Оборона дурацкого замка. Том 6 - Макар Ютин
Холодок запоздалого страха тоскливым предчувствием прошелся по позвоночнику. Саргон смотрел на новое творение и больше не находил в себе уверенной наглости победителя.
Уязвимый человек — смешон. Смешной человек — слаб. Слабый не может дать отпор. Чисто биологические реакции подвели даже этого осторожного практика. Заставили относиться к бою спустя рукава без особых на то оснований.
И теперь Саргон пожинал плоды.
Слишком самонадеянно было пытаться перенять чужое искусство во время боя с его мастером. Пусть даже дело оказалось отнюдь не в самих фигурах, токе Ци или сложности начертания. Это все вторично.
Проблема в менталитете и мозгах попаданца. Просто он, дитя другого времени и другой культуры, совершенно не воспринимал иероглифы единой лингвистическо-философской концепцией. Они казались всего лишь закорючками, чужой азбукой.
Могли нести смысл, передать значение слов, но быть самостоятельной единицей? Цельным, законченным выражением или фразой? Для такого Саргон слишком привык к математически точному алфавиту родной азбуки, где отдельная буква кириллицы не значила ничего.
В противовес ей, отдельные буквы синского алфавита вот уже половину кэ пытались отпинать парня до смерти.
Оба противника закончили новые техники разом, почти одновременно. Они метнули каждый свою строго вперед, чтобы после удара самим резво отскочить в сторону, попытаться уйти от чужой атаки нехитрым маневром.
У старика из клана Гэ получилось. Скрюченные клювом пальцы левой руки вытянулись от сердца ко лбу противника одновременно с финальным взмахом кисти, толкнули в нужную сторону висящий над затасканным полем арены иероглиф, после чего старик резво отскочил от чужого заклинания.
Саргон, в свою очередь, отбросил попытки копирования чужой техники и разбора своей спирали. Грохнул уже опробованным шаром спрессованной энергии, когда заметил почти готовую технику врага.
Снаряд из двух видов Ци сформировался почти мгновенно. Вылетел из посоха со скоростью бейсбольного мяча и с таким же размером.
По меркам практиков ранга Сборщика Ци, такая скорость считалась довольно шустрой для энергетического конструкта. Что уж говорить про уровень смертных. Старик смог увернуться лишь на рефлексах опытного пользователя более высокой ступени.
Сложность такого маневра отнюдь не в скорости снаряда юного практика. Скорее — в неочевидности атаки. Здешние техники часто срабатывали с задержкой, а также четким показом направления, чего Саргон оказался лишен. Посох мог смотреть в небо или землю, в сторону или прямо. Выстрел же из него всегда исторгался в правильную сторону.
Удобно, особенно по сравнению с неповоротливой практикой начертателей.
Пока ожившая мазня любителя каллиграфии медленно, но неуклонно поползла в сторону молодого воина, его небольшой шарик с жужжащей внутри энергией обжег своим дыханием морщинистую дряблую щеку, а после расплескался о выставленный щит одного из зрителей.
Снова гул на арене, но нет уже смысла бросать туда взгляд, искать причину. Пускай восхищаются или подозревают, это все будет потом.
Сперва надо победить. Новый противник не из тех, с кем можно скрывать свои возможности.
Гэ Шуншу прерывисто вздохнул, дернул головой в нервном тике, досадливо пошевелил пальцами. Новый конструкт дался ему нелегко — следовало успокоить и структурировать остатки Ци в своем теле, подготовить к новому издевательству. Благо, примененная техника являлась полностью автономной и поддержания не требовала.
Иероглиф летел медленно. Парил над землей, бросал странные тени на утопающие в песке осколки плит. И совершенно никак не отреагировал на брошенную в него волну с Ци Богини Чанъэ. Атака Саргона рассыпалась в сторону безвредными искрами.
Саргон нахмурился, закрутил еще один шарик вокруг посоха, попытался придать ему характер петли… Неудачно. Запаниковал, метнул полуоформленный конструкт в лингвистическое чудовище впереди себя.
Чужой массив вздрогнул, слегка затормозил, его края поблекли, но на этом все. Спустя секунду он, наоборот, резко ускорился. Гибкий практик перекатом ушел от таранной атаки, метнул очередной шарик…
Чернильный конструкт остановился.
Замер на месте, при этом и не думая исчезать. Словно в раздумьях. Замер и Саргон, только уже на манер застигнутого врасплох суслика. Даже Шуншу-лаоши поддался моменту, уставился на сцену хрупкого равновесия воспаленным взглядом шугливой игуаны.
Медленно прошла целая секунда, потянулась другая… Странная атмосфера игры-на-паузе лопнула, снова превратила арену в забег хищника с жертвой.
Иероглиф внезапно потемнел, налился изнутри грязно-желтым цветом, резко ускорил впитывание в себя природной Ци не то от песка с остатками плит арены, не то скудной земли вокруг, не то эмоций ближайших людей, Саргон не мог понять точно.
Только чувствовал канатные потоки грязной ауры, да ощутил жжение от вихря чужеродной энергии.
А затем пришла боль.
Вся поверхность вражеского конструкта на мгновение подернулась рябью, приобрела законченную материальность… Которая неуловимо быстро сменилась на полнейший хаос, пузырящуюся аморфную массу, пенное облако кислот в тигле.
И сразу — материал для тысячи желтых, с болотным отливом, игл.
Увернуться от такого количества снарядов Саргон не смог бы и со всеми своими старыми возможностями: подходящим стилем боя, кнутом, поддержкой товарищей. Впрочем, и настолько сильного урона он бы точно не получил.
Фигура нахальной мо шен рен тут же стала походить на ветку осенней гинкго, усыпанную желтой листвой. Ломкие, болезненно-острые сгустки Ци бесцеремонно вламывались в тело, повреждали кожу, рвали сосуды и капилляры, просачивались дальше, к меридианам, к внутренним органам, к сосредоточению сил практика — даньтяню.
«Наверное, так себя чувствовали жертвы Железной Девы инквизиторов».
От болевого шока разум юного практика почти погас. Отстранился настолько, что тот утратил контроль над Ци, над телом, над конечностями. Лишь билась в уголке сознания парадоксальная для любого живого существа мысль.
«Я — умираю? Да не может…»
Мозг Саргона парализовал ступор пополам с паникой. Парадоксальная двойственность и жутковатое узнавание. Такая сильная боль очень уж походила на те, другие ощущения. Отрубленная демоном-культиватором голова, пытка И Шенга, израненное в волне с демонами-наездниками тело, рвущее душу страдание от атаки Ба Мяо…
Многочисленные циклы Системы научили Саргона терпеть боль. Научили сражаться в безвыходной ситуации, научили ломать свой страх. Однако сейчас проклятый таймер Дамокловым мечом висел у него перед глазами.
Бездушный отсчет времени, ненавистные цифры, остаток до возвращения способности «Time is Alter».
01:49:12
И прежняя сила обернулась постыдной слабостью.
Еще целых два часа до открытия Срединного Мира, до возможной перезагрузки, до повторного шанса на жизни. До снятия блокады его способности из-за местечкового схода почти исчезнувшей Богини.
Нет права на ошибку. Нет права на слабость, на… Ни на что нет, на самом деле. Нельзя кататься по земле, нельзя выть, нельзя бояться смерти и голосить от ужасного ощущения неизбежности.
Он забыл. Не понимал. Позволил эмоциям захлестнуть себя.
Саргон проигрывал свой бой, и его благоразумия хватало лишь на смутное осознание факта своего неизбежного поражения. Обратиться к своей энергии казалось чем-то тяжелым и не слишком важным. Привычка к смерти сладким шепотом призывала к сбросу цикла.
Какая разница, если он не очнется. Ведь это будет не сейчас, потом. Всего лишь избавление. Стоит только потянутся к душе…
Вот только сбрасывать было нечего.
«Я даже умереть сам не могу!!! Проклятый старик, вонючка, гнойный выкидыш червей-хризалид. Неужели после всех страданий и преодолений я проиграю жалкому навознику с пестрой раскраской⁈»
«Ну да»
«Но это было бы обидно. Наш „дедушка-ветер“ отнюдь не Бог Фен Бо. И Ци у него говённая…»
Легкая усмешка тронула искривленные в пароксизме страдания губы.
«Правда, говенная. Особенно для Сборщика. Так вот от чего так несет, хе-хе»
«У меня лучше. Сильнее, чище…»
Саргон преодолел панические реакции глупого организма на одном лишь упрямстве, презрении к противнику. Он был бы не против умереть от руки Ксина, оказаться заваленным телами демонической орды или погибнуть от мести Ба нюй ши.
Это казалось куда более благородным и подобающим, нежели погибнуть в балаганной маске на потеху презираемой публики под разочарованным взглядом куратора от руки смердящего старика в попугайской раскраске.
Опция «лечь и умереть» перестала быть вменяемым выбором, так что пришлось бороться, переступать через себя. Заново нащупывать собственную Ци, несмотря на боль, придать ей нужную форму, выдумать ответное решение, пока собственную энергию терзает и дергает в защитном порыве буквально по всему
