог ярится, и ярость его кипит в моей груди. Все! Все ваши мужчины, взятые в плен, будут проданы. Они утратят свободу навсегда. Вы же — кто не остановил их, кто поддержал и кто даже направил — вам отказано в праве жить в Моке. Собирайте пожитки и убирайтесь прочь! Завтра до полудня те, кто не уйдут — присоединятся к пленникам и также будут проданы. Ах да! Оставайтесь где-нибудь у берегов Мезкалы: может быть, тогда вам удастся выловить трупы ваших заложников, которых скоро казнят в Излучном, а тела, без погребения бросят в реку.
Толпа ахнула. Люди смотрели на меня волками, но я выдержал каждый взгляд. Остальные жители Моки, равно как и других селений, должны четко понять: бунтовать — плохо, подчиняться — хорошо. А на освободившихся землях я поселю пару четланских родов и кого-нибудь из оцколи.
Горцы. Пришло время для казни за номером два. Я уже знал версию Черного Хвоста, касательно вчерашних событий. Когда пришла пора делать вылазку, вожди оцколи разделились, некоторые побоялись идти в чисто поле против такой толпы. И Ннака принял сторону трусов, заявил, что обязан удерживать Мангазею. Таков, мол, мой приказ. Я не сильно удивился. Все-таки Мясо — не воин. Он неплохо (действительно, неплохо!) руководил разношерстной толпой наемников. Но лишь в составе общего войска. А вот, когда настала время самому решать, да еще в боевых условиях… Увы, при всех мозгах, потолок Ннаки — быть капитаном. Но никак не генералом.
Вожди оцколи на этот раз сразу встретили меня хмуро. Понятно, что сейчас я подарки раздавать не стану.
— Мне говорили, что в горах нет храбрее воинов, чем вы, — с наигранной грустью начал я. — Я поверил. Я обещал вам за помощь богатую добычу, обещал плодоносную толимекскую землю. А теперь мне начинает казаться, что воевать вместе со мной приехали трусы. До добычи вы жадны, а вот чести вам не хватает.
Горцы вскочили.
—Что?! — крикнул я гневно. — Не так? Так докажите мне обратное! Вчера за вас сражались и умирали мои люди. Теперь ситуация поменяется: вы пойдете первыми! И, если хоть кто-то из вас поступит так же, как вчера… Я сам пойду в горы! Я на каждом перевале буду выкрикивать имена трусов! Пока в самой дальней деревне не узнают об этом! Пока в самой глухомани бродячие охотники не начнут смеяться над вами! Понятно?
Наказывать по-настоящему горцев не хотелось. У меня слишком мало осталось боеспособных войск. А вот замотивировать их не помешало. Лица вождей полыхали от стыда и гнева — кажется, мотивации прибавилось.
На третье осталась самая большая толпа — пленники из Хетци-Цинтлы. Почти четыре сотни — огромная толпа! И вот этих-то я решил не карать вообще. Во-первых, не предатели какие-нибудь, не трусы, а честные враги. Во-вторых, у меня не было ни возможностей, ни желания возиться с ними. А в-третьих, эти ребята мне сейчас очень сильно помогут.
Всю ночь пленники просидели прямо во дворах под бдительной охраной. Сейчас гигантское человеческое стадо согнали ближе к берегу реки и усадили на землю, привязав к тяжелым бревнам.
Невдалеке от толпы натянули двенадцать навесов, где уже уселись одиннадцать переводчиков, которых я заранее проинструктировал. Последнее свободное место я занял сам. По команде черные брали дюжину пленников и отводили по одному в «допросные комнаты». Поначалу я расспрашивал очередного горемыку: кто таков, чем живет, о чем мечтает…
— Жалко мне тебя, — вздыхал я предельно участливо. — Втравил вас князь в нечестную войну. Славы хотел, а теперь вся ваша земля огнем полыхать будет. Я ж не могу снести такого оскорбления. Будут гореть ваши села, кровь реки затопит. А кто виноват? Вот скажи, кто во всем этом виноват?
Иногда пленники сами говорили, что виноват паскудный подкаблучник Пиапиапац. Иногда мне приходилось.
— Ты ступай домой, — говорил я ошарашенному пленнику. — Глаза у тебя честные. Верю, что против моих людей ты больше оружие не поднимешь. А, вот если найдешь Пиапиапаца, да отрежешь его непутевую голову и мне принесешь — то не только княжество от разорения спасешь. Еще и получишь от меня богатства небывалые! Хлопка, соли, маиса — полную лодку! И даже стек-тлу дам…
Одновременно со мной то же самое говорили остальные одиннадцать толмачей. После чего пленников освобождали, вели к берегу под белы рученьки и на лодке перевозили на западный берег Мезкалы.
Что видели сотни пленников? Что с их товарищами по несчастью о чем-то говорили, а потом просто отпускали домой. А потом на допрос вели уже их самих… где им предлагали убить князя! Это что же?.. Это почему же тех опустили? А ведь и отпускали не всех. Я не зря велел спрашивать закатников о житье-бытье. Если попадался нужный мне мастер — такого я велел не опускать, а вести в отдельную клеть. После увезу в Излучное. А картинка у пленников вырисовывалась еще более реалистичная: одних — освобождают, других — наказывают. Видимо, отвечают по-разному?
А мне, на самом деле, плевать было, как они отвечают. Главное, чтобы в каждом проснулось подозрение. Кто-то доберется до Пиапиапаца (которого, конечно, никто не убил, подкаблучник сбежал в числе первых) и расскажет ему о моих планах. И трусливый князь в каждом (в каждом!) станет видеть опасность и угрозу. А каждый житель Хетци-Цинтлы будет смотреть на князя своего и видеть вместо него лодку,
