Санин Евгений - Чудо - из чудес
Следующий гость — дядя Андрей, огромный мужчина, работавший на бойне, а затем ставший жалким инвалидом после инсульта, убедил Стаса, что нет ничего лучше, чем вкусно есть и наслаждаться всеми благами жизни. От чего его, и как впоследствии не напрасно, всячески пытался отговорить отец. Но дядя Андрей и слушать тогда не захотел, за что потом и расплатился здоровьем.
Новых вырезок беседа с ним не прибавила, но направление мысли Стаса тогда несколько изменилось.
Затем здесь побывал олигарх Игорь Игоревич — отец Ника, бывшего тогда безнадежным наркоманом, которому не смогли помочь миллионы и миллиарды отца, и которого избавил от этой смертельной зависимости своею дерзновенной к Богу молитвой и любовью отец Тихон.
После отъезда Игоря Игоревича на стене появились вырезки из газет с курсами доллара и других валют, интервью с известными бизнесменами.
А Стас решил, что все вместе: власть, деньги и развлечения с удовольствиями и составляют настоящий смысл жизни.
Все это неожиданно перечеркнул директор местной школы Юрий Цезаревич. Бывший тогда яростным атеистом — это потом, едва не погибнув жуткой смертью, он обрел веру — он уверенно заявил, что смысл жизни заключается в том, чтобы ставить после себя благодарную память потомкам.
Как, например, великие поэты, писатели, ученые, актеры…
Или — просто скромно воспитавшие детей, проложившие новую дорогу, посадившие деревце люди…
Стас тщетно пытался выведать, а каково же тогда всем им самим после смерти жить в этой памяти?
Чувствуют ли они хоть что-то?
Сам он тогда панически боялся смерти, даже затыкал себе уши, чтобы не слышать своих мыслей о ней…
Но тут, под влиянием Юрия Цезаревича, она властно напомнила о себе: и все эти только что вожделенные — власть, слава, деньги сразу потускнели, стали бессмысленными и никчемными.
Ибо всё когда-то, стань ты хоть диктатором всей земли и самым богатым человеком на свете, должна была перечеркнуть смерть.
Поэтому этот заданный вопрос был для него самым главным.
Можно сказать, последней надеждой.
И важнее его не было ничего на свете!
Но вразумительного ответа от поспешившего переменить тему разговора Юрия Цезаревича на это не последовало.
Зато, на всякий случай, на стене появились портреты Пушкина, Циолковского, маршала Жукова, Юрия Гагарина, отца медицины Гиппократа (которого он переделал из изображения скульптурного бюста какого-то римского императора) или… наоборот — уже и не вспомнить…
А, впрочем, почему это не вспомнить?
Стас согнал морщинки на лбу, напрягая память.
Да, точно — это действительно было наоборот!
Как и вообще все тогда в его жизни…
Он вырезал из отцовской научной книги портрет Гиппократа и подписал под ним: «Император Деций».
Уж кто-кто, а римский император стал для него практическим образцом смысла жизни: ведь он имел для этого все: власть над целым миром, огромные деньги и возможность полностью жить в свое удовольствие. Ну, и разумеется, полную известность как тогда, так и на все последующие века. И даже тысячелетия.
А имя Деций Стас написал — потому что, как раз в то время читал о нем.
Велевший в наказанье сидеть ему в этой комнате и думать, как жить дальше, отец разрешил из всех развлечений оставить одну большую толстую тетрадь, в которой учительским почерком была написана историческая повесть отца Тихона «Приди и виждь» [9].
Он писал ее, когда еще не был старцем-монахом, а работал учителем истории в школе.
И в ней очень живо описывалось, как императорский курьер этого самого Деция развозил на корабле по провинциям эдикт о начале кровавого гонения на христиан.
Желая спасти своего сына Криспа, который верил в Христа, он взял юношу с собой. Во время морского путешествия тот познакомился с девушкой Златой. Кстати, по легкомыслию, купленной им, вместе с ее отцом и братом и вскоре освобожденной, рабыней. Они полюбили друг друга. Но потом, увы, в отличие от них с Леной, вынуждены были расстаться навсегда.
А весь экипаж корабля и его пассажиры (к сожалению, за исключением укоренившегося во зле капитана) благодаря тому, что на нем плыл пресвитер Нектарий, стал христианским. Просвещенные светом Истины люди, боясь, погибнув, так и низвергнуться навсегда на дно ада, приняли крещение во время страшного шторма…
Та книга на многое открыла тогда глаза Стасу.
И, как знать, не с тех ли пор в нем зародилась (значительно позже проросшая, словно зерно) мысль и самому писать исторические книги?
Не просто, чтобы люди читали их для полезной любознательности или праздного любопытства, а — с духовной пользой!
Как знать…
Во всяком случае, именно тогда он начал писать стихи…
И как хорошо, что паломники навсегда заклеили на стене всё то, чем он жил и к чему стремился, по своему незнанию, раньше.
Стас невольно улыбнулся, вспомнив недавние слова Лены, и покачал головой.
Маленький был, глупый.
Плохо, когда большие и умные продолжают жить так, словно кроме этой временной земной жизни не существует Небесной Вечности!
Рвутся изо всех сил к власти, славе, большим деньгам.
Даже не думая, что все-все-все земное когда-нибудь закончится для всех — без единого исключения!
Лично у него в голове — слава Богу! — от всех тех ложных смыслов жизни и следа теперь не осталось.
Как, к счастью, и в самом сердце…
Временное уступило место Вечному.
И земное сменило Небесное.
Потому что ответ на тот вопрос, главный вопрос — как и чем жить?! — правда, не сразу, но все же был им получен.
Здесь, в Покровском, когда село еще было деревней и называлось Покровкой.
И дал ему его — отец Тихон![10]
9
— Три дня... до чего?! — только и смогла вымолвить мама.
Громкий звон колоколов — таким теперь был звонок в его телефоне — оторвал Стаса от этих мыслей.
Ворона тут же подлетела к нему, однако почему-то, сделав круг, вернулась на место.
«Не иначе как Лена позвонила — уже успела соскучиться…» — обрадовался он, но это, судя по номеру, были родители.
Причем, так поздно…
«Ах, ты! — спохватился он. — Я же ведь так и не позвонил им! Хорошо, хоть они сами догадались!»
— А вот и я! — подключившись, как можно бодрее сказал он.
И сразу услышал встревоженный голос мамы.
— Стасик, почему ты молчишь? А если и звонишь, то совсем коротко и непонятно. Мы уже тут все изволновались!
— Стасик, лично я знаю, что все у тебя отлично, — послышался голос папы, который, к явному неудовольствию мамы не преминул крикнуть это так, чтобы услышал сын. — Причем, без всяких «но»!
Стас улыбнулся.
Такая поддержка была ему сейчас как нельзя кстати.
Ведь предстояло сказать родителям самое главное.
И он, собравшись с мыслями, начал издалека:
— Мама, во-первых, давай сразу поставим все точки над «и». Лена звонила тогда только для того, чтобы избавить меня от обязанностей по отношению к ней, так как я должен учиться и еще обустроиться в жизни.
— Правильно, молодец! Умница девочка. Значит, ты приедешь один? — тут же спросила мама.
— Погоди, — приостановил ее Стас. — Есть еще второе. Благодаря твоему звонку ее маме по ночам она успела изучить все то, что сейчас прохожу я. И в университете, и в институте. Представляешь? Причем, не поверхностно, дилетантски, а очень обстоятельно и глубоко. Так, что иной раз даже меня за пояс затыкает. Поэтому мне с ней теперь скучно не будет!
— То есть, ты хочешь сказать, что ваша дружба — продолжится?! — сразу упал мамин голос.
— Не дружба — любовь! Давай называть вещи своими именами, — попросил Стас.
И услышал:
— Но я, надеюсь, ты хоть ведешь себя достаточно благоразумно и не торопишься углублять ваши отношения, прости, эту свою… любовь?
— Нет, конечно, у нас еще целых два дня!
— Два дня... до чего?! — только и смогла вымолвить мама.
— А вот это уже третье, — перешел к самому главному Стас и весь внутренне напрягся. — Завтра утром мы с Леной подаем заявление в ЗАГС. В субботу — роспись, а в воскресенье — венчание.
