Я Распутин. Книга третья - Алексей Викторович Вязовский
Столыпин засмеялся, потом задумался.
— Долго водить за нос немцев не получится.
— Долго и не надо, — я посмотрел на довольного премьера, решился — Петр Аркадьевич, что ты думаешь насчет вступления в Небесную Россию?
Ход был рисковый. У Столыпина была своя партия из октябристов. Да и кадеты в рот ему смотрели. Зачем ему небесники? Собственно, этот вопрос он и задал.
— Левые сильно жмут, Финляндию на довыборах забрали не глядя. Теперь к трудовикам кое-кто из депутатов Думы хочет перебежать, почуяли, куда ветер дует
— А я предупреждал! — премьер напрягся, зыркнул на меня недобро
— Так нам надо тоже усилиться. Предлагаю на основе “небесников” сделать объединенный союз с кадетами и октябристами, созвать совещание для начала. На нем и вступишь в единую…
Я чуть не ляпнул Единую Россию. Нет, от красивого названия отказываться не будем. Наши помыслы — они устремлены в небо!
— Милюков и Гучков не будут довольны — Столыпин пожал плечами — Они больше теряют, чем приобретают.
— Создадим расширенный Совет — включим туда главных кадетов и октябристов.
Премьер задумался. Крепко так.
— Ты Петр Аркадьевич не торопись — отступил я — Обмысли все крепко. Нам в центре нужна мощная сила, чтобы левых приструнить, да брожения среди чиновников и земства пресечь, а то они не знают, к какому берегу прибиться.
— Вот не будь у тебя в партии выкрутасов социалистических, тогда срослось бы. А так… нет, на дыбы встанут. Хотя заманчиво, и контроля больше, и денежные потоки дробить не надо, все в одну кассу.
— А без выкрутасов этих мы левых не обойдем, неизбежно это. Времена новые наступают, а с ними и новые идеи. Вон, даже Бисмарк немецкий как свои реформы называл? Прикладное христианство и государственный социализм. И куда как хорошо у него получилось.
Столыпин барабанил торцом карандаша по бумагам на столе и через несколько секунд выдал:
— Нет, утопия это. Все разделить, всем поровну…
— Как сказано в Деяниях апостолов, “Все же верующие были вместе и имели всё общее: и продавали имения и всякую собственность, и разделяли всем, смотря по нужде каждого”. Но люди все разные, ровнять не выйдет, а вот делить справедливее можно. А насчет утопии…, — а, была не была, бахну тяжелым! — Так лет триста лет назад никто и помыслить не мог, чтобы торговые мужики в своем собрании все дела страны решали и даже воле монарха перечить смели. Утопией считали. А сейчас, глянь, не только во Франции или Америке, но и в самой Англии парламенты и сенаты. И никто уже утопией не считает.
— Ты бы знал, какой кровью они это оплатили! — Столыпин бросил наконец карандаш и глянул на часы.
— Так и мы не меньшей, раны еще не зажили.
— Ладно, — недовольно отмахнулся Столыпин, — подумаю. А сейчас извини, дела.
*****
— Едет!
В кабинет без спроса ворвался Димка, подскочил к окну:
— Вона!
Гучков, что сидел у меня, вскинулся от подобного нарушения этикета, попытался взять сына за ухо. Бесполезно. Тот легко увернулся, кинулся к двери. Но там насмерть встала Лохтина:
— Сколько раз я тебе говорила?! Что за безобразия ты творишь??
Ухо сорванца оказалось в крепких руках, Димона под завывания потащили в приемную. Я подошел к окну и увидел целый кортеж, который подруливал к Таврическому. Точнее пытался. Ибо мостовая перед дворцом была разбомблена рабочими — после моего стопятьсот первого напоминания, Головин наконец, озаботился созданием нормальной парковки у Думы и дал команду хозяйственникам.
— Кто едет то?
Рядом встал Гучков, ахнул:
— Его императорское величество!
Я выматерился про себя. Вот нормально предупредить нельзя?? Мотивацию Николая я вполне отчетливо понимал — после Ладоги и закладки канала, Никса понял, что парламентаризм работает. Шестеренки государства не перестают вертеться, бюджет верстается, казначейство оплачивает расходы, налоговики собирают подати. Финляндию мы скрутили в бараний рог — всего за два месяца. Быстрый ввод войск, аресты зачинщиков, торговля с элитой на предмет экономических преференций. Не таких, чтобы создавало напряженность с русским населением, а косвенные. Инвестиции в создание железной дороги, первая крупная ТЭС на угле рядом с Хельсинки, еще ряд выгодных начинаний. Волнения быстро сошли на “нет” и нашу быстрота впечатлила Польшу — там даже не рыпнулись. Оказывается можно договариваться. В Питер зачастили польские тузы, пошел нормальный процесс “выпрашивания денег”, лоббизма.
И царь смирился. И даже не просто смирился, а увлекся Думой. Изучил регламент работы, потребовал документы из комиссий. Предложил как английская королева — открывать и закрывать сессии парламента. А сегодня вон аж внезапно пожаловал к нам в гости.
Всей думской толпой мы пошли встречать помазанника. Прибыл он не один — в компании министра двора и великого князя Петра Николаевича. Последний заинтересовался нашим пневматическим документопроводом, что сейчас монтировали английские специалисты в Таврическом. “Инженера” я тут же сплавил капитану, который отвечал за этот проект, сам же повел Никсу в зал заседаний.
Думцы встретили царя аплодисментами, пресса защелкала фотографическими аппаратами, засверкала магниевыми вспышками. Народ на балконе тоже возбудился — пришли поглазеть на скучное заседание, а тут такое развлечение!
— Нужна приветственная речь от Думы! — шепнул мне на ухо Головин — Григорий Ефимович, я знаю, ты не особо любишь выступать с трибуны, но тут ситуация безвыходная!
Безвыходная она была и для меня. Почти. Я кивнул Димке подзывая его к себе:
— Мухой мне в кабинет. На рабочем столе синяя папка. Одна нога здесь, другая там.
Эх, не для этого я готовил свою речь думцам. И уж точно не в присутствии царя. Но другого случая не будет!
— Что же это у вас тут такая красивая ваза стоит? — Николай заглянул за барьерчик — Да она еще и деньгами набита.
— Ежели кто из думцев матерное скажет — кладет рубль. Не пороть же таких важных господ….
Царь со свитой засмеялись, а я медленным шагом отправился на трибуну. Налил воды из
